Три мести Киоре 2 (СИ) - Наталия Корнеева

я принесла тебе роскошный подарок, — промурлыкала она и достала из кармана платья кольцо с гравировкой.

— Это… оно? — он поставил бокал на столик, подался вперед, желая схватить украшение, но Киоре снова увернулась.

— Оно! Так выпьем же вина за это маленькое чудо? — попросила она.

Каприз был исполнен тотчас. Бордовая жидкость спиралью закрутилась в бокале. Он поставил бутылку, и тонкий палец с длинным ногтем провел по краю бокала. Киоре вздрогнула от звука.

— Откуда у тебя кольцо? — вопрос казался отголоском мерзкого звона, и Киоре скривилась под вуалью.

Первосвященник смотрел уже не ласково — подозрительно.

— Выкупила! Представляешь, зашла в одно место, а там — оно! — щебетала она. — Но какое это имеет значение? Я приехала к тебе…

Повторять не пришлось — он встал, приблизился к ней, навис, подавляя своим ростом. Первосвященника Киоре видела смутно, ярким пятном, стоявшим непозволительно близко. Киоре будто не была собой, словно наблюдала со стороны, как собственная рука проводит по мужской груди, как притягивает ее мужчина, желая поцеловать в губы, как она ловко подставляет ему шею, обхватывая руками его голову…

— Зачем тебе эта тряпка? — ворчит он, дергая вуаль, но Киоре удерживает ее.

— Подожди, я замерзла, а мое лицо от холода наверняка ужасно покраснело… Давай выпьем, краснота пройдет, и я сниму вуаль…

— Тогда сначала поцелуй…

Сложнее всего было отвернуться от рубиновой жидкости в бокале и, приподняв вуаль, дать поцеловать себя, при этом вытянуть пробку из флакона с ядом. Руки мужчины уже шарили по телу, вызывая дрожь отвращения, пробуждая страшные воспоминания о прошлом. Киоре вытянула руку, и капли яда из флакона упали в напиток, пустив круги по поверхности.

— Стой… — выдохнула она, сжав руки, опустившиеся ниже поясницы. — Выпьем же…

Он отошел, разомкнув душившие объятия, и Киоре нетерпеливо подхватила бокал с неотравленным вином и подняла его.

Он поднял свой бокал, и слегка ударил им по ее. Звон стекла. Звон победы! Она едва смочила губы в вине, а ее враг одним глотком выпил половину бокала. Яд давал привкус горечи, и, почувствовав ее, мужчина посмотрел на сосуд, потом — на Киоре, еще не осознавая, что случилось.

Киоре медленно подняла вуаль:

— Ну здравствуй, моя первая любовь…

Первосвященник отшатнулся, налетел на столик, чуть не опрокинув его. Удержавшись на ногах, он хотел что-то закричать, передумал и только глупо хлопнул ртом, как выброшенная на берег рыба — такими же круглыми и стеклянными стали его глаза. Он посмотрел в лицо своему прошлому, той бедной жизни в Эстерфаре, напоминаний о которой уже не ждал на своем пути.

— Ты узнал меня, надо же… — протянула она. — Не путаешь с кем-нибудь? Я девочка из дома вдовы Айлет … Как тебя передернуло! Помнишь, значит… Очень долго я мечтала поступить с тобой так же, как ты со мной… Но поняла, что просто сдохну, если ты меня коснешься.

— И всё же подставила мне свои губы и шею, — скривился он. — И обдурила герцога! И весь свет! Что ты мне дала, мерзавка?!

— Т-с-с! — она провела кончиком пальца по его губам и тут же шагнула назад.

Первосвященник качнулся, брови сошлись на переносице, а на виске выступили бисеринки пота. Он вздрогнул и посмотрел в глаза Киоре, не веря тому, о чем подумал.

— Да, это яд. «Небесная лазурь», ее я приготовила для тебя много лет назад, — полная удовлетворения, сказала Киоре. — Ты сам знаешь, противоядия нет. А если и изобрели, тебе не успеют его доставить. Через полчаса тут будет твой высушенный труп. Скукоженный, как засушенное яблоко.

Она смотрела, как спазмы скручивали того, кто не мог уже проронить и звука. Он клонился к столу, не в силах разогнуться, его тошнило, но рвота не наступала. Руки и ноги уже достаточно онемели, чтобы не слушаться. Он корчился, смотрел с тупой ненавистью, но по-прежнему оставался красив до омерзения!

— Ты забыл, что за все грехи нам воздается при жизни, моя первая любовь…

Полчаса прошли странным бредом. Спальня в алых тонах, сверкавшая посуда из хрусталя и серебра. Роскошные шторы хаанатского шелка. Стол красного дерева, возле него — труп вмиг постаревшего человека с жутким оскалом пересохших губ, с запавшими глазами. Кожа обтянула его, и смотреть было мерзко, но Киоре впитывала эту картинку, запоминая навсегда. Запомнила глаза, за миг до смерти смотревшие с такой яростью, что ее должно было испепелить на месте. Запомнила скрюченные пальцы, он словно и после смерти желал схватить ее, растерзать заживо.

Спиной вперед Киоре отошла от трупа и, опустив вуаль, вышла в коридор, тихо закрыла дверь. Никто не удивился даме, покинувшей этот дом. Никто не знал, кто она. Никто не видел ее ни до того, ни после. Прибывшие утром следователи уже не могли ничем помочь правосудию.

На рассвете дворецкий Дорана застал герцогиню сидящей у камина. Взлохмаченная, бледная, с кругами под глазами она походила на сумасшедшую. Она отказалась от еды, от чая, от сладостей — смотрела в огонь, дожидаясь, пока часы пробьют нужное время.

— Мне пора, — поднялась она точно по их звону. — Всё готово?

— Экипаж подан, ваше сиятельство, — поклонился дворецкий.

— Одну минуту, я забыла кое-что в спальне.

Киоре не смогла отказаться от того, чтобы в последний раз подняться наверх. Лестница с идеально отполированными перилами и легкий запах воска; коридор с пустыми стенами, ее спальня, где остались наряды, приобретенные за время короткого брака. Хмурый вид за окном. Присев на кровать, она сцепила руки в замок, а, поднявшись, быстро спустилась по лестнице и покинула особняк, не останавливаясь и не оборачиваясь.

Когда за ней хлопнула дверца кареты, Киоре закрыла глаза. Голова болела от недосыпа, жужжали назойливыми мухами мысли, но экипаж под цокот подков вёз ее вперед, навстречу будущему и навстречу очередной мести. За окном тянулись пейзажи Тоноля, серые, грустные, а теперь улицы вдобавок пропитал запах страха перед неизвестными чудовищами.

Открыв окно кареты, приказала кучеру остановиться на углу улицы, и через десять минут к ней внутрь забрался щеголеватый красавчик.

— Вижу, ты совсем перестала бояться, что тебя разоблачат? — Файрош скрестил руки на груди и посмотрел на нее, как на маленького ребенка. — Впрочем, меня это не волнует. Верни мои часы! — прикрикнул он, взглядом сверля в Киоре дыру.

— А волшебное слово? — издевалась она в неизвестно какой раз над Файрошем.

— Немедленно! — рыкнул тот, ударив рукой по обивке; отогнулась пола пиджака, показав револьвер за поясом штанов.

— Я не ношу их собой. Скоро приедем.

И она отвернулась к окну — кучер ехал заранее обговоренным маршрутом, оставалось лишь дождаться… Когда карета, повернув в