Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры - Кларк Эштон Смит

рубинов, все еще более или менее оледенелых. Под гордым взглядом тусклых глаз Хаалора, неподвижно взиравшего на Куангу из-под хрустальной маски, охотник бросил кирку и, вынув острый листовидный кинжал из ножен, принялся отделять тонкие серебряные нити, которыми рубины искусно крепились к царскому одеянию. В спешке он срезал куски лазурной, как море, ткани, обнажая замерзшую мертвенно-белую плоть. Один за другим Куанга передавал рубины Хуму Фитосу, стоявшему позади; торговец, алчно сверкая глазами и пуская слюни восторга, бережно складывал камни в объемистый мешочек из пятнистой кожи ящерицы, который именно для этой цели с собой и прихватил.

Последний рубин был отрезан, и Куанга уже собрался заняться менее ценными камнями, из которых были выложены причудливые астрологические и жреческие символы, что украшали царское одеяние. Тут общую сосредоточенность нарушил громкий треск, за которым последовал звон мириад ледяных осколков. Обернувшись, они увидели, что громадная сосулька, сорвавшись с потолка пещеры, угодила в голову Эйбуру Цанту, будто направленная меткой рукой. Торговец лежал среди осколков битого льда, и острие сосульки глубоко вонзалось ему в мозг, который вытекал на пол. Эйбур Цант умер мгновенно, даже не поняв, что с ним приключилось.

Летом подобное происшествие выглядело совершенно естественным – огромной сосульке достаточно было немного подтаять; но, несмотря на ужас, охвативший Куангу и Хума Фитоса, от внимания обоих не могли ускользнуть обстоятельства, истолковать которые было не так легко.

Пока они, обо всем позабыв, были заняты рубинами, пещера успела сузиться до половины прежней ширины, а потолок медленно опускался, и сосульки, свисавшие оттуда, тянулись к пришлецам, словно жадные зубы огромной пасти. Внезапно потемнело; теперь свет проникал в пещеру, точно в морские глубины сквозь толщу арктических льдин. Наклон стал заметнее, как будто пещера постепенно опрокидывалась в бездонную пропасть. И высоко над головой – на невероятной высоте – двое мужчин видели крошечный вход, не больше отверстия лисьей норы.

На миг они оцепенели. То, что происходило с пещерой, нельзя было объяснить естественными причинами; обоих захлестнула липкая волна суеверных страхов, от которых они прежде отмахивались. Во льдах из старых легенд была заключена разумная, живая злоба и дьявольская мощь, – отрицать это было невозможно.

Осознав опасность, во власти ужаса, охотники за сокровищами принялись карабкаться вверх по склону. Хум Фитос держал раздувшийся мешочек с рубинами, а тяжелая сума с золотыми монетами болталась у него на поясе; Куанге хватило присутствия духа не потерять кинжал и кирку. Однако в спешке оба забыли о второй суме с золотом, лежавшей рядом с Эйбуром Цантом среди осколков громадной сосульки.

Стены вроде бы перестали необъяснимо двигаться, а потолок опускаться. Во всяком случае, отчаянно карабкаясь вверх по склону, Хум Фитос и Куанга больше не замечали явных признаков того, что пещера продолжает уменьшаться. Приходилось вжимать голову в плечи, чтобы не задевать мощные клыки, норовившие вонзиться в них сверху; и даже в сапогах из жесткой тигровой шкуры трудно было удержаться на покатом склоне. Иногда они подтягивались на руках, обнимая скользкие ледяные столбы; то и дело Куанге, который лез первым, приходилось впопыхах вырубать киркой грубые ступени.

Хуму Фитосу ужас вообще не давал соображать. А вот Куанга сознавал, что даже он, многое повидавший в жизни, не в силах объяснить естественными причинами чудовищные перемены, случившиеся с пещерой. Охотник пытался убедить себя, что ошибся, оценивая ее размеры и угол наклона пола. Но тщетно: происходящее возмущало разум, искажало знакомое лицо этого мира страшным, неземным безумием, внося в упорядоченность бытия зловещий хаос.

Подъем тянулся бесконечно, как в утомительном, бредовом ночном кошмаре, и наконец они подползли к выходу. Теперь там едва хватало места, чтобы поднырнуть под массивными острыми клыками. Сознавая, что в любое мгновение клыки могут сомкнуться, будто челюсти гигантского монстра, Куанга ринулся вперед и начал протискиваться сквозь отверстие с совсем не героической скоростью. Что-то мешало ему, и в какую-то секунду чистого ужаса охотник успел заподозрить худшее, но оказалось, что его собственные лук и колчан, которые он забыл снять с плеч, зацепились за ледяной выступ. Пока Хум Фитос в лихорадке страха и нетерпения что-то бессвязно лепетал, Куанга отполз назад, освободился от оружия, которое протолкнул вперед вместе с киркой, и со второй попытки пролез в узкое отверстие.

Встав на ноги, он услыхал сзади отчаянный вопль тучного Хума Фитоса: тот, протискиваясь вслед за Куангой, застрял, выпростав только правую руку с мешком, наполненным рубинами. Ювелир выл не умолкая, невнятно жалуясь, что ужасные зубы смыкаются и вот-вот перережут его напополам.

Несмотря на сверхъестественный страх, лишивший Куангу мужества, у охотника хватило духу вернуться за Хумом Фитосом. Он уже собрался было сокрушить громадные клыки своей киркой, но тут раздался вопль агонии, за которым последовал неприятный и неописуемый скрежет. Казалось бы, клыки не сдвинулись с места, но теперь Куанга видел, что они касаются пола пещеры! Из тела Хума Фитоса, насквозь пронзенного одной сосулькой и раздавленного менее острыми зубами, кровь хлестала на ледник, как виноградное сусло из-под пресса.

Куанга отказывался верить собственным глазам. Зрелище это было решительно невозможно: над входом в пещеру не было расщелины, откуда могли опуститься ужасные ледяные клыки! Немыслимое произошло слишком быстро и постижению не поддавалось.

Хум Фитос больше не нуждался ни в чьей помощи; впрочем, Куанга, во власти ужасающей паники, и не собирался задерживаться рядом с пещерой ни на миг. Однако, заметив мешочек с рубинами, выпавший из мертвых пальцев ювелира, и поддавшись порыву алчности пополам с ужасом, охотник подхватил добычу и не оглядываясь бросился бежать по леднику навстречу низко висящему солнцу.

На бегу Куанга поначалу не замечал на ледяной равнине зловещих перемен, подобных тем, что произошли с пещерой. Затем в подлинном потрясении, от которого закружилась голова, он понял, что взбирается по длинному, ненормально крутому склону, над дальней вершиной которого маячит далекое солнце, маленькое и холодное, словно Куанга наблюдал его с другой планеты. Изменилось и небо: все такое же безоблачное, оно странно, мертвенно побледнело. Ощущение чьей-то враждебной воли, безмерной ледяной злобы пронизывало воздух, давя на Куангу, точно инкуб. Но всего ужаснее, ибо сознательно и злонамеренно нарушало все законы природы, было то, что доселе ровное плато головокружительно наклонилось к полюсу!

Казалось, само мироздание сошло с ума, оставив Куангу на растерзание нечестивым демоническим силам из глубоких ледяных пропастей. Оскальзываясь, шатаясь, карабкаясь вверх, словно крутя ногами колесо из гладкого стекла, охотник на миг испугался, что поскользнется и навеки скатится в непостижимые арктические глубины. Но когда он осмелился обернуться, позади был не спуск, но подъем, подобный тому, который он преодолевал, –