Кронштадтское восстание. 1921. Семнадцать дней свободы - Леонид Григорьевич Прайсман

с другими членами ПБО. Уверять в октябре 1921 г., что в Петрограде ведется подпольная работа и действует террористическая группа, было абсолютной ложью c целью придать себе больший вес и получить деньги. Петриченко, теряя поддержку, стал типичным авантюристом.

Петриченко все больше и больше оставался в одиночестве. Он разочаровался в эмиграции из-за ее постоянных дрязг и невозможности получить от нее реальную помощь. Хорошее отношение с Бурцевым и возглавляемым им ПНК ему ничем помочь не могло. Даже те небольшие суммы, которые Бурцев пытался ему перевести, до него не доходили. Представитель Петриченко в Париже сообщал ему, что у Бурцева очень тяжелое положение и нет денег даже на издаваемую им газету «Общее дело», которая стала выходить два раза в неделю. Какие-то надежды на более активную деятельность у Петриченко возродились после заключения соглашения между ним и резидентом Савинкова в Прибалтике, штабс-капитаном Г. Е. Эльвенгреном об образовании Комитета северных боевых организаций для борьбы с «коммунистической опасностью». Соглашение начиналось с громких слов, совершенно не отражающих реальное положение дел: «Принимая во внимание, что единственно реальными силами на севере являются бывший гарнизон восставшего Кронштадта и активные организации, руководимые генералом (штабс-ротмистром. – Л. П.) Г. Е. Эльвенгреном, которые способны вести активную борьбу против коммунистов…»[624] Никакими реальными силами Эльвенгрен не располагал, и все его надежды были основаны на кронштадтцах. Но он общался только с Петриченко, Яковенко и еще двумя-тремя лицами из окружения бывшего главы ВРК. Из этого общения штабс-капитан сделал ошибочный вывод: «Кронштадтцы по-прежнему настроены очень активно…»[625] Так что реальными силами стороны не обладали. Петриченко и Эльвенгрен были очень заинтересованы в денежных средствах. В соглашении говорилось: «Обе договаривающиеся стороны обязуются материально и политически поддерживать друг друга и предоставлять имеющиеся и могущие быть привлечены из-за границы средства для общей работы Комитета. Все денежные средства должны поступать непосредственно в Комитет или через представителя его из-за границы, минуя всех агентов и учреждений, т. к. Комитет может считать себя единственным активным реальным центром, вокруг которого должно происходить объединение всех сил, борющихся против большевиков в направлении Петрограда и на Севере»[626]. Но Петриченко, несмотря на все его старания и многочисленные данные ему обещания, денег практически не получал. Эльвенгрен сообщал Савинкову, что он не только не может помочь деньгами в данный момент, но и гарантировать деньги в будущем. Соглашение осталось на бумаге.

Поддержки не было никакой, кронштадтцы возвращались на родину, и Петриченко стал подумывать о возвращении в Советскую Россию. Возможно, это его желание усилилось, когда после разговора с бывшими членами Ревкома, один из них тут же донес об этом полицмейстеру Выборга. 22 мая 1922 г. Петриченко был арестован и помещен в Выборгскую следственную тюрьму, где просидел около двух месяцев. О намерениях Петриченко стало известно советскому консулу в Финляндии А. С. Черных, и 16 сентября 1922 г. он сообщил об этом ответственному чиновнику МИД РСФСР Я. С. Ганецкому. Петриченко было передано, что он должен прояснить свою политическую позицию. Петриченко отправил письмо в советское консульство, в котором писал: «События в Кронштадте в марте месяце 1921 г. произошли на почве всеобщего недовольства железной диктатурой Коммунистической партии, а отсюда и всеми ее последствиями. Как бы ни кончилась вооруженная борьба, которая произошла против воли кронштадтцев, все же основные требования кронштадтцев проводятся в жизнь Советским Правительством. В связи с переменой тактики Советским Правительством мои политические убеждения принуждают меня запросить Консульство РСФСР, возможно ли мое возвращение в Советскую Россию?»[627] Советским дипломатам письмо не понравилось, им нужна была полная капитуляция. Черных писал в МИД РСФСР: «Очевидно, Петриченко „еще не дошел“. Постараюсь заставить Петриченко более подробно „изъясниться“ и дам ему понять, что переговоры могут начаться только на основе полного и открытого отказа от „Кронштадта“»[628]. Но пойти на такое в то время Петриченко был не готов. К нему смогла приехать жена. Мы не знаем, каким путем ей удалось выбраться из России. Он переехал в небольшой финский городок Партаниеми в 1924 г., а в 1927 г. вместе с семьей уехал в Латвию. В Финляндии он отказался от всякой политической деятельности, но в Латвии у него вновь установился контакт с советскими представителями.

Он написал заявление с просьбой о возвращении, где осудил свою роль не только в Кронштадтском восстании, но и дальнейшую деятельность в Финляндии по подготовке нового выступления против Советской России. Он назвал эту деятельность «еще большим и тягчайшим преступлением»[629]. Он не ограничился одними заявлениями и составил подробный доклад о Кронштадтском восстании. Крестьянинов утверждает, что вопросом о том, что делать с Петриченко, занимался Сталин: «Председатель ОГПУ Г. Г. Ягода доложил об этом И. В. Сталину, который ответил, что родине можно полезно служить, даже находясь за ее рубежами»[630]. С 1927 г. Петриченко стал работать на советскую разведку. В этом он повторил судьбу многих деятелей русской эмиграции, таких как последний командир Корниловской дивизии Н. Н. Скоблин или один из командующих войсками КОМУЧа Ф. Е. Махин. После выполнения ряда заданий советской разведки в Латвии, в т. ч. и вступления в Российский общевоинский союз и подробное освещение его деятельности, Петриченко, побывав в СССР, был отправлен в Финляндию. Он продолжал поставлять ценную информацию советской разведке. В 1937 г., по свидетельству резидента советской разведки З. И. Рыбкиной, он был взбешен московскими процессами и заявил ей, «…что в Москве судят не врагов народа, а истинных борцов за его собственные идеалы, травят людей, которые делали революцию и остались верны ей. „В любом случае, – заявил он, – я отказываюсь с вами работать!“ С превеликим трудом удалось мне тогда успокоить Петриченко и убедить его продолжать сотрудничать с советской разведкой», – докладывала в Центр Рыбкина[631]. Зимой – весной 1941 г. он сообщал ценную информацию о военных приготовлениях в Финляндии, о прибытии в страну немецких войск, о концентрации большого числа германских дивизий в Польше. Финская контрразведка считала Петриченко очень опасным, 21 июня 1941 г. он был арестован и отправлен в концентрационный лагерь. 23 сентября 1944 г. его освободили на основании соглашения о перемирии между Советским Союзом и Финляндией. Но самые страшные тюрьмы ждали его впереди. Глава союзной контрольной комиссии по Финляндии А. А. Жданов подписал список, состоящий из 22 русских эмигрантов, которых финские органы безопасности должны были арестовать и передать советским коллегам. В этом списке было и имя Петриченко. В ночь на 21 апреля 1945 г. он был арестован и отправлен в Москву. Опубликованы некоторые протоколы его допросов, но, с нашей точки зрения, они не