Боевые репетиции (СИ) - Переяславцев Алексей

Стерва оскорбительно улыбнулась:

— Наши детали ничуть не хуже немецких.

— Как вам будет угодно.

Мишакова оказалась права: антенна работала не хуже немецкой, а изображение на экранчике, имевшем аж целых двадцать девять сантиметров по диагонали, оказалось в пределах нормы. Правда, почему-то изоляция на некоторых участках провода оказалась слегка зачищена шкуркой.

Но сразу после того, как монтажник завершил работу, начальник герра Леопольда Кёллера известил другого чиновника о пожелании русских дипломатов. А тот по должности был связан с гестапо. Германскую контрразведку не особо волновало то, что русские будут принимать на эту антенну. Над зданием посольства возвышались антенны куда более хитроумные. Но вот насчет передач…

Слежку наладили тщательно, что и говорить. Начальник службы контрразведки "Восток" штурмбанфюрер СС Вальтер Кубицки не верил, что передачи с этой антенны не ведутся. Специалисты, разумеется, организовали качественную прослушку квартиры. Аппаратура могла бы услышать даже работу на ключе. И ничего. Никаких результатов ни на слух, ни в одном радиодиапазоне.

Стоит заметить, что антенна не стояла на крыше без дела. Телевизор в квартире Мишаковых работал регулярно. И муж, и жена вполне недурно понимали по-немецки.

Впрочем, спецслужбы любой страны знают, что величайшим достоинством контрразведчика является терпение и настойчивость. Именно эти качества проявляли наблюдатели от гестапо. Они верили в успех. А что через эти антенны никто и ничего не передает… что ж, видимо, передачи еще только предстоят.

На очередной раздаче задания присутствовала вся группа, но Александров обратился к старшему по возрасту:

— Михаил Петрович, вы достигли большого успеха в создании механизма самоуничтожения.

Наличие воинского звания у сапера подсказало правильный ответ коринженеру:

— Служу Советскому Союзу!

— Но я хочу также сравнить остатки наводящего механизма, уничтоженного вашим взрывным устройством, и то, что останется после других… средств.

— Каких? — в голосе у Михаил Петровича слышалась неподдельная заинтересованность.

— Глядите. Можно поставить хотя бы сюда полностью заряженную батарею — вот такую — а тут, сбоку, подключить замыкающее устройство, срабатывающее одновременно с раскрытием парашюта. Как вариант: магниевая лента, опоясывающая по контуру плату управления, к ней эти контакты. Но все это придется основательно проверить. На это можно спокойно выделить тройку дней.

Оптимизм в голосе подрывника сверкал, как горящая магниевая лента:

— И проверим! Даже тройки не понадобится.

— Заодно надо прикинуть вот что: насколько велика опасность для гражданских от… кхм… процесса самоликвидации.

— Это тоже выясним!

Следующие два дня кабинет коринженера насквозь вонял. И еще как! Трудолюбивые молодые специалисты добровестнейшим образом подбирали все осколки, огрызки и кусочки. Все это пахло в лучшем случае сгоревшим гексогеном от пластида, в худшем превалировал запах полностью спаленной электроники.

К большому огорчению слегка помешанного на взрывах Михаила Петровича, вариант с пластиковой взрывчаткой был в конечном счете отвергнут.

— По вашим же данным осколки нашли в радиусе пятидесяти метров, — ласково журчал сверхдотошный коринженер. — С учетом неизбежной погрешности при бомбометании риск для гражданских становится совершенно неприемлемым. Хотя не спорю, уничтожение узла управления полное, даже слишком. Вы ведь даже мелкие осколки от объектива не все отыскали, верно?

Про себя Рославлев думал, что наихудшим результатом от подобного подарочка было бы ранение или смерть самого Гитлера. Вот тогда бы война с Германией становилась бы неизбежной.

— Вариант же с магнием мне показался наилучшим. Температура тут чуть не три тысячи, да еще батарея, точнее, ее составляющие. Вот, товарищи, сравните: это плата в родном виде. А это то, что от нее осталось.

Последний предмет являл собой бесформенный комок черно-коричневого цвета.

