Белая гардения - Белинда Александра

Когда служащий открыл дверь, я устремилась к пожарной лестнице, не желая дожидаться лифта. Я ворвалась в отдел розыска пропавших родственников, изумив регистраторшу, которая усаживалась за свой рабочий стол с чашкой чая в руках. Женщина приколола к лацкану значок добровольца и спросили, чем она может помочь. Я объяснила, что разыскиваю мать. Она положила передо мной регистрационные формы и ручку.

— Документы, относящиеся к розыску, довольно трудно обновлять, — добавила она, — поэтому постарайтесь изложить все, что вам известно на сегодняшний день, как можно подробнее.

Я села за стол у бачка с питьевой водой и просмотрела выданные мне бумаги. Фотографии матери у меня не было и номера поезда, на котором она уехала из Харбина, я, увы, не запомнила. Поразмыслив, я вписала в соответствующие графы все, что знала, включая девичью фамилию матери, год и место ее рождения, дату, когда я видела ее в последний раз, и словесный портрет. В какой-то момент я задумалась. В памяти возник образ матери, какой она запомнилась мне в отъезжающем поезде: сжатый кулак, поднесенный ко рту, безнадежные глаза. У меня задрожала рука. Я проглотила комок, подступивший к горлу, и заставила себя сосредоточиться. В самом конце последней формы была приписка, в которой говорилось, что из-за очень большого количества запросов и сложности сбора информации на получение ответа от Красного Креста может уйти от шести месяцев до нескольких лет. Но я не стала расстраиваться. В конце я приписала «Спасибо! Спасибо вам!» и отдала бумаги регистратору. Она положила их в папку и сказала, что теперь следует ждать, когда со мной свяжется инспектор по розыску.

В приемную вошла женщина с ребенком на руках и попросила у регистратора формы. Только теперь я осмотрелась вокруг и увидела, что помещение, в котором я находилась, представляло собой музей скорби. Все стены здесь были увешаны фотографиями с подписями: «Лейба. Последний раз видели в Польше в 1940», «Дорогой муж Семен пропал в 1941». Фотография маленьких брата и сестрички, взявшихся за руки, почти заставила меня заплакать. «Янек и Маня. Германия, 1937».

«Омск», — неслышно произнесла я, пробуя, как уже знакомое слово звучит на языке, словно это могло помочь мне сорвать замок с памяти. И тут я вспомнила, где слышала это название. В Омск, как политкаторжанин, был сослан Достоевский. Я попыталась вспомнить его роман «Записки из Мертвого дома», но не смогла. В памяти всплыло лишь ощущение темноты и страдания, которое навевал образ главного персонажа.

— Мисс Козлова? Меня зовут Дейзи Кент.

Я подняла глаза и увидела женщину в очках, голубом пиджаке и платье, которая стояла рядом со мной. Она провела меня через заваленный бумагами административный отдел, где несколько мужчин и женщин из добровольцев проверяли и разбирали заполненные формы, в кабинет с дверью из матового стекла. Дейзи попросила меня закрыть за нами дверь и предложила сесть. В окна лился жаркий солнечный свет, и она закрыла жалюзи. Вентилятор, который работал на одном из шкафов с документами, почти не разгонял духоту.

Дейзи поправила очки на носу и стала просматривать мои регистрационные формы. На стене, прямо за ее спиной, висел большой плакат: молоденькая медсестра с красным крестом на шапочке оказывает помощь раненому солдату.

— Вашу мать отправили в трудовую колонию в Советский Союз, это верно? — спросила Дейзи.

— Да, — подтвердила я и подалась вперед.

Ее ноздри дрогнули, и она сложила руки на столе перед собой.

— В таком случае боюсь, что Красный Крест не сможет вам помочь.

У меня внутри похолодело, и я от изумления открыла рот.

— Советское правительство не признает факта существования на своей территории трудовых колоний, — продолжила Дейзи. — Поэтому мы не имеем возможности выяснить их количество и установить конкретное месторасположение.

— Но я могу приблизительно назвать город. Это Омск. — Я заметила, что мой голос задрожал.

— К сожалению, если он не находится на территории боевых действий, мы ничего не можем для вас сделать.

— Но почему? — в бессилии пролепетала я. — В МОБ сказали, что вы поможете.

Дейзи вздохнула и сплела пальцы. Я смотрела на ее аккуратно Подстриженные ногти, не в силах поверить тому, что услышала.

— Красный Крест делает все, чтобы помочь людям, но мы имеем право на поиски только в тех странах, которые вовлечены в международные или национально-освободительные войны, — пояснила она. — Советский Союз к таким странам не относится. Считается, что там права человека не нарушаются.

