Проект «Аве Мария» - Энди Уир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ничего, я справлюсь. Понимаю, без испытаний на животных не обойтись. Мне просто тяжело на это смотреть, — ответил я.
Ламай промолчала.
— Доктор Грейс, возьмите себя в руки! — рявкнула Стратт. — Доктор Ламай, введите нас в курс дела.
Указав на пару металлических манипуляторов, висевших над одной из обезьян, Ламай произнесла:
— Мы разработали систему автоматизированного наблюдения и ухода за пациентами в коме. Тогда мы рассчитывали на десятки тысяч подобных пациентов. Но этого так и не случилось.
— Устройство в рабочем состоянии? — поинтересовалась Стратт.
— Изначально мы не планировали делать систему полностью автономной. Она должна выполнять рутинные процедуры, но если возникнет сложная задача, система оповестит лечащего врача.
Ламай повела нас вдоль столов с погруженными в кому обезьянами.
— Мы добились значительных успехов в разработке полностью автономной версии. Эти манипуляторы управляются исключительно высокоинтеллектуальным программным обеспечением, написанным в Бангкоке. Система ухаживает за пациентом в коме. Следит за показателями жизненно важных функций, проводит все необходимые медицинские манипуляции, кормит пациента, наблюдает за состоянием жидкостей в организме и так далее. Конечно, лучше бы рядом находился врач. Но наша система лишь немногим уступает человеку.
— Она на базе искусственного интеллекта? — спросила Стратт.
— Нет, — покачала головой Ламай. — У нас нет времени на создание сложной нейронной сети. Мы ограничились алгоритмом, который строго следует протоколу. Он очень сложен, но, конечно, не искусственный интеллект. Нам необходимо иметь возможность проверить систему тысячами разных способов, дабы понять, как она поведет себя в тех или иных обстоятельствах. С нейросетью такого не сделаешь.
— Понимаю.
Ламай подошла к висевшим на стене схемам.
— Увы, самое большое наше достижение привело к ликвидации компании. Мы успешно выделили генетические маркеры кома-резистентности. Их можно обнаружить с помощью простого анализа крови. И, когда мы стали проводить массовое тестирование, то, как вы уже знаете, искомые гены оказались у очень и очень малого процента людей.
— Но разве нельзя помочь тем, у кого нашлись нужные гены? — спросил я. — Конечно, подходит лишь один человек из семи тысяч, но это хоть что-то для начала.
— К сожалению, нет, — отозвалась Ламай. — Процедура не обязательная. Нет жесткой необходимости вводить пациента в кому в период проведения химиотерапии. Кроме того, само погружение в кому сопряжено с определенными рисками. Таким образом, мы бы не набрали и минимального количества клиентов для поддержания компании на плаву.
— Проверьте мою кровь на наличие генов. Мне стало любопытно, — попросила Стратт, закатывая рукав.
Ламай явно не ожидала такого поворота событий.
— Х-хорошо, мисс Стратт.
Доктор подошла к металлической тележке и взяла оттуда все необходимое для забора крови. Вряд ли сотрудница столь высокого ранга привыкла заниматься подобной рутиной. Но со Стратт не поспоришь. Впрочем, и Ламай оказалась не промах: решительно воткнула иглу, причем попала с первого раза. Кровь потекла в пробирку. Когда необходимые манипуляции были проделаны, Стратт опустила рукав.
— Грейс, вы следующий! — скомандовала она.
— Зачем? Я не претендую на место в экипаже.
— Просто для примера, — объяснила Стратт. — Я хочу, чтобы каждый, кто имеет отношение к проекту, пускай даже косвенное, сдал кровь на анализ. Космонавтов и так немного, а кома-резистентность выявится лишь у одного из семи тысяч. Мы можем недосчитаться нужного количества подходящих кандидатов. Поэтому надо готовиться к расширению горизонтов поиска.
— Из полета никто не вернется, — напомнил я. — Вряд ли к нам выстроится очередь из желающих, которые станут выкрикивать: «Выберите меня! Пожалуйста! Меня!»
— На самом деле уже выстроилась, — проговорила Стратт.
Ламай воткнула иголку мне в вену, и я отвернулся. От вида собственной крови, льющейся в пробирку, у меня всегда кружится голова.
— В каком смысле «уже выстроилась»? — обратился я к Стратт.
— К нам обратились десятки тысяч добровольцев. И все осознают, что это полет в один конец.
— Ух ты! Ну, и сколько из них чокнутые или самоубийцы?
— Скорее всего, много. Но, помимо них, в списке полно опытных космонавтов. Космонавты — отважные люди, они рискуют жизнью ради науки. Но многие из них готовы пожертвовать своей жизнью ради человечества. Я ими искренне восхищаюсь.
— Сотни, — подчеркнул я. — Не тысячи. И нам крупно повезет, если хоть один из них окажется пригоден.
— Мы уже сильно надеемся на удачу, — парировала Стратт. — Чуть больше надежды нам не повредит.
* * *
Сразу после окончания колледжа моя девушка Линда переехала ко мне. С того момента наши отношения продлились каких-то восемь месяцев — у нас ничего не получилось. Впрочем, сейчас это неважно.
Когда переехала Линда, я ужаснулся, сколько ненужного хлама ей вздумалось притащить с собой в нашу крохотную квартирку. Коробка за коробкой, набитые вещами, которые Линда копила десятилетиями, никогда ничего не выбрасывая. Но по сравнению с Рокки, Линда была настоящим аскетом!
Он приволок такое количество всякой дряни, которое у нас на корабле и складывать-то некуда! Спальный отсек теперь почти до отказа набит чем-то вроде вещмешков. Материя, из которой они сделаны, напоминает брезент различных грязноватых оттенков. Когда визуальная эстетика неважна, вы просто довольствуетесь цветами, которые получаются в результате производственного процесса. Я даже не знаю, что внутри мешков. Рокки не объясняет. Каждый раз, когда я надеюсь, что мы закончили, он приносит еще и еще.
Хоть я и говорю «он приносит», на самом деле таскаю, конечно же, я. Пока я корячусь, Рокки отдыхает в своем шаре, прилепленном к стене на магнитах. Это мне чертовски напоминает переезд Линды.
— Слушай, у тебя так много вещей! — наконец, не выдерживаю я.
— Да-да, — соглашается Рокки. — Они мне нужны.
— Так много вещей!
— Да-да. Понимаю. Вещи в туннеле, и все.
— Ладно, — ворчу я.
Плыву в туннель, хватаю последнюю партию мешков. С трудом протаскиваю через командный отсек и лабораторию и, наконец, возвращаюсь в спальню. Еле нахожу, куда их приткнуть. Свободного места почти нет. Фоном мелькает мысль: сколько же массы прибавилось на «Аве Марии»?
Чудом умудряюсь не занимать вещами пятачок перед моей койкой и место на полу, которое Рокки облюбовал себе для сна. Остальное пространство забито горами тюков, примотанных клейкой лентой друг к другу, к стенам, к койкам и ко всему, чему только можно.
— Мы закончили? — решаю удостовериться я, пока мы наверху, возле шлюзовой камеры.
— Да. Теперь отсоединяй туннель.
— Ты сделал туннель, ты и отсоединяй, — со стоном говорю я.
— Как я отсоединяю туннель, вопрос? Я внутри шара.
— Ну, хорошо! И как мне это сделать? Я не умею обращаться с ксенонитом.
— Поверни туннель. — Рокки делает вращательное движение двумя руками.
— Ладно, ладно. — Придется залезать в скафандр. — Сделаю. Засранец!
— Не понимаю последнее слово.
— Неважно.
Я лезу в скафандр и
