Техник-ас - Панов Евгений Владимирович

Идущий чуть в стороне «мессер» вдруг пошёл в плавный вираж с небольшим набором высоты, и от него отделилась фигурка лётчика, хотя, насколько я мог видеть, по нему никто не стрелял. Может, до этого получил повреждение?

Я связался с землёй и передал координаты прыгуна.

– Зверь-один! – вызываю по радио Кожедуба. Кстати, позывной не я придумал, такой ещё в Раменском присвоили, но, чувствую, это навсегда. – К тебе двое недобитков идут. Встреть.

– Принял, Тринадцатый. Недобитков добьём.

Кожедуб доволен. Любит подраться в небе.

Мы уже сели, и я прошёл на КП, чтобы узнать обстановку, когда на связь вышел Кожедуб.

– Здесь Зверь-один! Точка, – (позывной нашего КП), – предупредите зенитчиков, чтобы не пальнули, а то сюрприз попортят. Я тут гостинчик веду.

Беру в руки микрофон.

– Здесь Тринадцатый! Зверь-один, объясните, что за гостинец и что за сюрприз?

– Да фриц никак не пожелал сбиваться, вот я и решил его к нам притащить. Вёрткий, собака! Сделаю из него чучело и у входа в землянку поставлю, мышей отпугивать, – весело хохмит Кожедуб.

Я связался с зенитчиками и предупредил их. Вскоре показался «мессер», позади которого шла пара Ла-5. Ещё одна пара пошла на посадку, показывая немцу, куда ему следует садиться и заруливать. Немец выполнил всё в точности, и вот из откинутого вбок фонаря на землю летит пистолет, а пилот встаёт в кабине с поднятыми вверх руками.

Когда я увидел документы пленного немецкого лётчика, то у меня натуральным образом отпала челюсть. Лейтенант Эрих Альфред Хартманн[95], награждён Железными крестами 2-го и 1-го класса, считается наиболее результативным пилотом-истребителем за всю историю авиации, одержав триста пятьдесят две воздушные победы. Вернее, считался там, в другом времени. А здесь он отлетался. Здесь у него есть все шансы стать лучшим и результативным лесорубом где-нибудь в сибирском лагере. И, что характерно, приземлил его лучший советский ас Иван Кожедуб. Правда, лучший тоже в том, другом времени, но и здесь у него есть все шансы.

Но и это были ещё не все сюрпризы. Из допроса Хартманна узнали, что они сопровождали группу пикировщиков, которой командовал… Ганс-Ульрих Рудель[96]. Тот самый Рудель, сбросивший на линкор «Марат» в Ленинграде тысячекилограммовую бомбу, которая попала в орудийную башню главного калибра и вызвала взрыв погребов и частичное затопление корабля. По словам Хартманна, Рудель погиб в первые же секунды боя. М-да, топчу «бабочек» целыми стаями.

Написал на Кожедуба представление на звание лейтенанта и награждение орденом Красного Знамени. Заодно засел за отчёты о боевой работе. Рядом сидел и, что называется, скрипел пером Гайдар. Во время допроса Хартманна я аккуратно подвёл его к вопросу, знает ли он о предшествующей деятельности Руделя. Во время рассказа он и упомянул о Ленинграде и о линкоре «Марат». Ну а Гайдар уцепился за это и теперь писал очерк о настигшем немецкого аса возмездии.

Кстати о Гайдаре. Я несколько раз замечал, что он частенько, особенно по вечерам, сидит какой-то печальный. Как-то подсел к нему.

– Что взгрустнулось добру молодцу? Аль кручина какая одолела? – попытался шуткой несколько расшевелить его.

– Родина моя тут, рядом, – вздохнул Гайдар. – Я же родом из Льгова. Отец с матерью преподавали в начальной школе для детей рабочих, и мы жили в квартире при ней. Это потом уже, когда мне было пять лет, мы переехали под Сормово и через год – в Горький, он тогда ещё Нижним Новгородом был. А сейчас вот тоска что-то навалилась. Родные места, как-никак.

– А знаешь, друг мой Аркадий, – сказал я после недолгих размышлений, – бери-ка ты машину с водителем и съезди навестить родные места. Город совсем недавно освободили, и людям, особенно детям, будет приятно, что их знаменитый земляк о них не забыл. Документы тебе выпишем, чтобы всё было как положено, и вперёд. Тут по прямой километров семьдесят будет. Ну, по дороге, понятно, и все сто. Так что даю тебе краткосрочный отпуск сроком на трое суток.

