Глубокая охота - Михаил Александрович Лапиков

Из чего бы ни гнали загадочную «Антуановку», пахла она так, как не всякий боярский спецзаказ. А вот слегка неправильной формы кубик загадочной субстанции в дополнение к нему больше всего походил на кусок оконной замазки, щедро присыпанный морской солью и мелкой ржавчиной.

– Что это? – с подозрением в голосе осведомилась Рысь.

– Армейский пайковый шоколад для офицерского состава. По-лётному. Перенагретый с молотой курагой и черносливом, в обсыпке из кристаллической соли под сушёным порошком чили. Первое дело по нынешней погоде. Давай, по-нашему, по-лётному. Глоток на укус. Ап!

Оказалось неожиданно вкусно.

– Юхии! – Тоня Мифунэ отобрала у новой знакомой флягу, повторила уже сама и демонстративно простонала от удовольствия. – А жизнь-то налаживается!

– У кого-то, может, и налаживается, – мрачно сказала Рысь. – А я хочу сдохнуть.

– Первый шторм, и сразу по-взрослому? – догадалась Тоня Мифунэ. – Ну да, тут кто угодно взвоет. Что со мной было, когда первый раз сорок пять узлов с воды повидала, и вспоминать стыдно.

– Я боёв своих настоящих так не боялась, как этого всего, – призналась Рысь. – Мы вон после стоянки загрузились по уши, кто фруктами, кто ещё чем, так шмотки старые в кубрике теперь девать некуда, снаружи на крюках вывесили. Посдувало в дупу. У меня ладно ещё, проживу, а у Верзохиной-Джурай саквояж гербовой улетел. От самой Жени Танаки, платиновая коллекция двенадцатого года, прикинь?

– Погоди, вы на военном судне, в морском походе, – не поверила Мифунэ, – а барахло своё на барашки иллюминаторов снаружи намотали? Только потому, что место под койкой занято жратвой? Саквояж ценой в хорошую фотокамеру? Вот так запросто?

– Ну да, а чего им там было? Погода-то хорошая. Курва.

– Действительно, – хихикнула Мифунэ. – Ну, за упокой!

Накатили за упокой.

– Не люблю качку, – продолжила Рысь. – Ненавижу, курва мать, качку. Жаловалась командиру: на посадку заходить сложно. Качает, говорю. Ну, пока на архипелаг шли ещё. Так он меня, когда вся эта холера началась, на мостик вызвал, к иллюминатору подтащил, там «Ветерок» армейцев на боку лежит градусов под тридцать. Вот это, говорит, называется «качает»!

Мифунэ рассмеялась.

– А ты? – спросила наконец она.

– А что я? – возмутилась Рысь. – Была пристыжена. Два раза. Один раз изливала стыд на переборку, второй, осознав и раскаявшись от содеянного, – на обувь командира.

– Унцию за субординацию, – немедленно предложила Мифунэ.

Выпили за субординацию.

– А вообще хорошо у вас тут, – призналась Мифунэ. – Даже матросы как на человека смотрят, а не это наше всё.

– А что, ты не из какой-то армейской программы в пику флотским родам? – удивилась Рысь. – У вас там разве не так?

– Да ну, какое там, – фыркнула Тоня Мифунэ. – «Родам!» Обычная голоногая. Отец так, деловарил по мелочи. Даже без гражданских чинов. Фотолавка у нас своя. Товар вроде и дорогой, но берут по нашим временам, сама догадываешься, как. А потом Свин мой как-то поутру вытолкал меня из койки, заявил, что тян, которая не умеет держать палку хотя бы пяти ангелам – это просто тян, и поволок учиться летать. Я тогда в школе доучивалась ещё. Там же и в кружок фотографии ходила.

– А Свин – это кто? – осторожно уточнила Рысь.

– Кавалергард-лейтенант Порко дель Акаино. – Тоня вздохнула. – Как всё это началось, сначала в действующие, а там в первые же недели пропал без вести над архипелагом. Как на вынужденную шёл – видели, а дальше не знает никто, остров за имперцами с начала войны остался. Ну, может хоть у них похудел.

– Брат у меня, – сказала Рысь, – тоже. Но там видели. И как падал, и как всё остальное. Ты б знала, как на меня дед орал, когда я сказала, что тоже летать буду.

– Я когда над архипелагом летать начала, всё думала, что вот, может, разгляжу его сверху как-нибудь. Прикидывала даже, как бы на вынужденную успеть нырнуть и тут же подскочить с пассажиром на борту. – Тоня запила слова щедрым глотком. – Скажи, глупо, да?

– Чего уж глупого, – мрачно вздохнула Рысь. – Ты его хотя бы в теории дождаться можешь.

И немедленно запила мрачные слова из фляги.

– Ну и вот жила-была одна тян, – продолжила Мифунэ. – И была она бака не потому, что бака, а потому, что пошла воевать единственной тян на кавалерийскую воздушную баталию фотографической разведки.

– Прям вот сама пошла? – не поверила Рысь. – И взяли? Наша до папы с петицией ходила. Официальной, через секретариат. За всех сразу.

– Выставка у меня школьная, – ответила Тоня. – Была. Ну, армеец какой-то заглянул, дочка у него лет на пару младше у нас училась. А там мой «город с высоты» на отдельном стенде вывешен. На широкоугольник арендованный, через отца выпросили с возвратом и страховкой. Ну и приходят в школу наутро две повестки. Одна на пилота, одна на фотографа. У военкома же нормального в голове не поместится никогда, что девка семнадцати лет может ногами палку облезлого гидроплана держать, а с рук бандурой этой в двадцать фунтов весом на ремнях снимать. В одно рыло упоротое. А я тогда мордой в подушку лежу в соплях и слезах, кулаки о стену все отбила уже, похрен мне та выставка, я треугольник с печатью и получила уже, и развернула. Ну что я могла тут ответить, когда у меня не один билет на войну, а сразу два, какой хочешь, тот и выбирай?

Она замолкла ровно на один глоток и продолжила:

– Ну и определили меня в армейскую фоторазведку. Ладно б ещё нормальные военные, так нет, по тому же школьному набору фотографы, мальчики-из-хороших-семей, чтоб им соплёй до колена с червя толщиной висел. – Кавалергард-лейтенант грязно выругалась. – Поголовно скорострелы, хуже разболтанного М2 авиационного. Мамкину титьку забыли уже, подружкиной за всю жизнь и не видели. Матросят как на флоте, две минуты на всю любовь, одно название, что кавалеристы.

Рысь подавилась глотком и начала медленно заливаться краской.

– Антуан вот из них всех единственный мужик, но он дядька уже взрослый, у него семья, дети почти моего возраста, имение хоть на машине объезжай, дом в столице. Так он смотрит через меня насквозь, как просто на пилота с титьками, и не подкатишь. Ещё и жалеет, как чумную…. – тем временем безжалостно продолжа ла Тоня Мифунэ. – Командир-то ваш как? Холостой?

– Не знаю… – выдавила Рысь.

– Что «не знаю»? – потребовала уточнений Мифунэ. – Ты к нему сама подходить хоть раз пробовала?

– Пробовала, – ответила Пшешешенко, искренне надеясь, что ответ утонет в грохоте шторма.

– Ну и? – жадно повернулась к ней кавалергард-лейтенант. – Ты же красная вся, у тебя что, с ним первый раз, что ли? Ну рассказывай, чего было-то?

– На столе