— Вы же знаете, что это не так, — перебила я ее. — В Советском Союзе такие же трудовые лагеря, как и в Германии.

— Мисс Козлова, — сказала Дейзи, снимая очки, — мы действуем согласно Женевской конвенции и должны строго соблюдать содержащиеся в ней указания, иначе наша организация просто не существовала бы.

Ее голос был скорее равнодушным, чем сочувствующим. У меня сложилось такое впечатление, что ей уже не раз задавали подобные вопросы, и она решила, что лучше уж сразу развеять напрасные ожидания, чем вступать в бессмысленную дискуссию.

— Но у вас наверняка есть какие-то связи? — не сдавалась п. — Какие-нибудь другие организации, которые могут хотя бы предоставить вам информацию?

Женщина положила мои документы обратно в папку, как будто давая мне понять, что мое дело не подлежит рассмотрению, по я не сдвинулась с Места. Неужели она думала, что я просто встану и уйду?

— Хоть чем-то вы можете мне помочь? — спросила я.

— Я уже объяснила вам, что мы не в силах что-либо сделать для вас. — Дейзи взяла со стопки на столе другую папку и принялась листать ее, не обращая внимания на мое присутствие.

Я поняла, что мне здесь не помогут. Не получалось у меня достучаться до того светлого, что есть в душе каждого человека, не считая, конечно, людей, помешавшихся на мести, как Тан или Амелия. Я поднялась.

— Вас не было там, — с горечью произнесла я. — Вас не было на перроне, когда у меня забирали маму.

Дейзи бросила папку обратно на стопку и выдвинула подбородок.

— Я знаю, что это крайне печально, но…

Я не стала дожидаться окончания фразы и выскочила из кабинета. Сразу за дверью я натолкнулась на стол, заваленный бумагами и папками, и те упали, разлетевшись по полу. Регистраторша посмотрела на меня, когда я пробежала мимо нее, но не сказала ни слова. Лишь лица на фотографиях, развешанных на стенах в приемной, проводили меня сочувствующими взглядами.

В кафе я вернулась как раз перед началом полуденного наплыва. Перед глазами стояла пелена от едва сдерживаемых слез, мне было дурно. Я не понимала, как в таком состоянии я смогу выдержать первый рабочий день. Я переоделась в рабочее платье и завязала волосы хвостиком. Но как только я зашла в кухню, у меня подкосились ноги и мне пришлось сесть.

— Не отчаивайся, — сказала Бетти. Она налила в стакан воду и поставила его на стол передо мной. — Бог с ним, с Красным Крестом. Возможно, тебе стоит вступить в Русско-Австралийское общество. Вдруг через них удастся что-нибудь выяснить?

— А если австралийское правительство заинтересуется тобой как возможной шпионкой? — сказал Виталий, нарезая буханку хлеба. — Аня, я обещаю, что сегодня же вечером напишу отцу.

Ирина брала у него из-под рук кусочки хлеба и намазывала на них масло.

— Красный Крест завален подобными просьбами, к тому же там работают в основном добровольцы, — заметила она. — Отец, Виталия, мне кажется, смог бы больше тебе помочь.

— Верно, — согласился Виталий. — Его это дело заинтересует. Можешь мне поверить, он доведет его до конца. Если он не разыщет дядю, то выйдет на кого-то другого, кто сможет помочь.

Их поддержка придала мне сил. Нужно было приступать к работе. Я взяла меню и попыталась выучить его, а потом стала внимательно наблюдать за Бетти, запоминая, как нужно принимать заказы у посетителей. В глазах у меня все еще стояли слезы, но каждого клиента я провожала до столика с улыбкой на губах. Заведение Бетти, по ее словам, было знаменито не только своим кофе, который здесь заваривали на американский манер, но и особенным шоколадом, молочным коктейлем с добавлением настоящих зерен ванили и чаем со льдом, который подавали и высоких стаканах с полосатыми бумажными соломинками. Я обратила внимание, что некоторые дети заказывали «кола-спайдер». Мне стало интересно, что же это такое, и вечером Бетти дала мне его попробовать. Это оказался такой сладкий напиток, что у меня свело живот.

— А дети его обожают, — рассмеялась Бетти.

В обед больше всего заказывали салаты, бутерброды с холодными сосисками, пироги, но вечером мне пришлось развозить на тележке творожные пудинги «Нью-Йорк», бланманже в желе и блюдо под названием «рэрбитс». Когда один из посетителей первый раз заказал их, я удивилась.