Амур-батюшка - Николай Задорнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это вызов! – в неистовстве кричал младший Ян. – Мы зарежем Бердышова! Я готов убить его собственной рукой!
«Мои друзья не видят в русских того, что вижу я», – думал Гао.
Не меньше, чем русские соперники, заботили Гао члены общества. Это были сущие волки. Гао решил, что должен избрать свой собственный путь к богатству.
Он чувствовал, что, после того как Амур стал русским, возникли такие возможности, каких нет в Китае.
Гао желал сблизиться с русскими. Но в обществе проповедовал тайную вражду к ним, опасаясь, что с ними может сблизиться кто-нибудь другой и опередит его. Гао лишь не любил Ивана и предпочел бы, чтобы здесь торговали другие русские, а не Бердышов.
Поначалу, когда Ванька явился в Бельго, Гао боялся его, потом, когда Ивана ранили и он остался в стойбище, Гао посчитал его ничтожеством.
«Но вот это ничтожество превращается в силу. Гольды ему родня. Он из их грязи поднялся! Он возбуждает их против нас! Бродяга! Настоящий бродяга! И вот этот бродяга оказался тигром! Как он прыгнул!.. Он обманет гольдов, слабых и несчастных!»
Последняя выходка Ивана была горька и оскорбительна для Гао.
– Иван – ублюдок, наверное, даже не русский, а какой-нибудь гольд! – твердил Гао. – Говорит по-гольдски, пронюхал про общество торговцев, всегда издевается. Он сбивает цены, рушит влияние. Не будь его, гольдов можно было запугать, как в других местах. Надо хорошо жить с русскими, а гольдов запугивать, внушать им, что русская власть скоро окончится. И тогда они будут покорны от всей души, охотно на коленки станут перед купцом падать, а не нехотя… Но там, где Иван, гольд сам не свой. – Дорого бы дал Гао, чтобы убрать Бердышова и дружно зажить с остальными русскими!
В фанзу вошли нарядные гольдки – Тадянака и ее подруги, жены должников Гао. Они работали в эти дни в доме купцов. Их мужья были на охоте. Гольдки готовили кушанья, мыли посуду, а по вечерам оставались с гостями.
Тадянака, толстая и белолицая, с черными маслянистыми глазами чуть навыкате, всем нравилась.
– Эй, Тадяна!.. Вот она, толстая дура! Как свинья! – сказал Гао-младший.
Не понимая китайской речи, Тадянака улыбнулась.
– А теперь тебе надо добиться Айоги, – сказал Ян, обращаясь к Гао-младшему.
Тот умолк, лицо его стало серьезным.
Из своего угла поднялся Синдан. Он протянул палку с иероглифами.
– Вот я вырезал палку для наказания сына тунгуса. Когда Иван прислал товары на Горюн, я составил себе набор палок, таких же, как принято в нашем обществе. У меня есть палки: «Десять ударов», «Двадцать ударов», «Бить до крови». Так я учу дикарей грамоте. Хи-хи! Каждый из них клянется продавать соболей только мне… Теперь я вырезал палку с надписью: «Бить до костей». Вот она, поставь на ней наш знак.
«Горюн очень богатая река», – подумал Гао, ставя на палке знак общества и тонко улыбаясь.
Гао сам бы желал завладеть рекой Синдана или хотя бы получить право торговать на ней, не давая в том отчета обществу. Прежде на Амуре было самое лучшее место для торговли. Отец знал, где селиться. А теперь торговому дому Гао становилось тесно. Русские рыщут, ходят летом баркасы, Бердышов тут. Чужие речки доходней, так всегда казалось Гао… Известно, Горюн очень богатая река в крае, туда не заходят баркасы.
Предостеречь Синдана от кровавой расправы невыгодно. Обо всем узнают русские… Там у них друзья. Хорошо бы силой русских уничтожить Синдана!.. Но сейчас жестокостью Синдана надо запугать гольдов.
Гао улыбался, молча рассчитывал все в уме, словно разыгрывал сложную партию.
Да, пусть знак общества будет на палке маньчжура. Посмотрим, что получится. То, что сходит хозяевам речек на Имане, на Анюе и на Даубихе, сойдет ли на Горюне? Выгоды будут в любом случае, что бы ни случилось.
Богачи стали разъезжаться. Упряжки одномастных псов с красными кистями на головах, в цветных постромках – вожаки с дугами, колокольцами и бубенчиками – тянули широкие нарты.
– Все было прекрасно: и вкусные угощения и смазливые дикарки, – прощаясь, посмеивался Ян Суй над Гао Да-ляном. – Но женщины красивей Айоги ты никогда не найдешь. А она недоступна. Сколько бы ты ни искал наслаждения, ты не достигнешь красивейшей!
– Она будет моей! – вспыхнул Гао-младший.
Когда гости разъехались, старший брат поссорился с младшим.
