Тайная история атомной бомбы - Джим Бэгготт

Лекция закончилась благополучно. Берг представился Шерреру и передал ему подарок от Гаудсмита. Шеррер знал, что Берг — агент УСС, но ничего не знал о сути его миссии. Правда, Шерреру было хорошо известно, что Союзники интересуются Гейзенбергом. Сам Шеррер испытывал к своему немецкому коллеге двоякие чувства, но, пообщавшись с ним в течение нескольких дней перед лекцией, Шеррер пришел к выводу, что Гейзенберг — антифашист. Гейзенберга глубоко потряс смертный приговор, который вынесли Эрвину, сыну Макса Планка, попавшему под суд вместе с организаторами неудавшегося покушения на Гитлера 20 июля[137]. Шеррер поделился своими соображениями с Бергом, который поинтересовался, следует ли пригласить Гейзенберга на работу в Америку. Шеррер одобрил эту идею и, в свою очередь, предложил Бергу отобедать у себя дома позже на той же неделе в компании коллег.

Несмотря на то, какое положительное впечатление о Гейзенберге сложилось у Берга со слов Шеррера, Гейзенберг был в своем репертуаре и продемонстрировал исключительную бестактность. Обедая со швейцарскими коллегами после лекции, он жадно слушал новости об атаке Рунштедта на бельгийский город Бастонь (это наступление стало известно как Арденнская операция), после чего торжествующе заявил: «Наши идут!»

Приглашение Шеррера на обед Гейзенберг принял, но с условием, что не собирается говорить о политике. Но его коллеги такого согласия не давали, и вскоре на Гейзенберга со всех сторон посыпались вопросы, в том числе провокационные. Когда его спросили, согласен ли он, что Германия практически проиграла войну, Гейзенберг ответил в своем фирменном стиле: «Да, но как было бы хорошо, если бы мы победили!»

Для Берга это замечание стало окончательным подтверждением того, что немцы и близко не подошли к созданию атомного «супероружия». В противном случае разве стал бы ведущий немецкий физик открыто признавать, что война проиграна?

Берг покинул Шеррера почти одновременно с Гейзенбергом, и они вместе пошли по плохо освещенным улицам города. Это был идеальный шанс для убийства. Но они шли и шли дальше, и Берг продолжал интересоваться у Гейзенберга, как тот воспринимает немецкий режим. Немецкий язык Берга со швейцарским акцентом не вызывал подозрений.

Наконец они попрощались, а Берг так и не притронулся к своему пистолету. Гейзенберг даже не понял, что был на волоске от гибели.

Глава 14 Последний рывок

Январь — июнь 1945

Фриш обосновался в одном из старых лос-аламосских зданий, построенных еще во времена школы для мальчиков. Это был просторный дом из гигантских бревен с весьма подходящим названием — «Большой дом». По прибытии Фриша сердечно встретил Оппенгеймер, в джинсах, расстегнутой рубашке с закатанными рукавами и своей фирменной шляпе с плоской тульей и загнутыми кверху полями. Оппенгеймер обычно приветствовал всех членов новоприбывшей британской делегации одинаково: «Милости просим в Лос-Аламос. И — кто вы, черт возьми?» Фриш поразился тому, сколько талантливых ученых собралось на Холме. Казалось, что если в любой вечер пойти в любую сторону и постучать в первую попавшуюся дверь, за ней обязательно найдутся интересные люди.

Работая в группе критических сборок в отделе G, Фриш занимался различными небольшими проектами, которые в основном были связаны с разработкой опытных приборов. Однако он продолжал корпеть и над проблемой достижения критической массы урана. Несмотря на уже достигнутый прогресс, физики пока мало представляли, какими должны быть условия, при которых из естественного урана, обогащенного U235, или из чистого U235 образуется взрывная сверхкритическая масса. Фриша окружали физики-теоретики первой величины. Некоторые, например Улам, признавались Фришу, что зашли достаточно далеко: они уже стали использовать при расчетах точные цифры, а не абстрактные математические символы. И все же для такого бывалого экспериментатора, как Фриш, теория была одной вещью, а практика — совсем другой.

Обогащенный уран стал поступать в Лос-Аламос из Ок-Риджа в начале 1945 года в основном благодаря открытию, сделанному Оппенгеймером восемью месяцами ранее. До этого ученые разрабатывали методы разделения по отдельности, как будто ставили на разных лошадей, не понимая, что их можно объединить в серии — использовать продукт одного процесса как сырье для другого. Таким способом удалось прийти к гораздо более эффективному рабочему циклу для получения обогащенного урана и оружейного урана-235.

