Низверженное величие - Слав Караславов

Министры, засыпая, думали, вероятно, то же самое о нем…

Князь Кирилл жил в постоянном тревожном ожидании. Часто вспоминался последний разговор с Иваном Багряновым.

— Общими словами власть не удержишь, — сказал тогда князь.

— Как сказать, — уклончиво ответил Багрянов. Он был уже не у дел, но, как человек честолюбивый, хотел знать причины своего отстранения. Князь не мог сказать ему ничего вразумительного, генерал Михов — тем более. Оставался Филов, но едва ли тот стал бы ему отвечать. Багрянов знал, что Филов его не любит. И вообще пора спасать свою шкуру, а не требовать объяснений. Уже объявлен состав нового кабинета во главе с Муравиевым. Кабинет получился разнородным и пестрым, как павлиний хвост. В нем нашлось место даже Бурову, англофилу Бурову. И зачем только он дал свое согласие? Может быть, надеялся вывести страну из тупика?.. Напрасные иллюзии… И глупцу ясно, что государственная машина повисла над пропастью. Такой силы, которая могла бы удержать ее, уже нет. При этом противоречия между членами нового кабинета настолько остры, что о консолидации не может быть и речи. Единогласно приняли только одно решение — о выводе Филова из регентского совета. В остальном же каждый жил своими интересами. Один сделался министром, чтобы потуже набить свой карман, другой — чтобы спасти табачные плантации в Беломорье, третий — потому что это льстило его самолюбию… И если приходилось собираться вместе, то восторга это ни у кого не вызывало. Красная Армия уже сосредоточилась на добруджанской границе в ожидании приказа к наступлению… Чувствуется приближение бури, а новое правительство молчит. Громовыми раскатами повсюду звучит вопрос: «Когда, когда, когда будут порваны отношения с Германией?» Этот вопрос волновал всех. После отстранения Филова два регента предложили новому правительству обдумать такой вариант. Но Муравиев не знал, что делать… Он все ожидал вестей из Каира, надеясь, что американские и английские представители дадут согласие на перемирие. Даже уведомив Советское правительство, что Болгария порывает с Германией, Муравиев выступил перед широкой общественностью лишь с декларацией о «полном нейтралитете», чем вызвал естественное раздражение Москвы. Дело принимало нежелательный оборот. Князь Кирилл чувствовал себя совершенно беспомощным. Временами ему даже хотелось посоветоваться с Богданом Филовым, но не позволяло самолюбие, что же касается генерала Михова, то от того вряд ли можно услышать что-нибудь путное. Князь чувствовал себя брошенным на произвол судьбы. Он не находил места от нарастающей тревоги, запретил пускать в дом даже близких знакомых. Слуги и те не знали, где он находится — на панчаревской вилле или в Царской Бистрице. И все искал, искал спасения, причем спасения для себя, а не для родины. Дошел даже до мысли разделить Болгарию на две половины. До Старой Планины допустить русских, а в Южную Болгарию незамедлительно пригласить английские войска. Этот план казался ему самым реальным и, с его точки зрения, самым подходящим. Таким образом будет спасена хотя бы царская корона. Он начал искать пути осуществления этого замысла. Ознакомил с ним сестру Евдокию. Та со своей стороны посоветовалась с Любомиром Лулчевым. Тот благословил идею, и оставалось приступить к ее реализации. Не знали только, как это сделать. Опасались и другого — англичане могут не решиться на такой шаг без согласия Советского Союза. Для выяснения позиции англичан нужно время, а времени нет. Князь Кирилл совсем отчаялся. Заперся в Царской Бистрице, почти никого, кроме некоторых женщин, не принимал. Лишь они могли отвлечь и развлечь его. С ними он забывал тревоги, заботы о государстве и становился тем давнишним Кики, который уже и не мечтал о власти. С того дня, как им вместе с генералом Миховым был подписан указ о введении в стране военного положения, он часами сидел перед рюмкой коньяка, ошеломленный происходящим и убитый безысходностью. Но постепенно в нем стала нарастать уверенность, что англичане ни в коем случае не допустят, чтобы его царскому достоинству угрожала чернь… Эта уверенность крепла с каждым днем и уже поселилась в его сознании как нечто безусловное. Когда ему сообщили, что Цанков уложил чемоданы, он сначала посмеялся над трусостью профессора, но потом оправдал его. Ведь Цанкову не видать прощения за все, что натворил. Он вовремя решил покинуть страну. И многим придется последовать его примеру. Себя он к их числу не относил, ему будет защитой происхождение. В этом уверяла князя и Евдокия. Она продолжала оставаться единственной его серьезной советчицей. По ее мнению, во всем виноват Филов. Он подписал пакт в Вене, он довел государство до краха. Если бы не трусость и недальновидность Филова, Болгария давно бы уже отвернулась от Германии. Конечно, дело могло дойти до кровопролития, но ведь нельзя же, чтобы весь мир был залит кровью и только Болгария осталась целехонькой. Все эти размышления несколько успокаивали князя Кирилла. Временами ему казалось, что нечто подобное он уже слышал от Лулчева, слышал и от Багрянова, но Багряное больше говорил, чем действовал. Он и сейчас рассказывал всем, что регенты помешали ему совершить великий переворот в политике, благодаря чему он избежал бы конфронтации с Советским Союзом. А конфронтация уже произошла. Советский Союз объявил войну Болгарии. Его войска перешли границу. Это значит конец всему. Князь Кирилл уже не искал выхода из положения, он только ждал и надеялся. Надеялся на Лондон. Англичане и волоску не дадут упасть с его головы. В этом он был убежден. Так он и сказал Лулчеву, а тот наверняка передал эти слова англичанам. В свое время князь Кирилл помог и Владе добраться до Англии. Если бы не он, едва ли бы она сейчас выступала в программах Би-Би-Си. С ней его связывали старые и прочные чувства, такое скоро не забывается. Но это все дела амурные. Были и более серьезные вещи, в которых он не признавался даже самому себе. Люди из его личной разведки восстановили прерванные связи с бывшим английским военным атташе в Болгарии Россом. И это на данный момент самый надежный шанс на спасение.

