Случай на станции Кречетовка - Валерий Владимирович Рябых

безродный вахлак, посконное, малоразвитое мурло ведет агентурную разработку — матерого немецкого разведчика, «стреляного воробья» (удачное русское сравнение). И этот хам считает себя умней, хитрей, грамотней агента с тридцатилетним стажем конспиративной работы. И Альберт Арнольд, как желторотый, ревнивый к чужой славе мальчишка, вбил в голову, что сиволапого мужлана нужно показательно наказать. Слово «показательно» призвано означать — безжалостную, лютую, свирепую кару. Которая станет уроком другим, подобным людишкам, случайно ли, намеренно ли подвизавшихся в услужение НКВД.

Только вот теперь возник новый вопрос — кому и что Альберт доказал… Таких шестерок в стране Советов вагон и маленькая тележка, пестрый сонм людей, работающих на органы за совесть или по принуждению. Эти «безмолвные винтики» натасканы нынешним строем жизни в России бездумно, преданно по-пионерски рапортовать: «Будь готов — всегда готов…» И кого наивный глупец, решил напугать? Застращать стаю псов тапкой… Да бросьте, не смешите, — ретивые помощники НКВД наоборот всколыхнутся патриотическим порывом, обволакивая себя патетическими словами: «Мужество, смелость, героизм…»

Нужно было заранее предвидеть, предварительно тщательно перетереть, во что это выльется, чем обернется агрессивная выходка… Привлекая обостренное внимание органов госбезопасности, а это, определенно, так… — ставится под удар тщательно разработанная Абвером схема разведывательных операций по Кречетовке. Попутно полетят головы диверсантов-исполнителей, связника-уголовника, ну и главное, слетит в тартарары голова самого Арнольда. В итоге сорвется детально спланированный Абвером механизм сбора разведывательной информации по крупнейшей узловой станции и многоканальной передачи полученных сведений в Центр. А низовых участников разведоперации арестуют, умело запугают и перевербуют, сделав двойными агентами, нельзя отрицать, что Советы преуспели в таких спектаклях. Таким образом, при умелой режиссуре, а Москва располагает дельными кадрами, поставят на поток вал искусно подобранной дезинформации. А Абвер и соответственно штабы вермахта окажутся в крайне неловком, мягко говоря, положении…

Но проблема в том, что еще неизвестно, как поведет себя сам Альберт… Хватит ли у него мужества, чтобы добровольно уйти из жизни… Как он ни храбрился перед коллегами, как ни кичился собственной силой воли, но внутренне уже бесповоротно знал — пыток ему не вынести, лучше уж смерть. Разведчик часто размышлял на эту запретную тему — тему самоубийства. Вроде бы, куда проще… передернул затвор пистолета, приставил ствол к виску, — и лети все прахом… Похоже так… Но для начала на такой исключительный поступок необходима отвага. И даже уперев дуло в голову, нужно еще решиться но то, чтобы спустить курок. А насколько Альберт знал — редкий человек способен взять… и нажать спусковой крючок. В последний момент у человека срабатывает непреодолимый инстинкт жизни. Вокруг твоего «Я» крутится весь мир, пусть несовершенный, пусть чуждый, но… и это терпимо, сносно даже в суровом каземате. А главное — видно небо, пусть даже краешек из окна камеры, чувствуется дуновение свежего ветерка… Да, черт возьми, даже запах мочи и хлорки, будет слаще аромата французского парфюма. Ты живешь, продолжаешь жить, и неважно как… главное, что живой… В этом заключается смысл жизни — жить!

Альбер по наитию знал, что тот, кто не стоял у этой грани, не примерял удел самоубийцы, не пропускал перед мысленным взором детали ухода из жизни, ни за что не поймет метаний разведчика, — сочтет трусом и тряпкой. В Германии много говорилось и писалось о «воли к смерти», только это бумажные словеса кабинетных философов. Эти горе-мыслители даже курице голову не отрубят, а куда уж, чтобы поднять на самих себя руку…

Так что, как поведет себя, оказавшись на грани ареста или уже в застенках НКВД, — Альберт не знал. И еще, неизвестно — в каких обстоятельствах окажется, и какие средства давления применят… Вот еще в чем проблема…

* * *

Но что странно, «чуйка», подсознательный волчий инстинкт сработал на опережение. Арнольд успел подстраховаться с женой, услал Татьяну за Урал. Но спасет ли бегство от загребущих лап НКВД?..

А как могло так получиться, что задумав, спланировав, по-русски сказать — «обмозговав» мстительно-устрашающую акцию, Альберт не учел личного фактора, не позаботился о судьбе супруги, — любимой Татьяны, единственной и ненаглядной для себя женщины. Жену, как специально выхватили из обширного поля переживаемых разведчиком чувств, праведных или крамольных — это другое дело, но как он посмел позабыть, не обеспокоиться судьбой собственной «половины». Опять использовал чисто русский зрительный образ, — но как справедлива эта приземленная, невзыскательная, простонародная метафора. Ведь, если быть честным, Роман Денисович и не мыслил себя без милой Тани, дорогой Танюши. Должно через русскую душу женщины, через кроткую, жертвенную, чистую любовь, в него влился сам дух прочного семейного счастья, сам смысл ладного семейного бытия. В него немца — вселилось русское понимание семьи, любви, верности. Да что там говорить… Арнольд-Ширяев подсознательно догадывался, как ни гнал из головы ростки каверзных, предательских мыслей, что по сути уже состоялось — он уже обрусевший немец. А учитывая носимую личину и определяемую ею жизнь, действительность округ него — Роман Денисович уже русский. А главное, в подтверждении тому, Ширяев знал, что в обыденности стал думать на русском языке. Вот такая произошла с ним метаморфоза… Россия закутала немца в непритязательный, но плотный кокон, из пелены которого уже не вырваться. Господи, боже мой — из «немецкой гусеницы» уже выпестована «русская бабочка», — «мотылек-однодневка», судьба которого пусть и не предсказуема, но однозначно коротка. Роман-Альберт обречен, обречен заранее, когда избрал собственный, отнюдь не романтический и героический (как чаял сам), а фатально трагический удел. Если вдуматься, ища подтверждения тому хотя бы в литературе, начиная с античной, — участь вражеского соглядатая спокон века незавидна, как правило, заканчивается плахой в стане врага и полным забвением в родной стране.

Получается, как ни печально это осознавать, — профессиональный разведчик сдуру пожертвовал любимым человеком. Да, и сдуру ли? Ведь это не минутное умопомрачение, тут вырисовывается бесчеловечная, абсурдная логика… Тут не недомыслие, здесь заключена частица дьявольского умысла, затеянного вовсе не человеческой волей… Роман-Альберт безрассудно вляпался в эту ловушку, расставленную адскими силами или иррациональным ходом жизни, что по сути, — одно и то же…

Впрочем, как легко свалить собственную вину на мистические, недоступные разуму причины… Но ведь сам избрал такой путь, и нечего тут юлить, выбор намеренный и целенаправленный. В конечном итоге поплатишься за такое решение, а цена расплаты станет непоправимо дорогой, даже чрезмерно, неподъемно тяжелой. Да и не зря говорят, что человек, чинящий козни другим, сам непременно запутается в расставленных тенетах. Впрочем, чего теперь сетовать, когда уже совершил роковой непростительный шаг.

И опять заныло под ложечкой. Почему же упустил из виду судьбу дорогой жены, — опрометчивость ли это, умопомрачение