Новиков-Прибой - Людмила Анисарова

Нужно было придумать лихой, авантюрный сюжет. За этим Кольцов обратился к А. Грину. И начал составлять список авторов. В него попали, наряду с писателями, чьи имена нам сегодня хорошо знакомы (А. Грин, А. Толстой, Л. Леонов, И. Бабель, М. Зощенко, К. Федин, А. Новиков-Прибой), и те, кто был забыт уже к середине XX века (например, Н. Ляшко, А. Яковлев, Ф. Березовский).

Идея писателями, которых выбрал Кольцов, была поддержана. «Огонёк» начал печатать «Большие пожары», которые сочинялись, как нынешние сериалы, — на ходу. Каждый автор получал то, что уже придумали до него. И с этим надо было что-то делать. Делали, причём — срочно.

По мнению Д. Быкова, прочитавшего роман в журналах от начала до конца («Большие пожары» больше нигде и никогда не печатались), забавный опыт коллективного труда оказался неудачным и подтвердил, что «настоящая интеллектуальная работа делается в одиночку».

Тем не менее глава Новикова-Прибоя «Страшная ночь», впервые опубликованная в сборнике «Победитель бурь», показывает, что писатель трудился над ней с удовольствием и азартом. В его главе появились и море, и порт, и корабли. Д. Быков пишет об этом так: «…город был крупный, губернский, да ещё с портом, который ни с того ни с сего присобачил к нему Новиков-Прибой». А Силыч просто весело и легко играл в предложенную игру. Конечно, его самолюбию льстило, что он входит в число самых популярных писателей страны, поэтому он, как и все остальные, не отказался от этой авантюры.

Популярность Новикова-Прибоя действительно росла день ото дня. Во второй половине 1920-х годов издаётся и переиздаётся множество его произведений: «Морские рассказы», сборники «Две души» и «Море зовёт», повести «Подводники», «Женщина в море», «Ералашный рейс».

В июне 1926 года писатель снова отправляется в Кронштадт. Оттуда вместе с поэтом Г. Санниковым на пароходе «Камо» он уходит в плавание вокруг Европы.

Первая стоянка судна планировалась в Гамбурге, где нужно было разгрузить привезённый из СССР груз. Из Гамбурга должны были отправиться в Роттердам, а оттуда взять курс на Одессу.

В письме от 20 июля 1926 года П. Г. Низовому Алексей Силыч делился своими впечатлениями:

«Плаванием я очень доволен: насыщаюсь морскими впечатлениями. В Роттердаме обегал все кабаки, все вертепы, посещаемые моряками, и каждый раз открываю новое для себя в жизни своей братвы. Роттердам представляет собой огромный порт, наполненный судами всех наций. Побывал в местном техническом музее, видел новые усовершенствования для кораблей.

Голландия сильно удивила меня. Своё производство у неё небольшое, а живёт богато. Есть ещё в Европе два таких государства — Бельгия и Дания. Это три лавочки, засевшие на больших дорогах — без кистеней и кинжалов. Они не воюют, они только занимаются торговлей. А дела их идут хорошо».

Вернувшись из плавания, Новиков-Прибой заканчивает начатую ещё в начале года повесть «Ухабы» и приносит её в журнал «Новый мир».

Отдавая рукопись Николаю Смирнову, одному из работников редакции, писатель чувствовал себя несколько смущённым, говоря: «Думаю, не пойдёт: толстые журналы меня не жалуют». Однако редактор журнала В. П. Полонский высоко оценил повесть как «подлинно революционное художественное произведение». Смирнов позвонил Алексею Силычу и сообщил, что повесть будет опубликована в очередном номере журнала. Позже Смирнов вспоминал, что, когда Новиков-Прибой пришёл получать авторский экземпляр журнала, радость его сквозила во всём: и в том, как он листал страницы, и в блеске глаз, и в улыбке, «придающей его лицу выражение юношеской весёлости».

Писатель в тот день задержался в редакции надолго, много рассказывал о своих скитаниях по белу свету, делился литературными планами, а узнав, что Смирнов — заядлый охотник, необыкновенно обрадовался. С тех пор они стали встречаться довольно часто — и в журнальных редакциях, и в издательстве, и в гостеприимном доме Новиковых, а главное — на охоте.

Николай Павлович Смирнов (писатель, критик, один из организаторов журнала «Охотничьи просторы») оставил интересные воспоминания «Новиков-Прибой среди друзей». Силыч, по его словам, всегда был окружён преданными ему людьми, которых и сам он нежно и искренне любил. Наиболее близок он был в те годы с П. Г. Низовым, П. А. Ширяевым и А. В. Перегудовым.

Павел Георгиевич Низовой (Тупиков), по словам Н. Смирнова, и по внешности, и по душевной мягкости напоминал интеллигентного столичного рабочего, каким он и был в прошлом, с юности работая в типографии. Повести и рассказы Низового отличались лирической мягкостью и своеобразной романтической окраской. Но им не хватало внутренней «крепости», кроме того, они далеко не всегда откликались на запросы современности, из-за чего произведения Низового были довольно скоро забыты.

Пётр Алексеевич Ширяев — профессиональный политик, долголетний эмигрант, многие годы принадлежал к партии эсеров, но в 1918 году, порвав с социалистами-революционерами, признал правоту большевизма в революции. Писать он, как и Новиков-Прибой, начал ещё в эмиграции. В послеоктябрьские годы известность Ширяеву принесла повесть «Цикута» о революционном подполье, затем в печати стали появляться его бытовые и охотничьи рассказы, а в начале 1930-х годов большую популярность снискала его книга «Внук Таль-они». В романе живописно и с большим знанием дела описывался быт «лошадников» — наездников, жокеев, любителей бегов.

Алексей Силыч шумно радовался, как он это умел, успеху друга, не уставая повторять: «Ух и здорово! После „Холстомера“ и „Изумруда“ — ещё одна живая лошадь в литературе…»

Александр Владимирович Перегудов, землемер по образованию, ещё в юности махнул рукой на свою профессию и полностью отдался литературе. Собратья по перу признавали его настоящим художником, трогательно влюблённым в красоту родной природы и умеющим эту красоту передать. Неистощимый балагур и шутник, чуточку похожий, как пишет Смирнов, на старинного «гудошника» из классической оперы, Перегудов, человек сердечной доброты, с первой встречи оставлял впечатление старого друга: так было с ним легко и весело.

Об Александре Владимировиче Перегудове очень тепло вспоминает сын Новикова-Прибоя — Игорь Алексеевич. Он пишет: «После смерти моего отца Александр Владимирович всю любовь к ушедшему другу перенёс на нашу семью. Продолжал часто бывать у нас в московской квартире, которую из-за гостей, посещавших или живущих в ней, его жена Мария Петровна остроумно назвала „турбазой“. По её инициативе мы завели альбом для посетителей нашего дома, желающих оставить в нём в прозаической или стихотворной форме свои записи». Больше всего в этой тетрадке было экспромтов Перегудова.