Да, князь Кирилл очень нервничал. Он часто выходил на террасу, садился на плетеный стул и смотрел невидящим взглядом, как солнце играет в прозрачной янтарной жидкости. Он отупел от постоянного нервного напряжения. Ни о чем не думал, никто ему не был нужен, и даже дети брата раздражали его своим присутствием. Сейчас они беззаботно играли на лужайке, их голоса достигали его слуха, но как бы шли из какого-то далекого и почти неправдоподобного мира. Они напоминали ему о чем-то давным-давно прошедшем, невозможно было даже поверить, что это когда-то было… И князь был уже готов ко всевозможным неожиданностям, не исключая и самых ужасных.

Архитектор Севов опаздывал. Генерал Янчулев ждал его, хотя и без особой охоты. Он чувствовал себя довольно усталым. В бридж сели играть сразу после обеда, а сейчас уже полдвенадцатого. Генерал безучастно смотрел на полные окурков пепельницы, исписанные цифрами листки и беззастенчиво зевал.

Каре подобралось интересное. Он, министр внутренних дел и здравоохранения Вергил Димов, полковник Тумбин и начальник полиции Куцаров. Было еще несколько зрителей, но генерал их почти не знал. Один из них, самый невыдержанный, вмешивался в игру своими советами, пришлось его несколько раз осаживать.

Собрались-то, чтобы обсудить нависшую опасность русского наступления. Но, поговорив немного, решили скоротать время игрой в бридж. Вергилу Димову и Тумбину везло. Его же партнер Куцаров был рассеян и первый отказался продолжать игру. Разошлись по кабинетам, даже не пожелав друг другу спокойной ночи. Знали, что все равно не заснут, угнетенные мрачными мыслями и приближающейся развязкой. Нечего себя обманывать. И эта ночь не принесет ничего хорошего. Генерал лег не раздеваясь, стащил только сапоги. Он чувствовал, что грядет конец. Сел на походную койку, задумался. Может, все-таки надеть пижаму… И тут же вспомнил, что сейчас придет Севов — не встречать же его совсем уж фамильярно. Янчулев подошел к столу, собрал карты и, уверившись, что никто пока не идет, начал раскладывать пасьянс. Он видел, как делают это женщины. Выпал черный валет, настроение было вконец испорчено. Прилег на койку и стал глядеть в потолок. Он много думал о своем новом назначении на должность начальника Генерального штаба. То, что это дело рук Севова, не вызывало никаких сомнений, но наверняка сыграл здесь роль и генерал Лукаш, главный инспектор. Пока над ним посмеивались, он сумел втереться в доверие к князю Кириллу, и его слово снова приобрело утраченный вес. Лукаш не мог простить Трифонову бесцеремонность, с какой тот утвердился в его кабинете. Сейчас Янчулев чувствовал себя на коне… Конечно, он многим обязан Севову… Севов!.. Непонятная личность этот бывший царский советник… Как он сумел околдовать Его величество — один бог знает. Скрытный человек, очень сложный, с большими связями… Учился в Германии на архитектора, женился на немке, на визитной карточке значится только «Архитектор Йордан Севов», но это лишь надводная часть айсберга… Пока был жив царь, архитектор слыл предвестником всего доброго и недоброго, что происходило вокруг. Именно он посетил Филова прежде, чем тот стал премьер-министром. И перед каждым визитом царя к Гитлеру именно Севов вел все предварительные переговоры. Как он завоевал такое доверие царя, никто сказать не мог. Он был вездесущ. Хорошо, что они с Янчулевым друзья. Как и почему возникла эта дружба, Янчулев тоже не мог себе объяснить. Вначале она была ему просто навязана. Будучи заместителем начальника штаба, он передавал Севову множество сведений. Притом самых секретных. Янчулев никогда не спрашивал Севова, зачем они ему нужны. Он оправдывался перед собой тем, что Севов — доверенное лицо царя…