В воздух по неизбывной студенческой привычке взметнулась рука:

— А можно посмотреть?

— Даже нужно, Лев. И вам, и вашим товарищам. Если найдете то, что можно опознать… хоть как-то, то дайте мне знать.

Упорство и азарт молодых инженеров были вознаграждены. Они отыскали мельчайшие кусочки какой-то керамики.

— Думаю, это было сопротивлением, — без большой уверенности констатировал Турубинер.

— И я того же мнения. Как насчет того, чтобы восстановить устройство?

— Издеваетесь, Сергей Васильевич? — грустно вопросил Лучик.

Татьяна Мишакова доверяла своим наручным часикам больше, чем любым другим в квартире. Причиной тому было их немецкое происхождение. Эта достойная дама не подозревала, что немецкими в этих часах были лишь марка Thiel и корпус. Механизм делался в Швейцарии. Как бы то ни было, а при приближении часовой стрелки к трем часам дня ловкие женские пальцы быстро присоединили антенный провод к небольшой металлической коробочке, до той поры мирно покоившейся в ящике письменного стола. В другое гнездо на той же коробочке был воткнут провод питания. С уверенностью, которая дается лишь надлежащей практикой, товарищ Мишакова последовательно нажала несколько кнопок, расположенных в верхней части коробки.

Сигналы, периодически выдаваемые в эфир в миллиметровом диапазоне, не содержали шифров. Длительность их исчислялась миллисекундами. Точно такие же подавались с той антенны, которая находилась на крыше советского посольства, находившегося совсем не рядом. Так и было задумано; именно по этой причине фрау Мишакова проявила перед чиновником из германиского министерства столь изобретательную разборчивость при выборе квартиры.

И надо же случиться совпадению: именно в районе трех часов бомбардировщик Ту-95 направлялся с северо-востока на югозапад на высоте 11000 м, причем на линии полета находился Берлин. Как прогноз и утверждал, небо было затянуто не особо толстой, но все же облачностью. А в четверть четвертого голос штурмана прорезался в шлемофоне командира (им был сам Голованов):

— Есть сверхкороткие! Поправка к курсу: азимут сто семьдесят пять. Ожидаемое время прохождения над точкой три тридцать две по местному. Командир, надо снизить скорость.

Голованов повиновался без единого звука. А штурман продолжал свои комментарии:

— Включаю инфракрасный… при данной скорости подойдем к трем тридцати пяти…

А еще через пяток минут штурман выдал последовательность:

— Большое пятно прямо по курсу!

— Это стадион!

— Захват!

Ответ командира был краток:

— Вижу цель.

Эти слова были сильным преувеличением. Человеческие глаза ничего видеть сквозь облако не могли, но чудесная советская техника позволила пронзить туманную мглу.

— Сброс!

Легко догадаться, что никакого сброса не последовало. Вместо этого прозвучала ожидаемая команда:

— Зафиксировать момент сброса.

На этот раз была очередь штурмана слушаться команды. Точное время условного сброса было абсолютно необходимо при разборе полетов. Два других бомбардировщика должны были проделать то же действие над своими целями в точно тот же момент времени.

Обратный курс пролегал на норд-ост. Никакие немецкие средства слежения не могли заметить самолет, который прибавил на всякий случай скорость до почти девятисот километров в час и, немного снизившись, нырнул в облака. Эти условия видимости должны были сохраняться вплоть до долготы Минска.

Командир Ту-95, пролетавшего над Вильгельмсхафеном (это был Михаил Водопьянов), втихомолку гордился собой, своим штурманом, а того пуще: превосходной работой советской разведки. Все обстояло в точном соответствии с описанием: сносно заметный длинный причал и громада боевого корабля, застывшего рядом. На экране инфракрасного уловителя четко виднелось светлое пятно от самого линкора (какой еще корабль мог иметь подобные размеры?), а особенно от его дымовой трубы. Правда, экипаж чуть-чуть промахнулся по времени, поспешив на девять минут, но на инструктаже ясно говорилось, что даже десятиминутное расхождение не сорвет задание. Этот бомбардировщик уходил на свою территорию по другому маршруту: над Немецким морем[23], Данией и Балтикой.