Волчья мельница - Мари-Бернадетт Дюпюи

Бертий, разумеется, в курсе сердечных дел кузины и не простит ему такой низости.

«Теперь мадемуазель Клер оставит нас в покое! Она у меня в руках!»

Жан присел на крыльце. Ему не хотелось видеть ни Бертий, ни служанку, а меньше всего — Гийома. В кухне Клер ждала трогательная сцена. Базиль держал младенца на руках, баюкал и нежно ему что-то нашептывал. Мадам Колетт требовала у Этьенетты дать ей ведро теплой воды, чистые полотенца и постельное белье.

— Я не могу оставить вашу матушку в том состоянии, в каком она сейчас, — обратилась повитуха к Клер. — Сомневаюсь, что вы возьметесь за это сами. А я как-то пообвыкла…

Для Клер это стало громадным облегчением.

— Скажите папе, пусть ненадолго спустится к нам!

— Хорошо, моя девочка! Бедный мэтр Руа. Совсем убит горем!

Колен настоял на том, чтобы остаться в спальне. Он дал повитухе самое нарядное платье Ортанс, ее красный шелковый шейный платок и выходные ботинки.

Наконец над долиной разнесся похоронный звон, и все, кто его слышал, задавался вопросом: кто умер?

Клер перекрестилась. Ей не хотелось думать ни о завтрашнем дне, ни о будущем вообще. Что-то подсказывало девушке, что именно ей предстоит стать новой хозяйкой мельницы. Эта неожиданная ответственность ее угнетала. Что, если мама нарочно месяцами не вставала с кровати, тем самым подготавливая ее к такому развитию событий? Ортанс была женщиной рассудительной и любила порядок. Может, она боялась родов и сделала все, чтобы дочка научилась вести дом?

Базиль, похоже, догадывался, что мучит Клер даже больше, чем тяжесть потери.

— Пускай младенец побудет у мадам Колетт, пока ты не придешь в себя. Она сама это предложила, правда, Бертий?

— Правда! — кивнула юная калека. — При условии, что ей ежедневно будут приносить козье молоко. И за небольшую плату, разумеется! В отличие от нас, она умеет обращаться с младенцами. А ты займешься похоронами, организуешь поминки.

Клер вздохнула свободнее. Такое решение ее устраивало.

— Иди посмотри на брата! — позвал ее Базиль. — Чудесный бутуз!

— Я успею на него наглядеться, — отвечала новая хозяйка мельницы.

Ее давний друг тяжело поднялся на ноги, передал ей младенца.

— Я думал, ты добрее, моя девочка. Малыш ни в чем не виноват. И в этом мире у него никого нет, кроме тебя и отца.

Клер чуть не уронила этот кокон из пеленок и одеял. Наклонилась, чтобы получше рассмотреть кукольное личико Матье. В этот момент новорожденный открыл свои серо-голубые глазенки. И случай распорядился так, чтобы он посмотрел на сестру своим затуманенным взглядом и едва заметно улыбнулся.

— Ой, он улыбается! — умилилась Клер.

Эта улыбка задела ее за живое. Больше не было ни обиды, ни гнева. Клер поняла, что участь ее решена на многие годы вперед. И все мечты о бегстве и счастье вдруг показались ей тщетными.

— Матье! — прошептала она. — Бедный малыш Матье!

* * *

Пришел черед Клер войти в церковь. Она была в траурных одеждах матери, которые ей были несколько велики. Черный цвет добавлял девушке бледности. С собранными в тугой узел волосами, в вуалетке она была похожа на трагедийный персонаж.

— Сколько похорон за год, — шепнула она Базилю, который шел следом. — Но я до сих пор не верю, что мама умерла!

Колен Руа уже сидел в первом ряду, с жениным молитвенником в руке. Горестное выражение лица необычайно старило бумажных дел мастера. Его окружали работники мельницы, все — в воскресных костюмах, с серьезными лицами. Жан, после некоторых колебаний, отложил отъезд до вечера. Ему хотелось поддержать Клер в этот печальный день. Конечно, был риск повстречать доктора Мерсье, но молодой человек решился.

— Понимаю, как тебе тяжело, — сказал он возлюбленной. — Я не могу оставить тебя одну! Если приедет полиция, я сбегу.

Клер слушала его — и не слышала, но все равно поблагодарила. Мадам Колетт пришла на церемонию с дочкой, которая кормила Матье грудью. Это была крепкая молодая женщина, мать шестимесячного младенца.

Пока отец Жак говорил об Ортанс Руа, именуя ее «женщиной набожной и благочестивой, которая принесла в жертву собственную жизнь ради спасения своего ребенка», Клер утонула в море печальных размышлений.

«Если б я днем не убежала к Жану, то, может, смогла бы спасти маму! Или хотя бы успела с ней поговорить, сказать, как я ее люблю. И если бы роды прошли благополучно, доктор Мерсье не приехал бы на мельницу, не увидел Жана. И моему любимому не пришлось бы никуда уезжать! Он преспокойно бы жил всю зиму у Базиля. Для меня это было бы огромное утешение.

Сколько времени мы провели бы вместе! А если вся эта история с доктором — пустое? Что, если мсье Мерсье просто подумал: "Как похож племянник Дрюжона на юного колониста, которого я когда-то лечил… Но, конечно, это не он!"»?

В сердце у нее чувство вины боролось с мучительной тоской. Мама умерла без поцелуя, без прощальных слов, и Жан — Жан вот-вот исчезнет из ее жизни! Он обещал приехать зимой на побывку, а весной Клер должна была с ним воссоединиться, но теперь она сомневалась, что сможет оставить отца и маленького брата.

Бертий тронула ее за руку:

— Клер, ты не слушаешь кюре!

Она посмотрела на Бертий, которой черное, наоборот, очень шло. Сидя по другую сторону прохода, Гийом сочувственно улыбнулся обеим.

«Этот болван так горд собой! — подумала Клер, едва сдерживая слезы. — Ведь у Бертий теперь есть кресло на колесах!»

Его доставили на мельницу за день до похорон. Кресло было изготовлено из светлого дерева, с плетеным сиденьем, и оборудовано механизмом, приводящим в движение два больших колеса. Радость Бертий не знала предела. Ее восторженные восклицания Клер показались неуместными, ведь в доме — траур. Она сердито обратилась к Данкуру:

— Могли бы повременить с подарком хотя бы пару дней!

Гийом ничего не ответил. Не меньше часа Клер наблюдала, как он катает кресло во дворе и по дороге. Бертий забавлялась, как дитя: просила отвезти ее то к мельничным колесам, то к огороду.

Перед отправлением траурного кортежа к кладбищу кюре подошел к Клер. Его скорбь была искренней.

— Мое дорогое дитя, я представляю, как велико твое горе. Будь сильной, обратись за утешением к Господу. Твоего братика нужно как можно скорее окрестить. Младенцы слабы, и если, паче чаяний, случится новое несчастье и он не приобщится к таинствам Церкви… Мадам Ортанс с небес нас за это не поблагодарит…

Девушка кивнула, соглашаясь. Непонятно только, почему все обращаются к ней, а не к отцу. Жан поджидал ее в