Даниил Галицкий. Первый русский король - Наталья Павлищева

Вот это было уже худо! С Сартаком у Александра хорошие отношения, они названые братья, что для Орды даже крепче кровного родства, кровного брата можно убить, а названого никогда!

– Ешь, пей.

– Благодарствую…

И молчание… это молчание хуже открытого крика, потому что подумать можно все. В конце концов Невскому надоело играть в молчанку:

– Сартак, что случилось?

– Почему ты в Сарай не поехал?

– Я еду, вот на день у тебя задержался, завтра ладился дальше плыть…

Конечно, царевич видел груженые ладьи, видел, что Александр действительно готовился уезжать. Кивнул:

– Вижу.

Александр решил, что уж теперь для начала надо точно поговорить с Сартаком, чтобы не наломать дров в Сарае.

– Сартак, я хотел с ханом поговорить о ярлыке…

– У тебя из Каракорума есть?

– То когда было, да и кто давал, Ойгуль-Гаймиш?

– Чего хочешь? – глаза у Сартака пронзительные, острые.

– Хочу просить, чтобы Владимирское княжество мне отдал, а Киев Андрею.

Невский выдержал пристальный взгляд названого брата. Тот усмехнулся, взял из чаши большой кусок мяса, вгрызся в него зубами. Глядя, как царевич рвет мясо, Александр вдруг подумал: хорошо, что не горло. Мысль была жутковатой, но вполне подходила к тому напряжению, что висело в воздухе. Теперь князь был уверен, что случилось что-то нехорошее.

– Андрей в Сарае?

– Нет. Почему не хочешь быть под братом?

– Сартак, ты старший царевич, ты хочешь править? Я тоже. Я старший, понимаешь? А отчина – Владимир и Переяславль – мне должна была достаться.

Пусть думает, что он из желания власти. И снова Сартак долго молчал, потому покачал головой, бросил обглоданную кость в чашу, вытер руки об себя, выковырял длинным желтым ногтем из зубов застрявшее мясо, сплюнул и потянулся к чаше с кумысом. Он пил кумыс, внимательно поглядывая на Александра поверх чаши. Хотелось крикнуть: «Да что ж ты жилы-то тянешь?!», но Невский и здесь выдержал, спокойно смотрел в глаза, ничем не выдав мыслей. Рядом с этими научишься быть каменным, иногда лицо словно затекало от неподвижности.

– Ты не этого боишься, Искандер. Я понял, ты боишься, что брат против хана пойдет и его убьют, а земли разорят.

Александр понял, что хитрить не стоит, Сартак и Батый прекрасно понимали каждый его шаг и знали все, что происходит в их княжествах.

– Да, боюсь! Потому и прошу отдать мне княжение, чтобы я в руках все держал! Так всем лучше будет! Как думаешь, хан согласится?

– Согласится, – кивнул Сартак. – Только немного Андрея поучит для порядка.

От ласковости в голосе у Невского кровь застыла в жилах.

– Как поучит?!

– Чего испугался? Твой брат у себя в княжестве, на него Неврюй пошел.

– Куда пошел?!

– Искандер, ты слишком долго учил брата уговорами, он не понимает. Неврюй его немного силой поучит. Коназ Андрей перестал дань платить, сам себе хозяин стал, Неврюй покажет, кто хозяин. – Невский не смог сдержать свои чувства, видя ужас на его лице, Сартак усмехнулся: – Не бойся, Батый сердитый, но тайно велел позволить твоему брату бежать. Если, конечно, сам под меч не полезет.

Все ясно, Батый разозлился из-за женитьбы Андрея и вызвал к себе братьев, а Андрей, видно, вздыбился, не поехал, иначе давно был бы в Сарае, к нему первому гонец добрался.

– Сартак, что делать?!

– За брата боишься? Ничего, как у вас говорят: за одного ученого двух битых дают?

– Неврюй земли разорит!

– Твои нет. Если бы ты не приехал, то Новгород бы тоже разорил, а так нет.

– А Переяславль? Я там родился!

– Мало-мало опоздал, князь, раньше про Переяславль думать надо было. Давно попросил бы хана тебе ярлык дать… Езжай скорей в Сарай, не зли отца. – И вдруг глаза Сартака недоверчиво блеснули: – К чему Андрей на дочери коназа Данылы женился, шайтан? Других невест нет?

– Да почему же не жениться-то? Даниил Романович тоже у хана был, встречен хорошо, не от половцев же невеста!

– А Галицкий коназ знаешь, на ком женился? На племяннице Миндовга.

Александр мысленно ахнул от такой осведомленности.

– Не знал? Не верю!

– Знал, ну и что? – Лгать нельзя, они нутром ложь чувствуют, именно потому Александр раз и навсегда для себя определил линию поведения: не врать, не юлить и терпеливо сносить все. – Сартак, с кем тогда родниться? Хан Андрею свою внучку предлагал, а о том не подумал, каково ей будет в русском дому жить да к чужим обычаям привыкать!

