Глубокая охота - Михаил Александрович Лапиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да ладно? – не выдержала Анна Тояма. – Армеец на борту?
– То-то они так разлетались, – задумчиво сказала Пшешешенко.
– Пожалуйста! – настойчиво повторила Кривицкая. – Сами же понимаете, кавалергард-лейтенант максимум обличать и карать прибыл, а ему на самой встрече такой цветник на палубу! Дружба родов войск! Сила юности! Дух взаимовыручки!
– Тираж полтора миллиона, – в такт ей добавила Стиллман.
– Вообще-то, уже миллион семьсот, – застенчиво уточнила Кривицкая. – Ну так что?
– Ладно, уговорила, – согласилась за всех Стиллман. – Ждём.
Что-то подозревать Марыся Пшешешенко начала, когда точка на горизонте выросла до игрушечного самолётика и на глазах превратилась в знакомый ей уже армейский гидроплан. Всё то время, что он выравнивал надводную скорость и заходил в крепежи штатной кран-балки, она нервно металась по краю палубы чуть в стороне от разноцветной команды и пыталась заглянуть в кабину – тот или не тот.
Тот.
Уже на весу пилот разглядел её, расплылся в искренней улыбке и старательно повторил в кабине всё тот же сидячий галантный поклон, что полчаса назад подарила ему Рысь.
Наконец клацнули стояночные замки. Фонарь кабины пришёл в движение.
– Юхии, – простонал каким-то уж совсем женственным голосом армеец, выпутался из ремней и распрямился в полный рост. Лётная куртка тут же набухла двумя увесистыми – как боеголовки торпед – полусферами.
– А?.. – Рысь вытянула к ней палец. Тот неиллюзорно дрожал. – А-а?..
– Привет, девчонки! Вижу, обогнали-таки? – Совсем недавняя, как оказалось, всё же знакомая, непринуждённо спрыгнула на палубу и демонстративно поклонилась. – Антонина Мифунэ, кавалергард-лейтенант. Ёрошику онэгай шимас!
Полыхнула вспышка фотоаппарата.
Ни Рысь, ни Яська так и не поняли, кто из них первой сказал «б…ь!».
Глава 14
Эта дрянная погода хороша одним. По крайней мере, у нас над головой нет вражеских самолетов.
Генрих Леманн-Вилленброк
Подводник. Музыка шторма
– Потрясающий вид, правда?!
Восторг фон Хартманна был вполне искренним. В шторм, ночью, с мостика даже крейсерской подводной лодки обычно видно лишь часть палубы, которая то и дело пропадает в потоке бурлящей воды и очередную волну, которая пытается смыть всё, что не прикручено дюймовыми болтами. Но в этот раз буря в океане шла в паре с бурей в эфире, и где-то в небесах развернулись полотна экваториального сияния. Лишь малая часть его пробивалась сквозь облака, но и этого вполне хватало подсветить призрачно-синим не только изнанку туч, но и бешеную мешанину волн – сколько хватало глаз.
– Удивительное зрелище.
– У-у-ика… – Анна-Мария запнулась и, согнувшись, опустилась на колени. Учитывая, что почти весь экипаж «Имперца» уже четвертые сутки вынужденно придерживался диеты «две кружки воды и полкорочки хлеба», блевать ей было нечем. Увы, приступы тошноты не обращали внимания на мелочи вроде пустоты в желудке.
– Ничего не получается, командир!
Каким образом Верзохина в штормовую погоду сохраняла в относительном порядке свои кудряшки, стало величайшей загадкой не только для фон Хартманна, но и большей части вахтенных, спускавшихся вниз промокшими до нитки. Наиболее популярной, насколько Ярослав понял из услышанного шушуканья, считалась версия, что сохранность прически обеспечивают некие тайные фамильные заклятия.
К большому сожалению фрегат-капитана, магия старинного аристократического рода и современная наука, даже объединившись в лице навигатора «Имперца», никак не могли дать ответ на простой вопрос: в какой точке океана сейчас находится подводная лодка? Сделанная той же Верзохиной – и втайне от неё пересчитанная командиром – прокладка по счислению с поправкой на снос «два пальца к носу» давала точность «где-то посреди океана, наверное, чуть ближе к архипелагу, чем к материку». За последнее, впрочем, ни Алиса-Ксения, ни сам фон Хартманн поручиться бы не рискнули, слишком уж часто менял направление ветер…
– Жаль, но что поделать…
– Погрузимся? – Анна-Мария сумела выпрямиться, но «аристократичной бледности» её лица хватило бы на три боярских рода, даже с поправкой на экваториальное сияние. – Или…
Ярослав ответил не сразу. «Нырнуть» значило дать экипажу очередную желанную передышку от изматывающей качки. И сэкономить драгоценное во вражеских водах топливо – сейчас они даже не могли точно сказать, получается идти к назначенному квадрату или нет. Впрочем, остальные подводные лодки тактической группы тоже почти беспомощно бултыхались в той же самой «кастрюле морских демонов», и собрать их вместе, прежде чем шторм пройдет, вряд ли удастся.
А еще в этой мешанине ветра и волн где-то были враги. Каким-то чудом сквозь вой и треск статики радистка «Имперца» сумела поймать пару обрывков радиограмм, открытым текстом. То ли один конвой, разбросанный штормом, то ли два разных… Конечно, при таком волнении торпедная атака превращается в цирковой трюк, но и с охранением куда проще.
Только радар, даже решись фон Хартманн его задействовать, смог бы показать разве что полный экран засветок, а на глаза вахтенных надежды было еще меньше. Когда огромные валы то и дело перехлестывали через мостик, шансы разглядеть вражеское судно вовремя были самую малость больше, чем протаранить его.
– Придется нырнуть, – неохотно решил Ярослав. – Лейтенант, командуйте погружение. Идем на полста пять саженей вниз.
Он выждал, пока через мостик прокатится очередная волна, и схватился за люк. Почти акробатический номер – успеть спуститься и захлопнуть люк, прежде чем налетит следующий вал. Удавалось это далеко не всем. Впрочем, спускавшиеся с мостика и так приносили на себе по паре ведер воды, а попытки хоть как-то просушить одежду между вахтами, по выражению главмеха, уже «превратили своими трусиками дизельный отсек в логово сраного фетишиста».
Девчонки…
– Верхний люк задраен!
– Погружение!
Вахта центрального поста выглядела не особо лучше дежуривших на мостике. Разница лишь в оттенке болезненной бледности – у стоявших наверху он был синеватый, из-за сияния, а здесь, внизу, почему-то ушёл в зелень. Хотя освещение…
Додумать эту мысль он так и не успел. Сразу после ревуна «Имперец» стремительно повалился на бок. Фрегат-капитан отлетел к борту, на вершок разминулся с гироскопом, приложился спиной о трубы и едва успел прикрыть лицо, как тут же получил удар в живот чем-то тяжелым и твердым – судя по сдавленному писку, чьей-то головой. Откуда-то спереди, от каюты акустиков, донесся странный протяжно-воющий звук, распознать который Ярослав не сумел. Еще через пару очень долгих секунд подводную лодку сотряс чудовищный удар. Свет разом погас, в кромешной темноте кто-то тоненько завизжал. Лениво, словно нехотя, принялись разгораться лампы аварийного освещения. В его свете стала видна стрелка кренометра, застывшая рядом с отметкой «шестьдесят градусов». Вечность спустя она дрогнула и сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее
