Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли - Стивен Кинг

«Генри, – говорил он тогда. – Так нельзя, Генри. Ты должен все-таки следить за собой, а то ты совсем опустишься. Сидишь сложа руки и ждешь, пока это произойдет».

«Да, о'кей, братишка, – отвечал ему Генри. – Все путем, у меня все под контролем». Но иногда, глядя на пепельно-бледное лицо Генри, в его потухшие глаза, Эдди понимал, что Генри больше уже ничего не сумеет держать под контролем.

На самом деле он хотел сказать Генри совсем другое. Хотел, но не мог. И не по поводу даже его «загулов» или их совместных «загулов». Он хотел сказать вот что: «Генри, ты как будто ищешь место, где умереть. Так мне кажется, и я хочу, чтобы ты завязал к чертям. Потому что, если ты умрешь, ради чего мне тогда жить?»

– С Генри не все в порядке, – сказал Джек Андолини. – За ним нужно приглядывать. Ему нужен… как там поется? Мост над бурными водами. Вот что ему нужно. Мост над бурными водами. Этот мост – Иль-Роке.

Иль-Роке – это мост в ад, подумал Эдди, а вслух спросил:

– Так Генри у него? У Балазара?

– Да.

– Я отдам Балазару его товар, а он мне отдаст Генри?

– И твой товар, – напомнил ему Андолини. – Не забывай.

– То есть, иными словами, все пойдет, как и было условлено?

– Точно так.

– А теперь ты мне скажи, как ты это себе представляешь. Ну давай, Джек. Скажи. Я хочу посмотреть, сумеешь ли ты не измениться в лице. Я хочу посмотреть, насколько вырастет твой носище.

– Я тебя не понимаю, Эдди.

– Само собой, ты меня понимаешь. Балазар думает, будто товар у меня с собой? Если так, то он должен быть идиотом, а я знаю, что он не идиот.

– Я не знаю, о чем он думает, – невозмутимо проговорил Андолини. – О чем он думает, не мое дело. Он знает, что товар был у тебя, когда ты вылетал с Островов. Он знает, что тебя загребли на таможне, а потом отпустили с миром. Он знает, что ты поехал домой, а не в кутузку, и знает, что его товар где-то есть.

– И знает еще, что таможня за мной следит, потому что ты это знаешь и ты сообщил ему кодом по телефону. Что-то вроде «двойная с анчоусами и сыром», правильно, Джек?

Джек Андолини молчал с невозмутимым видом.

– Только он это знает и без тебя. Все равно что соединить точечки на картинке, которую ты изучил заранее.

Андолини стоял, омываемый золотым светом заходящего солнца, который постепенно оранжевел. По-прежнему молча и по-прежнему с невозмутимым видом.

– Он думает, что меня перевербовали. Он думает, я такой идиот, что меня можно перекупить. В принципе я его не виню. Почему бы и нет? Наркоман на все способен. Хочешь, проверь, нет ли на мне передатчика.

– Я знаю, что нет, – отозвался Андолини. – У меня есть одна штука в фургоне. Что-то вроде прибора для радиолокационных помех, ловит только коротковолновые передачи. Но, что важнее, я знаю, что ты не работаешь на федералов.

– Да?

– Да. Ну что, садимся в машину и едем или как?

– У меня есть выбор?

Нет, – произнес у него в голове Роланд.

– Нет, – сказал Андолини.

Эдди вернулся к фургону. Мальчик с баскетбольным мячом все еще стоял на площадке на той стороне, тень его выросла до гигантских размеров.

– Давай отсюда, малыш, – крикнул ему Эдди. – Тебя здесь не было, ты ничего не видел. Угребывай.

Мальчишка пустился бегом.

Кол глядел на него и лыбился.

– Подвинься, дружочек, – сказал ему Эдди.

– По-моему, тебе будет удобнее в середине, Эдди.

– Подвинься, – процедил Эдди. Кол поглядел на него, потом покосился на Андолини, но тот даже не повернулся к нему: захлопнул дверцу и уставился прямо перед собой, невозмутимый, как Будда, предоставив им разбираться самим, кто куда сядет. Кол еще раз поглядел на Эдди и решил подвинуться.

Они мчались по улицам Нью-Йорка – и стрелок (он в изумлении глядел на высокие шпили изящных построек, на мосты, что висели над широкой рекой стальной паутиной, и на воздушные экипажи с винтами, которые зависали в небе, точно странные рукотворные насекомые) не мог знать, что они едут к Башне.

9

Как и Джек Андолини, Энрико Балазар не думал, что Эдди работает на федералов; как и Андолини, он это знал.

Бар был пуст. На двери висела табличка: ЗАКРЫТО. ТОЛЬКО СЕГОДНЯ. Балазар сидел у себя в кабинете, дожидаясь Андолини и Кола Винсента с малышом Дином. Два его телохранителя, Клаудио Андолини, брат Джека, и Чими Дретто, обретались здесь же. Они сидели на мягкой софе слева от громадного письменного стола и завороженно наблюдали, как растет величественное карточное сооружение, которое Балазар возводил у себя на столе. Дверь закрывать не стали. Сразу за дверью шел небольшой коридорчик: направо – к подсобке бара и маленькой кухоньке, где готовились простенькие блюда из макарон, налево – в бухгалтерию и кладовку. В бухгалтерии еще трое из Балазаровых «джентльменов» – так их называли – развлекали Генри Дина настольной игрой «Пустое занятие».