Гайдар вернулся из Льгова довольный. Школа, как и квартира, где он жил с рождения, не пострадали. Прямо там, в школе, организовали его встречу с детьми, и он с удовольствием пообщался с ними. Представляю, как рады были дети увидеть любимого писателя (а его действительно любили), да не просто писателя, а ещё и с голубыми петлицами авиатора.

В конце июня меня срочно вызвали в Москву. Причину вызова не объяснили, но приказали вылететь без промедления. И это в то время, когда со дня на день начнётся немецкое наступление, да и уже сейчас интенсивность воздушных боёв всё нарастала и нарастала. Настолько, что мы начали нести потери. За месяц мы потеряли двух лётчиков на Ла-5 убитыми и четыре самолёта, из которых один – «кобра». Гоч словил плюху от «фоккера». Хорошо хоть сам отделался лишь парой царапин, да едва не налетел на стабилизатор, когда выбросился с парашютом из горящей машины. На остальных истребителях эскадрильи тоже хватало отметин от немецких пуль и снарядов.

И вот в такое время я на «дусе» в качестве пассажира вылетел в столицу.

Вот кого я не ожидал увидеть в кабинете Сталина, так это айр-маршала Ли-Мэллори. Кроме него и самого Сталина здесь же присутствовали нарком иностранных дел Молотов, нарком внутренних дел Берия и посол Великобритании в СССР Арчибальд Керр. Ну и, как я понял, переводчик и фотограф. Хотя переводчик – это скорее для тех же англичан и Берии. Во всяком случае, как я узнал ещё там, в будущем, Сталин довольно неплохо знал английский, хотя и не подавал вида, и это знание во время переговоров с союзниками давало ему некоторую фору во времени, чтобы обдумать сказанное.

Не ожидал я и того, что произошло после моего доклада о прибытии и взаимных приветствий.

– Сэр! – начал Ли-Мэллори. – Я нахожусь здесь по поручению её королевского высочества принцессы Елизаветы. Её королевское высочество выразила сожаление, что такой прославленный рыцарь-воин не имеет своего рыцарского меча, и поэтому в знак признания ваших воинских заслуг она поручила мне вручить вам, сэр рыцарь Копьёв, этот меч.

Из-за его плеча вышел посол Керр, держа в руках продолговатый предмет, завёрнутый в красный бархат. Айр-маршал бережно принял его у посла и, развернув, с лёгким поклоном вручил мне меч в ножнах.

В этот момент я, что называется, подвис. Вот никак не ожидал я такого алаверды от английской принцессы. Однако не принять нельзя: это уже дело государственное. Поэтому со всем возможным почтением беру в руки меч. А ничего так подарочек. Вынимаю его из ножен. На отполированном до зеркального блеска обоюдоостром лезвии длиной чуть меньше метра с обеих сторон гравировка: «Храброму рыцарю, отважному лётчику-истребителю гвардии майору Красной армии Копьёву в знак признания его воинских заслуг от принцессы Елизаветы». С одной стороны на русском языке, а с другой стороны – на английском.

Я приложился губами к клинку и вернул его в ножны.

– Сэр айр-маршал! – обратился я к Ли-Мэллори. – Прошу вас передать её высочеству, что этот меч будет обращён исключительно против нашего общего врага и любых других сил зла.

После недолгих обменов любезностями англичане с фотографом откланялись, и мы остались в кабинете одни.

– Видал, Лаврентий, какие у нас орлы, – кивнул Сталин в мою сторону. – Он там в Англии уже с принцессой умудрился познакомиться, и она ему такие подарки шлёт.

– Может, ты, майор, рановато женился? – решил, видимо, Берия, поддержать шуточный тон хозяина кабинета. – А то бы с английским королём породнился.

– Я свою жену и дочку, товарищ Берия, и на тысячу их принцесс не променяю, тем более что я ни одной в глаза не видел, – ответил я серьёзно.

– Хорошо сказал, молодец, – уже без улыбки произнёс Сталин. – Мы тут с товарищами вспомнили, что в суматохе позабыли об одном важном деле. Ведь тебе ещё как дважды Герою полагался бюст на родине, а так как ты награждён уже трижды, то есть мнение, что бюст будет стоять здесь, в Кремле. Так что сегодня вам, товарищ Копьёв, следует посетить скульптора. Он уже извещён и ожидает вас.