Дзержинский. Кошмарный сон буржуазии - Мартын Лацис

Гражданская война была в разгаре – ее огонь полыхал и на севере, и на юге, и на востоке. В стране был голод; трудно жилось и мне с братишкой в детдоме. И я снова решил бежать, на сей раз из детского дома. Сели на поезд, направлявшийся на Москву, благополучно добрались до столицы.

Много позже, обозревая прошлое, вспоминая свои тогдашние настроения, я понял, что они были продиктованы далеко не единственным желанием быть сытым. Мы искали романтику, жаждали приключений и, конечно, не представляли даже тысячной доли тех неожиданностей, которые подстерегали беспризорника на каждом шагу.

Москва нас встретила сурово. Какой она была в 1919 году, достаточно хорошо известно. Приходилось бедствовать, в буквальном смысле побираться, каждодневно выискивать места, где с большей вероятностью успеха можно было поесть и обогреться. Вечерами нас немилосердно гоняли с московских вокзалов, на ночь мы устремлялись в город, где в трепетном ожидании тепла забирались в грязные котлы из-под асфальта, и вот именно тогда, суровой зимой 1919 года, состоялась моя встреча с чекистами. Это произошло на бывшей Никольской улице (ныне улица 25 Октября).

Сотрудники ВЧК – их было несколько человек – шли с Большой Лубянки, в сторону Кремля и, проходя по Никольской улице, заглядывали в асфальтовые котлы. Неподалеку от Красной площади чекисты «выгребли» хилых, замызганных, перепуганных ребят, среди которых был и я.

Прошедшие десятилетия, разумеется, стерли детали этой встречи, но она была и остается незабываемой в моей жизни. По-разному воспринял эту встречу каждый из тех, кто был со мной, но у всех было одинаковое ощущение испуга: никто не знал, как обернется для нас неожиданное препровождение на Лубянку. Именно туда нас повели сотрудники ВЧК. Расстояние от «места происшествия» до здания ВЧК очень небольшое, и, не успев опомниться, мы очутились в каком-то кабинете. Здесь стали знакомиться с каждым в отдельности. Рассказал о себе и я. Узнав, что я бежал из детского дома в Самаре, один из тех, кто нас привел, спросил:

– Хочешь обратно или в другой дом?

Этот вопрос был мне задан человеком, который по возрасту был старше других и, судя по всему, был главным. Я не стал долго раздумывать. Посмотрев прямо в лицо спрашивавшего меня человека, без обиняков, сразу ответил, что хочу поехать обратно в Самару. В душе я радовался, что ничего другого, то есть ничего похуже, очевидно, со мною не произойдет. Вся обстановка, беседа с нами в ЧК, взгляд этого человека, его приветливые глаза, его улыбка – все вселяло доверие.

– А учиться? – тихим голосом спросил наш собеседник и посмотрел в нашу сторону, как бы стараясь запомнить не только лицо, но и вид каждого. Я и другие молчали. И до того ли нам было.

Нас накормили, приодели. Хорошо помню свою обратную поездку в Самару: поездка была «официальной», и никто не мог обидеть беспризорника в дороге. В Самаре также голодали, и меня вывезли в санитарном поезде в Жиздру, что на Брянщине. В санитарном поезде потому, что тяжело заболел. В Жиздре, в детском доме, я стал учиться. Желание учиться настолько овладело мною, что для меня ничего не было более святого, чем эта учеба: за три года я одолел среднюю школу. В Жиздре в 15-летнем возрасте я взял винтовку и стал бойцом ЧОНа – части особого назначения. Состоял в рядах комсомола. По путевке комсомола поехал учиться во 2-й МГУ, в Москву.

Моей стихией стала наука. Я стал профессором, доктором наук, когда мне исполнилось 28 лет. Я был очень счастлив, узнав, что обо мне с похвалой отозвался Максим Горький. Вспоминаю об этом не для того, чтобы говорить о себе, а для того, чтобы вспомнить о Ф. Э. Дзержинском, который дал мне правильное направление в жизни.

Да, это лично Феликс Эдмундович Дзержинский вместе со своими сотрудниками в заснеженной Москве зимой 1919 года вытащил нас из ночного убежища на Никольской улице. Об этом мне стало известно уже после того, как Дзержинского не стало. Рассказал мне об этом профессор В. Н. Чайванов, бывший чекист.

Я, естественно, поинтересовался, каким это образом В. Н. Чайванов спустя многие годы узнал обо мне. Оказалось, что в ВЧК велся своеобразный учет беспризорных, которым дал «путевку в жизнь» Ф. Э. Дзержинский и которые стремились оправдать его доверие. Среди них оказался и я. Со слов покойного чекиста профессора Чайванова, обо мне знали в семье Феликса Эдмундовича.

В 1936 году меня и нескольких других бывших беспризорников пригласил Михаил Иванович Калинин. Шло заседание Президиума ЦИК в связи с 15-летием со дня создания деткомиссии по оказанию помощи детям, возглавлявшейся в самом начале Ф. Э. Дзержинским. Кроме меня на заседании были бывшие беспризорники – смелый и отважный летчик Матвеев, слушатель 3-го курса Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева Мудрагей, работница-шляпница, передовой рабочий одного из предприятий – слесарь. Шла речь о многом благородном, сделанном деткомиссией за длительный период ее существования, и, конечно, о том, кто вкладывал всю свою отзывчивую душу в дело помощи детям республики, о Феликсе Дзержинском.

А. С. Макаренко

Прекрасный памятник

Макаренко Антон Семенович – советский педагог, писатель. Автор книг «Педагогическая поэма», «Флаги на башнях» и др.

В январе 1928 года президиум ОГПУ Украины в письме всем украинским чекистам сообщал:

«Усилиями украинских чекистов, при поддержке советской общественности построен лучший памятник первому чекисту – организована детская трудовая коммуна имени Ф. Э. Дзержинского».

Памятник Ф. Э. Дзержинскому в Харькове действительно один из лучших. Коммуна не только хорошее учреждение, несущее на своем знамени имя Ф. Э. Дзержинского. Во всей своей деятельности, в каждом дне своей жизни, в сложном кружеве детского коллектива она отражает и оживляет образ Феликса Эдмундовича. Коммуна – живая композиция живых движений прекрасных новых людей. Именно поэтому коммуна, прежде всего, производит впечатление большой художественной силы, ее жизнь вылеплена с такой же экспрессией таланта, какую мы обычно встречаем и находим в произведениях искусства. И поэтому, говоря о коммуне, нельзя не говорить об ее авторах, о тех людях, которые изваяли этот замечательный памятник. Достаточно только один раз побывать в коммуне, только прикоснуться к жизни дзержинцев, чтобы сразу увидеть, сколько глубокой мысли, сколько внимания, любви и вкуса заложено в каждом кирпиче ее здания, в каждом луче пронизывающего ее солнца, в каждой линии цветника и, в особенности, в жизни тридцати коммунарских отрядов, в их быте, традициях, законах, в высоком человеческом стиле этого коллектива.