– Зато породнились бы… – проворчал Сартак.

– Мы с тобой и так породнились, наше родство куда крепче, чем кровное. Мало?

– Ладно, – чуть смутился царевич, – езжай к отцу. За брата не проси, не время. А про ярлык скажи, он будет доволен.

– Бату-хан меня подождать не мог, я бы все объяснил, к чему было рать-то посылать?

Сартак вскинул на князя изумленные глаза:

– Ты только хану этого не скажи.

– Что я, дурак?

Неврюева рать разорила русские земли хуже Батыевой. Сказано было наказать, наказали. По монгольским законам, за одного отвечали все: за воина десяток, за десяток сотня, за сотню тысяча, за князя весь народ. Именно потому погиб в Сарае Михаил Всеволодович, ведь киевляне убили татарских послов.

Было за полночь, когда вдруг по всему городу забрехали собаки, словно передавая одна другой дурную весть. Гонец разбудил весь Ветчаный посад, пролетел через Серебряные ворота, спеша к княжьему дворцу. Было понятно, что случилось что-то страшное.

Князь вскинулся, пытаясь прийти в себя со сна. Устинья с мальцом уехала к Марии в Ростов, потому он был один. По ступеням крыльца и дальше к ложнице загромыхали сапоги, в дверь, едва стукнув для предупреждения, влетел ближний холоп Ступка, крикнул одно:

– Татары!

– Кто?!

– Там… гонец… от Мурома…

Андрей выскочил из ложницы в чем был, едва успев натянуть штаны, на ходу пытаясь завязать тесемки:

– Что?!

К нему бросился гонец:

– От Мурома я, князь, татары идут на Владимир.

– Какие татары?! Откуда?!

– К Мурому подошли, говорят, на Владимир идут! Рать большущая, Неврюй ведет.

Уже через несколько минут колокол поднимал людей. На княжий двор сбегались дружинники, к утру было понятно, что больше двух тысяч не собрать, да тысячу еще окрестные добавят. У Неврюя небось в несколько раз больше.

Андрей успел отправить гонца к Устинье, чтоб вместе с Марией Михайловной уходили в Новгород к Александру, и теперь ломал голову, где встречать врага. Сесть за стенами Владимира или выйти навстречу? Он еще не до конца поверил, что Батый наслал на него рать.

Рано поутру князь собрал бояр на совет. Бояре собирались медленно, проходили важно, рассаживались широкими задами на отполированные ими же лавки по давным-давно определенным местам чинно. Несмотря на летний день, большинство одеты добротно, тепло, даже в меховых шапках. Главное – важность и родовитость свою показать…

Андрея так и подмывало заорать, чтоб поторопились. Татары почти у ворот, а они друг перед дружкой красуются! Он сдерживался изо всех сил, понимая, что сейчас просить станет. Почему он, князь, должен просить?! Себе, что ли? Его ли беда?

Говорил коротко и резко, что татары близко, что нужно спешно рать собирать, дружины для защиты не хватит, что вооружение спешно нужно… А они смотрели строго и недовольно. Не выдержал, гаркнул-таки:

– Что глядите? Моя ли вина, что защита от поганых нужна?!

И услышал то, чего никак не ждал:

– Твоя, князь.

– Как… моя? Я ли их позвал?!

– Ты не звал, но накликал. К чему было перед Батыгой хорохориться? Отправили бы дань, не переломились, и сам бы съездил, перетерпел.

– Александр Ярославич пока был, ездил и подарки из своих запасов немалые возил, вот и не было никакой рати…

У Андрея даже дыхание перехватило:

– Вы что же, вечно пред погаными выи гнуть собираетесь?! Их бить надо, а не подарки возить!

– Бей, князь…

Тут встал высокий, чуть согбенный от годов Тимофей Давыдович, даже посохом чуть пристукнул:

– Не время укоры говорить, ныне надо думать, как отбиваться будем. После, если живы останемся, считаться обидами станем. Говори, князь, что нужно, пока не поздно, всем миром навалимся, хотя, слышно, больно большая рать идет.

Стали обсуждать, что и как поскорее можно сделать. Андрею советовали послать за помощью к Александру в Новгород, но он мотал головой:

– Послано уж, да не успеют…

Когда дружина выходила за ворота (поневоле пришлось отправляться через Золотые), вслед неслись подбадривающие крики, правда, не слишком уверенные. Помнили владимирцы, как уже однажды уходила рать и как потом горел город. Он и отстроиться не успел полностью. В Золотые ворота уходили дружина и ополчение, а через все остальные – Волжские, Иринины, Ивановскую проездную башню и особенно Медные, ведущие на север к Лыбеди – уходили жители, таща на веревках коров, ведя в поводу лошадей, запряженных в возы, битком набитые всем, что только можно увезти, матери тащили самых маленьких на руках, а дети постарше брели, вцепившись в их подолы… Ветчаный город покидал едва отстроенные дома, прекрасно понимая, что если и вернется, то к головешкам.