– О'кей, – сказал Джордж Бьонди, – вот легкий вопрос, Генри. Генри? Генри, ты где? Прием, это Земля. Даю посадку. Прием. Повторяю: даю посадку, Генр…

– Да здесь я, здесь, – откликнулся Генри. Голос его был невнятным, как у сонного мужа, который бурчит разбудившей его жене, что да, он уже проснулся и пусть она от него отстанет хотя бы на пять минут.

– О'кей. Раздел «Искусство и развлечения». Вопрос… Генри? Не отключайся, когда я с тобой разговариваю, ты, жопенция!

– Да не отключаюсь я, не отключаюсь! – раздраженно выкрикнул Генри.

– О'кей. Вопрос. В каком популярном романе Уильяма Питера Блэтти, действие которого разворачивается в Вашингтоне, в районе Джорджтауна, повествуется о маленькой девочке, одержимой дьяволом?

– Джонни Кэш, – ответил Генри.

– Боже правый! – воскликнул Трикс Постино. – Ты же так отвечаешь на все вопросы! Чего ни спроси – Джонни Кэш, и хоть ты убейся! На все — Джонни Кэш.

– Джонни Кэш – это все, – выдал Генри вполне серьезно, и на мгновение зависла тишина – настолько все были ошарашены… а потом грохнул хохот, причем смеялись не только те, кто сидел в комнате с Генри, но и два «джентльмена», засевшие в кладовой.

– Хотите, я закрою дверь, мистер Балазар? – тихонько спросил Чими.

– Нет, не нужно. И так хорошо, – буркнул в ответ Балазар. Он был сицилийцем во втором поколении, но в речи его не проскальзывало никакого акцента; кстати, речь Балазара не выдавала и человека, который все свое образование получил на улице. В отличие от многих своих партнеров по бизнесу он окончил среднюю школу. И более того: два года он посещал школу бизнеса при Нью-Йоркском университете. Голос его, как и методы ведения дел, был спокойным, культурным и «американским», вот почему его внешность была так же обманчива, как и внешность Джека Андолини. Люди, которые в первый раз слышали его чистое, без акцента, американское произношение, всегда изумлялись, как будто перед ними выступал искусный чревовещатель. Выглядел он как фермер, или трактирщик, или мелкий мафиозо, который достиг успехов отнюдь не своими мозгами, а лишь потому, что в нужное время оказался в нужном месте. Умники предыдущего поколения назвали бы его «Усатым сейфом». Этот толстяк одевался всегда по-крестьянски. В тот вечер на нем была простая белая хлопчатобумажная рубашка с расстегнутым воротом (под мышками расплывались пятна пота), простые серые штаны из саржи, коричневые мокасины на босу ногу, такие стоптанные, что они походили скорее не на туфли, а на домашние шлепанцы. Икры его покрывала сетка багрово-синих варикозных вен.

Чими и Клаудио как завороженные наблюдали за ним.

В прежние времена его называли Иль-Роке – Скала. Кое-кто из стариков называл его так до сих пор. В правом верхнем ящике стола, где другие бизнесмены хранят папки, ручки, скрепки и прочую канцелярию, Энрико Балазар держал три колоды карт. Однако он не играл в карты.

Он из них строил.

Сначала брал две первые карты, наклонял их друг к другу, и получалась фигура в форме буквы А – только без горизонтальной палочки. Рядом он ставил еще одну такую фигуру и клал сверху карту, делая крышу. Он ставил одно А за другим, ряд за рядом, этаж за этажом, и в конце концов на столе у него вырастал карточный домик. Если нагнуться и заглянуть в него сбоку, увидишь что-то вроде пчелиного улья, но с ячейками треугольной формы. Чими уже не одну сотню раз видел, как эти домики падали (Клаудио тоже видел, но меньше, потому что был на тринадцать лет моложе Чими, уже поговаривавшего о скором уходе на пенсию и собиравшегося уехать со своей стервой женой на ферму, которую они приобрели в Нью-Джерси, и там посвятить все свое время саду… и обширной программе, целью которой было пережить эту стерву, на которой он имел глупость жениться; но не тещу – он давно уже оставил надежду поесть fettucini на поминках Зверюги. Зверюга вечна. Но надежда на то, что он сумеет пережить свою стерву супружницу, все же была. Отец его любил повторять одну фразу; если перевести ее на нормальный язык, то получится что-то вроде: «Бог ссыт тебе на голову каждый день, но утонешь ты один раз», но Чими все-таки верил, что Бог не такой уж и плохой парень, так что он не терял надежды пережить если не двух, то хотя бы одну), но чтобы Балазар из-за этого психанул, он видел всего лишь раз. В большинстве случаев домики рушились случайно: кто-то сильно хлопал дверью в соседней комнате или пьяный, споткнувшись, вписывался в ближайшую стену. Иной раз Чими видел, как сооружения мистера Балазара (которого он до сих пор называл «Папа Босс», как одного героя в комедии Честера Гоулда), возводившиеся не один час, падали оттого, что музыка в баре играла слишком громко. Иной раз эти воздушные конструкции рушились вообще безо всяких причин. А однажды – эту историю Чими пересказывал тысяч пять, наверное, раз, и всем (кроме него самого) она уже осточертела – Папа Босс взглянул на него поверх руин и изрек: «Вот видишь, Чими? Вот ответ всякой матери, проклинающей Бога за то, что ее ребенок погиб ни за что ни про что, любому отцу, которого выгнали с фабрики, лишив работы, любому ребенку, который рожден для боли и спрашивает: „За что?“ Наши жизни – как эти домики. Иногда они падают по какой-то причине, иногда они падают безо всяких причин».