История второй русской революции - Павел Милюков

Очевидно, требование ЦК о реабилитации Чернова было ультимативно. Сам Чернов уже приступил, однако, к своей реабилитации в обычном порядке, каким это и должно было быть сделано. В своем «Деле народа» он напечатал инкриминируемые ему документы, которые вместе с напечатанными «Речью» выдержками из документов русской разведки в Париже должны были сделаться предметом обследования. Он предложил редакции «Речи» для этой цели устроить суд чести и послать в него своих представителей. К организации такого суда было приступлено.

Но после того как все эти шаги были предприняты, партия социал-революционеров не хотела ждать их результатов. «Трехдневный срок» обязательной реабилитации, поставленный Керенскому, требовал иных приемов. 25 июля Н. В. Некрасов сообщил печати, что «за те дни, что шли переговоры, расследование документов по делу В. М. Чернова производилось настолько интенсивно, что в весьма короткий срок, как в этом, впрочем, члены правительства были убеждены и раньше, выяснилось, что ничего, бросающего тень на В. М. Чернова, в них нет и реабилитация его была предрешена». Одновременно с этим Чернов печатно сообщил, что Некрасов «пожелал особо пожать ему руку в знак симпатии», а М. И. Терещенко также печатно, правда, в несколько уклончивых выражениях заявил, что его уход и возвращение в правительство не вызваны «соображениями персональными» и что он «не имеет никаких оснований считать, чтобы доброе имя Чернова было чем-нибудь опорочено в тех сплетнях, которые сделались достоянием гласности». Наконец, в тот же день появилось и официальное заявление Временного правительства, что, «выслушав на заседании 24 июля доклад министра юстиции И. Н. Ефремова и заключение министра-председателя А. Ф. Керенского, оно с удовлетворением убедилось в злостности тех слухов, которые распространялись в последнее время в печати и в обществе по поводу деятельности В. М. Чернова в бытность его за границей, и потому и признало прошение об отставке министра земледелия В. М. Чернова поданным в общем с другими министрами порядке». С этим надо сопоставить поведение Керенского и Терещенко несколькими днями спустя на том заседании Временного правительства 3 августа, на котором присутствовал генерал Корнилов.

Объективно говоря, несомненным был и остался факт былого «пораженчества» Чернова и его участия в Циммервальде и Кинтале, о чем только что напомнил Натансон в подробном докладе на съезде партии социал-революционеров. Несомненным было и участие Чернова в составлении брошюр и статей пораженческого характера, распространявшихся в лагерях русских военнопленных в Германии и Австрии, конечно, не без содействия надлежащих властей. Характер отношений русских пораженцев социал-революционистского направления и в особенности самого Чернова к самим этим властям оставался не выясненным. Возможно, что и показания русской разведки, и подозрения Керенского, Терещенко и других в этом отношении шли стишком далеко. Как бы то ни было, реабилитация Чернова, проведенная ускоренным темпом и, как проговорился Некрасов, «предрешенная», имела исключительно политическое значение для данного момента.

Признание нового кабинета партиями. К вечеру 24 июля новый кабинет окончательно определился. В последнюю минуту и у Некрасова, объявившего в Малахитовом зале свою министерскую карьеру законченной, возродился вкус к власти, и он очень стремился занять пост министра внутренних дел. Но было уже поздно: место было окончательно отдано социал-революционеру Авксентьеву. Члены партии народной свободы не претендовали на руководство главнейшими министерствами, ограничивая свою роль в этом кабинете моральной поддержкой в тех пределах, в которых пожелает и сможет ею воспользоваться А. Ф. Керенский. Сознавая уже тогда невозможность серьезно помочь, они не хотели мешать.

Утром 25 июля в газетах появился список нового кабинета. Состав его был следующий:

Социалисты:

A. Ф. Керенский, министр-председатель, военный и морской министр.

Его заместители:

С.-р.: Б. В. Савинков, в военном министерстве.

B. И. Лебедев, в морском.

Н. Д. Авксентьев, министр внутренних дел.

B. М. Чернов, министр земледелия.

C.-д.: М. И. Скобелев, министр труда.

С. Н. Прокопович, министр торговли и промышленности.

А. М. Никитин, министр почт и телеграфов.

