Ржавый Рыцарь и Пистолетов - Ирина Мельникова

— Ну, про Княгичеву и ее таланты мы помолчим, — Зоболев, точь-в-точь вздорная приподъездная старушка, поджал губы. — Во-первых, у нее была мощная протекция со стороны Арефьева, во-вторых, ее амуры со Свиридовским и генералом Макаровым… Сейчас уже не секрет, что именно они помогли Княгичевой издать ее первые книги. Говорят, что покойный Павел Аркадьевич (Зоболев перекрестился при этом, а Даша едва сдержалась. чтобы не выругаться матом) охотно выделял огромные суммы на издание ее романов, да и реклама тоже сыграла свою роль. Наверняка известные всем рекламные клипы тоже были сняты на деньги ее влиятельных друзей. Вот вам формула успеха Дарьи Княгичевой. Не талант, а деньги, прибыль — главный двигатель в современной, так называемой литературе…

На этом ядовитом выбросе Даша выключила телевизор. На душе было гадко и муторно, словно наглоталась помоев. Вот и спасай критиков от простуды! За ее же сотняги да еще поелозили мордой по лавке. Конечно, можно подать на Зоболева в суд за явную брехню с экрана! Ведь не составит труда доказать, что ни Арефьев и тем более Паша здесь абсолютно ни при чем! А Макаров появился в их городе, когда на ее счету были уже два изданных в Москве романа.

Тут она внезапно вспомнила немного переиначенный анекдот, который ей рассказал в коридоре издательства один из собратьев по перу, роман которого Зоболев обозвал «кабачковой икрой». Собрат намек понял, сильно оскорбился, и вся его злость вылилась в этот анекдот. «Дашка, представь, что ты агент ЦРУ в роли шеф-повара на банкете в честь Саддама Хусейна, Муамара Каддафи и этой сволочи Бен Ладена. В последний момент между ними затесался Педикула. А у тебя в кармане только три таблетки цианистого калия. Кого бы ты отправила на тот свет в первую очередь?» — «Чтобы действовать наверняка, я бы все три подложила Аристарху, — засмеялась Даша, — но у него желудок бронированный. Яд не поможет». — «То-то и оно! — обиженный Зоболевым собрат мечтательно посмотрел в потолок и сладострастно усмехнулся. — Я бы поступил по-другому: подсунул таблетки ему в карман, а потом шепнул бы этим бешеным арабам, что он хотел их отравить. Представляешь, они сначала вырвали бы его поганый язык, затем сварили б живым в масле и только потом отрубили его плешивую башку. Я слышал, Усама Бен Ладен разделался так с одним своим бывшим приятелем…»

Даша покачала головой. Иногда ей тоже хотелось расправиться с Педикулой. Раздавить его танком или посадить на раскаленную плиту. Но этого она себе не могла позволить по той причине, что чтила Уголовный кодекс. Хотя утопать в судебных тяжбах даже во благо истины тоже не хотела. Зачем оправдываться и доказывать очевидное? Трясти бумагами всякий раз, когда тебя обольют грязью? Нет, если оправдываешься, значит, чувствуешь за собой вину. А она никакой вины за собой не чувствовала, потому что действительно шла в гору без страховки.

Первый свой роман она писала втайне от всех, даже от Дмитрия Олеговича, опасаясь его обвинений в том, что решила пойти по пути наименьшего сопротивления. Печатала украдкой от мужа, прятала папку с рукописью в сейфе на работе, но писала с таким небывалым увлечением, так была счастлива, что вокруг зашептались, уж не влюбилась ли Богатырева случайно, ведь ее глаза светились тем необыкновенным светом, который с первого взгляда выдает влюбленных.

Да, первый роман дался ей очень нелегко хотя бы потому, что она долго не могла признаться мужу, что ее задерживает на работе и не позволяет спать по ночам. Но когда не осталось сил выслушивать его обвинения, она призналась. Богатырев отчитал ее, конечно, но, к ее величайшему удивлению, не слишком сильно. Видимо, посчитал, что «эта бредятина» привяжет ее к пишущей машинке, а значит, и к дому. Вряд ли он поверил, что у Даш и что-нибудь получится.

Но для нее важнее было мнение Арефьева. Через три месяца, когда роман был отпечатан, сложен в стопочку и перечитан, она отправилась на суд к Дмитрию Олеговичу. Да, он чрезвычайно удивился и с недоверием уставился на увесистую папку в ее руках. А через три дня позвонил и сказал только одну фразу: «Даша, такое впечатление, что это не первый твой роман».

Вскоре она отправила рукопись в одно из новых московских издательств, через месяц или полтора заключила с ними первый договор, и пошло-поехало…

Даша не удивилась своему успеху, потому что изначально писала романы, которые хотела бы прочитать сама. Арефьеву они тоже нравились, правда, он поругивал ее за излишнюю сентиментальность и увлечение хеппи-эндами. По его мнению, это упрощало сюжет. Но она не могла писать иначе в эти смутные, мрачные времена. Ее книги были глотком чистого воздуха в задавленном смогом криминальной наживы государстве. Ей было вдвойне обидно, что рядом с ней оказались те, кто так и не сумел поверить в ее талант и по старой советской привычке продолжал искать мохнатую лапу, мифических спонсоров и любовников-миллионеров…

Она в который раз за вечер посмотрела на часы. Гриша должен скоро позвонить. Даша закинула руки за голову. Она знала, что копившуюся в ней тревогу можно прогнать парой глотков из фляжки. Но решила не пить, иначе тотчас заснет и не услышит звонка Ляльки. Она перевела взгляд на аппарат. А может, все-таки стоит позвонить Гусевым и узнать, появлялся ли в городе Макаров?

«Остановись, дался тебе этот негодяй! — приказала себе Даша. — Не тот он человек, чтобы вспоминать о нем!» Она представила вдруг лицо Михаила, озадаченное, с испуганно бегающими глазками. Ему, без всякого сомнения, уже задали кое-какие неприятные вопросы в прокуратуре. Желание позвонить Гусевым тотчас пропало, вряд ли они обрадуются ее звонку.

Даша судорожно перевела дыхание и натянула на себя одеяло. Странный озноб накатывал на нее волнами, а внутри что-то рушилось, рассыпалось в прах, в пыль… И эта пыль, оседая, заволакивала ее сердце душным, плотным покрывалом. К Пистолетову она не испытывала ни ненависти, ни презрения. Все чувства, которые наполняли ее до краев, заглохли, умерли, будто их выдуло, унесло, так ветер выдувает с потухших углей последние струйки дыма.

Она снова посмотрела на часы. Ну, что ты так долго копаешься, Лялька? Почему не звонишь? Даша набрала его номер, но трубка ответила частыми гудками. Она быстро опустила ее на рычаг, а вдруг Оляля в эту минуту пытается дозвониться до нее? Однако телефон молчал по-прежнему…

Даша встала с постели и подошла к окну. На улице снова валил снег. Набережная была ярко освещена, и она вдруг вспомнила уютный деревенский дом, тихий и ласковый говорок Марфы и пожалела, что не спросила номер ее телефона. Ведь эта пожилая женщина была еще одним, помимо Оляли, человеком, которому она, не задумываясь, смогла бы пожаловаться на невезение и горькие обстоятельства…