– Я слышал, что ты хочешь сделать. Какое хвастовство! Знай меру, а то я возьму палку! Косу тебе выдеру, негодный! Хочешь, чтобы тебя убили? Чтобы стреляли дробью по нашим собакам? Я отправлю тебя в дальнюю лавку, и будешь там жить.
Вечером каждый из трех братьев думал о своем.
«Пусть общество чуждается русских. Все, что я говорил и делал, я должен был сказать и совершить. Пусть хвалят меня за ум. Я останусь их председателем, и они будут слушаться меня, – думал Гао Да-пу. – Быть первым среди них – не в этом счастье. Я не жду больших доходов, даже если гольды войдут в общество. Лишь кое-что это даст!»
Планы Гао были значительно обширней… Захват Горюна – пустяки! Гао замышлял действительно большое дело. Он желал по-настоящему разбогатеть. Он только опасался, не помешает ли Бердышов.
«Сколько бы мне ни стоило и как бы долго ни пришлось преследовать Айогу, но я добьюсь своего, – думал тем временем младший брат. – Нельзя терпеть насмешек! Я покажу, что любая женщина, если я захочу, станет моей».
«А как мы славно покушали за эту неделю!» – хлопая себя по животу, вспоминал толстяк Гао Да-лян и улыбался счастливо во все свое широкое, лоснящееся, жирное лицо.
* * *Утром в Бельго прикатил на тройке софийский исправник Оломов. Лошади остановились около лавки. Из тарантаса вылез тучный мужчина огромного роста, с рыжими усами и багровым лицом.
– Ваше высокородие! Шибко холодно? – хлопотали купцы, помогая Оломову.
– Как уговаривались, привез тебе пороху и дроби, – пробасил исправник, входя в фанзу.
«Вот он куда вез такую тяжесть!» – подумал Тимошка Силин, приехавший ямщиком.
Малорослый мужик с трудом внес в лавку тяжелый тюк. Торговцы поспешно отвязывали ящички с дробью.
Они сняли с исправника доху, почистили его валеные сапоги. На столе появился коньяк. Гао достал консервы.
– Только хлеба сегодня нету. Если бы знали, что ваше высокородие приедет, мы бы самый лучший хлеб испекли… Сейчас только пампушки есть.
– Ничего, ничего! – бубнил исправник и думал: «Попадешь к китайцам, сразу любезность чувствуешь, не то что у наших русских мужиков!»
Гао заплатил за дробь и порох. Складывая деньги в бумажник, Оломов прикинул, что заработал он изрядно; пожалуй, не меньше месячного жалованья.
Летом Гао Да-пу встретил его в Хабаровке.
– Как ваша много ездит, – сказал китаец исправнику. – Кони даром гоняй… Надо таскать товар.
– Что же ты советуешь привезти? – спросил Оломов.
– Конечно, порох, дробь…
Наступила зима, и вот большой русский начальник привез на крестьянских лошадях ящики с охотничьими припасами. Гао отлично заплатил. Он часто имел дела с «ямыньскими когтями»[50] и знал, как надо действовать с начальством. И он узнал, что люди одинаковы: маньчжуры, китайцы или русские – все любят «заработать». Гао понимал, что Оломов тоже не прочь…
Гао неумело ел ложкой с тарелки. Вместе с Оломовым пили коньяк. Толстяк Гао Да-лян приготовил свинину с фасолью.
Тимошка сидел в углу и удивлялся: уж очень вольно китаец разговаривал с исправником, и тот отвечал запросто, как своему. Сегодня утром в Уральском Оломов был зверь зверем, а тут сразу обмяк. «Поглядегь на него – ну, туша тушей, а он, оказывается, проворный, когда надо хапать!»
– Что нового?
– Да ничего особенного, – басил исправник.
– Моя слыхал, скоро будут строить церковь? – любезно спросил Гао.
– Да, как же! Большие пожертвования внесены на постройку храмов в новых землях, деньги вносили богатые люди и прихожане по всей России. С нас требуют приступать к делу поскорей. Летом сюда пришлют солдат и материалы.
Гао открыл и поставил перед гостем коробку манильских сигар. Оломов удивился.
– Откуда у тебя?
– Это из Шанхая! Моя знакомые есть купцы, туда ездят и привозят. Я могу все достать, любой товар! Это английский товар. Моя сам скоро поеду в Шанхай!
Гао был ужасно рад, что удивил исправника, показал ему свою образованность, намекнул на большие связи.
«Но русские берутся за дело серьезно, – размышлял он ночью, слушая тяжелое дыхание исправника. – Они позволили нам приходить сюда и торговать, но теперь забирают все в свои руки. Что может поделать наше общество на Мылках, когда там будет церковь?»
Гао понимал, что по-настоящему богат и счастлив будет тот, кто не жалеет старого, кто найдет в себе силы и ловкость устроиться в новой жизни, хотя бы эта новая жизнь и не нравилась.
Мысли Гао, как мыши, забегали в поисках трещины, лазейки, в которую можно было бы проскочить.