М. В. Бернацкий, управляющий министерством финансов.

Н.-с.: А. В. Пешехонов, министр продовольствия.

А. С. Зарудный, министр юстиции.

Несоциалисты:

Н. В. Некрасов, заместитель министра-председателя, министр финансов.

М. И. Терещенко, министр иностранных дел.

И. Н. Ефремов, министр государственного призрения.

К.-д. С. Ф. Ольденбург, министр народного просвещения.

П. П. Юренев, министр путей сообщения.

Ф. Ф. Кокошкин, государственный контролер.

А. В. Карташев, обер-прокурор Святейшего Синода.

При предварительных переговорах сам Керенский придавал большое значение уравновешению обеих половин этого списка. При небольшом номинальном перевесе социалистов действительный перевес в кабинете безусловно принадлежал убежденным сторонникам буржуазной демократии. Эта черта отличала кабинет 25 июля от кабинета 6 мая, в котором социалистическая часть была в меньшинстве, но зато являлась носительницей идеологии «революционной демократии» в смысле Церетели. И нажитый с тех пор государственный опыт, и ужасающее прогрессирование внутреннего распада, и быстро возраставшая опасность на фронте, и агрессивная демагогия большевиков, и их провал в июльском наступлении — все это располагало новую власть сильно подтянуться и по крайней мере хоть сделать попытку быть сильной.

Это настроение сказалось прежде всего в «воззвании» нового правительства к населению, опубликованном 26 июля. Уже то, что на сей раз это было просто «воззвание», а не новая программная декларация, было очень характерно. Характерно и то, что воззвание, хотя и одобренное всем кабинетом, подписано одним Керенским. Никаких указаний на прежние программы в нем нет, в том числе нет и указания на программу 8 июля, которое заменено в духе новой коалиции глухой ссылкой на «ранее возвещенные начала». В том же настроении «воззвание» говорило о России и «родине», лишь однажды упомянув о революции, и даже решалось заговорить о «национальном» воодушевлении и единстве. Вот текст этого воззвания.

«В тяжкую для родины годину преобразованное Временное правительство будет нести бремя верховной власти. Наступление врага на фронте при глубоком нестроении внутри государства угрожает самому существованию России. Только небывалыми, героическими усилиями может быть спасена родина. Только железной властью в суровых условиях военной необходимости и самоотверженным порывом самого народа может быть выкована грозная и созидающая государственная мощь, которая очистит родную землю от неприятеля и привлечет к великой работе организованного строительства все живые силы страны на дело ее возрождения».

«Исполненное сознанием священного долга перед отечеством, правительство не остановится ни перед какими трудностями и препятствиями для достойного чести великого народа завершения борьбы, от исхода которой зависит будущее России. В стремлении использовать ради этой цели жизненные источники страны, оно будет выполнять необходимые меры организации государства, неуклонно следуя ранее возвещенным им началам».

«Приступая к этой работе, Временное правительство черпает силы в уверенности, что оно встретит помощь и поддержку в разуме всех народов России. Правительство верит, что вся мощь революции будет обращена на дело спасения России и восстановления ее поруганной предательством, малодушием и презренной трусостью чести. Правительство убеждено, что в исторический час, когда решаются судьбы родины, русские граждане забудут перед лицом неприятеля разделяющие их споры, объединятся в великом жертвенном подвиге, встретят грядущие испытания с мужественным решением преодолеть их. Пред таким единением не страшны будут ни внешний враг, ни внутренняя разруха. Свобода, спаянная национальным единством и воодушевлением, не может быть побеждена. Русский народ пронесет ее сквозь кровь и страдания к светлому будущему, создаст на благо всему человечеству новую, свободную, великую Россию».

Оставалось провести признание вновь образовавшегося кабинета через главные партийные организации. Заседание пленума исполнительных комитетов Советов было собрано в ночь на 25 июля. Настроение собрания оказалось весьма минорным. Основным тоном речей было сознание, что июльское восстание ослабило весь демократический фронт и что необходимы уступки власти, которая должна быть сильной. Для сохранения равновесия, однако же, этой власти давалась в руководство все та же программа 8 июля и ставилась задачей «бесконечная борьба с... контрреволюцией».