Волчья мельница - Мари-Бернадетт Дюпюи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Папа, замолчи! — попросила Клер. — Выйдем отсюда!
И она тихонько повлекла отца к двери. Комнату, конечно же, нужно будет освободить от мебели, переменить обои и шторы, чтобы она выглядела по-другому, по-новому. Но не сейчас, позднее…
— Моя дорогая девочка, моя Клеретт! — Колен говорил с трудом, как древний старик.
— Папочка, я тут, с тобой!
Наконец она усадила его за стол, над которым горела керосиновая лампа, а сама принялась разжигать огонь в кухонной плите. Подогрела суп, нарезала хлеба и сыра. Бумажных дел мастер налил себе вина.
— Я тоже хочу есть, — сказала Клер. — Мы не будем ждать Бертий. И где их только носит?
Это была не та трапеза, которую принято подавать после похорон. После каждого куска Колен вздыхал и качал головой:
— Горе нам, доченька! Разве я мог подумать, что Ортанс так рано нас покинет? Я был не готов…
Девушка взяла его за руку, окинула ласковым взглядом.
— Думаю, мама боялась, что этим может кончиться. И с постели почти не вставала, чтобы мы научились обходиться без нее.
— Может, и так, — согласился Колен. — Но я никак не могу это принять, Клер! Как тебе объяснить? Ортанс бывала излишне строга, ворчлива. Но в глубине души сама от этого мучилась, корила себя.
Клер услышала скрип колес экипажа — Гийом и Бертий вернулись! — и поспешно спросила:
— Папочка, только что, в маминой комнате, ты говорил странные вещи! Что мама меня не хотела, потому что я — не мальчик. Это правда?
Мэтр Руа уставился на ломоть хлеба перед собой, рассеянно крутанул нож.
— Это старая история. В свое время я из-за этого настрадался. Твоя мать вбила себе в голову, что у нее будут только сыновья. Рожая тебя, она намучилась, но стоило повитухе крикнуть, что у нас хорошенькая девчушка, Ортанс словно с цепи сорвалась. Если б ее воля, ты росла бы на другом конце Шаранты, у моих отца и матери. Она не хотела тебя кормить, даже смотреть на тебя. Уж как я ее упрашивал! На коленях, Клер! На коленях! И, против воли, она все-таки приложила тебя к груди. Горькое молоко тебе пришлось пить, моя девочка… Но потом все потихоньку наладилось, потому что ты была хорошенькая и тихая.
Гийом открыл дверь и ввез в кухню Бертий. Вид у нее был торжествующий. Неестественно бодрым тоном она спросила:
— Дядя Колен, вам лучше?
Бумажных дел мастер ответил усталой улыбкой. Клер же резко поднялась из-за стола.
— Папа, я поставлю тебе раскладную кровать в кабинете. Наверх тебе лучше пока не ходить!
Жестом указав Гийому с Бертий на еду на столе, она вышла.
«Управятся и без меня!» — подумала девушка.
В лучах заходящего солнца каменный пол террасы казался багряно-красным. Клер прошла в общую залу, а оттуда — в небольшое смежное помещение, где отец принимал клиентов и поставщиков. Поставила складную металлическую кровать, которой бумажных дел мастер пользовался, когда приходилось устроить на ночлег кого-то из подмастерьев.
— Завтра поставлю тут букет цветов и немного приберусь! У папы сейчас все из рук валится.
На душе у Клер было тяжело. Отец своим рассказом ее расстроил, но открытием это для нее не стало.
«Мама не желала меня видеть, когда я только родилась!
И мы с папой так же поступили с маленьким Матье! А ведь он — мой брат! Господи, я не хочу повторять ошибок матери! Завтра же заберу Матье у мадам Колетт. Жан уезжает, так что у меня будет море времени, чтобы научиться ухаживать за младенцем».
Она проговорила это про себя, потом, шепотом, — вслух, но все не могла поверить, что это правда. Жан уедет далеко-далеко… Им не целоваться больше под луной, смеясь от счастья. Не лежать обнаженными, не ласкать друг друга, упиваясь своей страстью. Это было похоже на смерть. Стиснув кулаки, она крикнула:
— Я больше не увижу маму и Жана! Их не будет рядом! Но Жан… Нет, только не Жан!
В комнату бесшумно вошел Колен. И, сраженный новым ударом, был вынужден схватиться за дверной наличник. Клер услышала и оглянулась.
— Папа, ты давно здесь? Смотри, я поставила кровать в углу. Тебя это устраивает?
— Клеретт! Ты любишь этого парня, племянника Дрюжона?
Она решила, что врать бесполезно. Не время ломать комедию.
— Да, я его люблю, папа. И сегодня вечером он уезжает. Мне обязательно нужно пойти попрощаться!
Бумажных дел мастер прошел к кровати и лег прямо на металлическую сетку. Клер воскликнула:
— Не ложись пока! Сейчас принесу из дома матрас, простыни и одеяло. Вставай!
— Клер, иди, куда собиралась! У Бертий есть с кем побыть. Поговорим обо всем потом. Потом, доченька! А я пока посплю.
* * *
Жан поджидал Клер в сумраке сарая. Близилась ночь. Первым на повороте дороги появился Соважон, за ним — хозяйка. Волосы у Клер были неприбранные, но траурную одежду она сняла и теперь была в сером платье, с шалью на плечах.
Он позвал ее, насвистывая припев из «Temps des cerises»[32] песни, которой обучил его Базиль.
— Жан! — позвала Клер, входя. — Какая я глупая! Я опоздала. Бежала и думала, что ты уже далеко…
— Неужели я мог уехать, не поцеловав тебя на прощанье?
Он обнял ее, уткнулся носом в ее шею, погладил по волосам. Клер закрыла глаза, позволяя себя баюкать. Со всем пылом отчаяния она желала насладиться этими последними минутами нежности.
— Базиль ушел в Пюимуайен, в кафе. Когда я подойду к церкви, он увидит меня и немного проводит. Клер, любимая, знай, что до Ангулема я буду добираться пешком. И хорошо, мне это даже нравится! Буду идти ночь напролет и думать о тебе, моя любимая. Там в шесть утра сяду на поезд.
В такие моменты принято клясться в вечной любви или умолять остаться, но с Клер было довольно слов. Она пыталась согреться в объятиях возлюбленного, запомнить его запах и свои ощущения.
— Жан, как же я буду по тебе скучать! Ты уверен, что все это не зря? Я могла бы поговорить с доктором Мерсье, объяснить! Пожалуйста, не уезжай!
Жан высвободился, взял ее за плечи. Чуть наклонившись, глядя на нее своими красивыми синими глазами, он попытался ее убедить:
— Это наш единственный шанс, Клер, если мы когда-нибудь хотим пожениться. Если меня задержит полиция, я сдохну в Кайенне. Я не могу так рисковать. Я буду тебе писать. Зима пройдет быстро, вот увидишь, а по весне