Не так давно, в январе 1943 года, Филипп Абельсон предложил использовать для обогащения урана в экспериментальном реакторе «Метлаба» метод жидкостной термодиффузии. Абельсон работал на американский флот, и из-за изоляции Оппенгеймер узнал об этих работах только годом позже. В апреле 1944 года его осенило, что аналогия с лошадиными скачками была «ужасным научным просчетом». Теперь он понимал: даже незначительно обогащенный уран в качестве сырья для калютронов Ок-Риджа радикально увеличивает их эффективность. Термодиффузионная установка Абельсона могла послужить временной альтернативой газодиффузионной установке К-25, для которой до сих пор не удавалось получить нужных пористых мембран. Гровс одобрил строительство термодиффузионного завода в Ок-Ридже в июне 1944 года. Работы нужно было завершить в 90-дневный срок.

На самом деле на К-25 доставили барьерные материалы удовлетворительного качества, и первую партию гексафторида урана обработали 20 января 1945 года. Обогащение урана на термодиффузионном заводе S-50 началось в марте.

Теперь на Холм регулярно поставлялся обогащенный уран, и Фриш разработал хитроумный способ проверить теоретические расчеты и одновременно точно определить, сколько именно ядерного топлива понадобится для создания бомбы. Он подал в Координационный совет, контролировавший различные лос-аламосские проекты, предложение провести серию экспериментов. Он достаточно удивился, когда узнал, что предложение принято.

Группа уже имела большой опыт работы конструкциями из уложенных друг на друга блоков гидрида урана. Массу приближали к критической, снижая долю водорода и пропорционально увеличивая содержание урана-235. Такая «голая» конструкция, которую Фриш называл «Леди Годива», была довольно опасна. Сам Фриш получил почти смертельную дозу радиации, когда прислонился к установке слишком близко. От его тела отразилась часть нейтронов. Если бы не препятсвие в виде тела ученого, нейтроны вылетели бы из конструкции. А так как они вернулись обратно, сборка стала критической. Фриш заметил, что маленькие красные лампочки, индикаторы интенсивности нейтронов, перестали мигать — они ярко светились, а счетчики нейтронов были перегружены. Фриш поспешно остановил эксперимент.

Теперь предстояло узнать, как обеспечить при работе с критическими и сверхкритическими сборками относительную безопасность. Фриш предлагал собирать блоки из обогащенного гидрида урана в конфигурации, близкие к критическим, но оставлять в центре сборки сквозное отверстие, а затем загнать в это отверстие еще один блок обогащенного гидрида урана (его назвали «ядром»), чтобы сборка стала критической мгновенно, в момент прохождения ядра через сборку и еще до того, как оно из конструкции выпадет.

Фейнман, эксперт Координационного совета, интуитивно понял, что эксперимент многообещающий, и уподобил его «дерганию за хвост спящего дракона». С тех пор этот опыт стали называть драконьим. «Это практически значило, что мы можем запустить атомный взрыв, ничего на самом деле не взрывая». Объективно ситуация была опасной. Если ядро застрянет, проскакивая через сборку, масса станет критической и физики получат смертельные дозы радиации. Фриш был уверен, что эксперименты можно проводить без риска, но при этом настаивал, чтобы никто не работал со сборкой в одиночку.

Став руководителем группы, Фриш сконструировал первую из серии таких сборок в небольшой лаборатории в каньоне Омега, немного отдаленной от основного комплекса Лос-Аламоса. Это было сделано зимой в начале 1945 года. Фриш работал круглыми сутками, чтобы провести первые точные измерения критической массы урана-235. Эксперименты были очень успешными. Ядро проскакивало через сборку за доли секунды, и в это мгновение происходил огромный выброс нейтронов, а температура аппарата возрастала на несколько градусов. Максимальный показатель выделения энергии составил 12 миллионов ватт; выброс, длившийся в течение всего лишь трех тысячных долей секунды, увеличил температуру сборки на 6° C. Это был первый опыт изучения сверхкритической массы урана в лабораторных условиях. В начале 1945 года в распоряжении ученых оказалось достаточно урана-235, чтобы собирать конструкции из чистого металла.