Санджар Непобедимый - Михаил Шевердин

— Тысячи богатырей поскакали, бряцая оружием, на врага.

Кони очень скоры у них,

Плечи, словно горы, у них,

Пламенные взоры у них.

— И пашущие землю стали хозяевами земли. Именитыми стали ремесленники, прежде презираемые за свои заскорузлые руки. Знатным стал продавец веников и водонос, не имевший даже пиалы. И всякий, благодаря бранным подвигам краснозвездных богатырей, достиг желаемого, а высокомерие господ мира затоптано конями в пыль.

— Красный воин, ты совершаешь подвиги, как древний богатырь, и пусть же народ, слушая дастан, знает, что не перевелись в Узбекистане великие богатыри…

Ядгар–бульбуль запел с великой горячностью. Голос его звучал все громче и громче. Пламя вдохновения жгло его душу. Ему было душно и тесно. Он распахнул халат на груди. Резкими ритмичными движениями головы он сопровождал каждую строфу. Вот он вскочил, и все слушатели вскочили и горящими глазами смотрели на него…

Чиркнули, скрестились клинки.

Яростно сцепились они,

Бешено рубились они.

С лязгом — тяжелы, горячи,

Сшиблись удалые мечи.

Нрав у нападающих крут:

Головы, как тыквы, секут.

Трусы без оглядки бегут.

Многие, свисая с коней,

Головами землю метут,

Многие, попадав с коней,

Грязь и пыль бессильно грызут;

Смелые на гибель идут,

Робкие от ужаса мрут.

Так богатыри–силачи

С привязи спустили мечи…

Бахши прервал песню… Обессиленный, он тяжело опустился на одеяло. Пот крупными каплями выступил на его побелевшем лбу. Пальцы машинально перебирали струны, и в комнате стояли тонкие плачущие звуки, похожие на стоны степного ветра.

Было поздно. Наступило время сделать перерыв. Нужно дать отдохнуть бахши. Ядгар–бульбуль снял с себя халат, разостлав его, развернул желтый с зеленой вышивкой платок и, бережно перевернув вниз струнами, положил на него домбру. По приглашению хозяина он вышел в соседнюю комнату, почтительно поддерживаемый двумя гостями помоложе.

Ниязбек разостлал свой поясной платок и бросил на него несколько бумажных ассигнаций. Его примеру последовали один за другим все присутствующие. Появился хозяин дома и положил рядом с платком новенький халат. Сосед принес сапоги.

Такие подношения составляют доходы бахши. Размеры их определяются увлечением слушателей и достоинствами певца. Нередко бахши подносят барана, крупные суммы денег, даже коня.

Певца приглашает целый кишлак. Для слушания выбирают обычно большую михманхану. Это не всегда легко было сделать, так как горные кишлаки состояли из покосившихся, слепленных кое–как мазанок. Только баи имели более или менее приличные дома.

Но бахши Ядгар–бульбуль чувствовал врожденную неприязнь к богатеям. На своем жизненном пути пастуха, батрака, издольщика он немало натерпелся унижений и обид от высокомерия и самодурства кишлачных господ, и потому сегодня он тоже отклонил предложение петь у денауского помещика, а избрал скромную михманхану владельца маслобойки Усто–Фаттаха. Здесь бахши чувствовал себя свободнее. Он мог петь так, как хотел, не боясь нарушить правила доброго тона и законы гостеприимства.

Помещение, где собрались слушатели, было довольно обширное. Когда Усто–Фаттах был помоложе, он, мечтая о лучшей жизни, принялся строить, по кишлачным понятиям, целый дворец. Но ему скоро пришлось раскаяться в своей затее. Денег не хватило, и постройка так и осталась незаконченной. За тридцать лет бедняк только и сумел, что возвести стены и сделать крышу, да и та, судя по белесым подтекам на грубо обмазанных глиной с саманом стенах, сильно протекала в дождливые дни.

Сейчас михманхана Фаттаха стала неузнаваемой. Каждый слушатель заранее доставил сюда все лучшее, что у него было, чтобы достойно принять дорогого гостя. Пол был устлан красными в желтых разводах кошмами, стены увешаны гранатового цвета ахалтекинскими, салорскими, кзылаякскими, иомудскими коврами, гости сидели на шелковых одеялах. Посреди комнаты на скатерти можно было видеть лепешки, изюм, леденцы, орехи, миндаль, фисташки, сушеный урюк; к сладостям, правда, мало кто притрагивался, так как каждый по собственному опыту знал, как трудно бедняку собрать даже такие скромные лакомства.

Для певца было отведено среди подушек почетное место. Вечером устроили отличный ужин.

Сияющий и довольный Усто–Фаттах суетился, хлопотал.

— Не плохо мы принимаем знаменитых певцов? — спросил он Санджара. — Не правда ли, его песня, как золотой ручеек?

— Да, Ядгара слушать — одно удовольствие, — ответил командир. — Ядгар, когда загорится, «оседлав коня, гонит его карьером».

— Подлинно, подлинно, — закивал старик головой. — Он кипит в своем увлечении, как кувшин с водой.

— Его отец был тоже певцом, — заметил Ниязбек, — и, пожалуй, пел лучше. Он придерживался старинных текстов дастанов. У него богатыри были правоверными и воевали с гяурами. Вот Ядгар почему–то поет уже по–другому. У него богатыри больше думают о земном и бога не поминают.

— Я не скажу, чтобы богатыри очень много кланялись имамам да муллам, — проговорил, проходя через комнату и усаживаясь на свое место, бахши, — но надеюсь, что денаусцы со мной не поступят так, как поступили с булунгурским певцом Фазиль Юлдашем.

Санджар заинтересовался, что же с ним случилось.

— Тюютартарский судья Сафар–кази как–то слушал этого сладкоголосого певца. Фазиль пел народу о Рустаме, витязе известном и достойном подражания. Вдруг, судья спрашивает: «Когда жил Рустам? До пророка Мухаммеда, да будет он благословен, или после?». Фазиль ответил: «О мудрый судья, конечно, до». «Ах, так, — заорал Сафар–кази, — значит, ты воспеваешь подвиги язычника, поклонявшегося идолам Лата и Маката!? Как ты смеешь! Запрещаю!» И запретил.

— Неужели Фазиль послушался? — удивился Санджар.

— А что же было делать ему? Фазиль был человек бедный и ссориться с власть имущими боялся. Это теперь, при Советской власти Фазиль — почетный человек, а тогда… Но и в то время Фазиль перехитрил судью! Он снова начал петь про Рустама, а когда судья, узнав об этом, прогневался, бахши ему сказал: «Да это другой Рустам. Он жил после пророка и, конечно, был правоверным». Судья тогда успокоился… Мы, певцы — люди маленькие, у нас, кроме народа, других заступников нет.

— Петь надо так, чтобы вас уважали достойные люди, — бросил Ниязбек.

Перед тем, как кончить свой дастан, бахши вдруг сказал:

— Мы пели о злоключениях героя, когда он отправился выручать отца своей любимой жены, о том, как он сидел много лет в тюрьме, о том, как он победил женихов, сватавшихся к его жене, вернувшись под видом нищего домой; но, говорят, у казахов эта история рассказывается по–другому: