Рейд. Оазисы. Старшие сыновья - Борис Вячеславович Конофальский

– Калинин… Калинин! На нас напали!

Горохов ещё даже не до конца осознал смысла его слов, а Самара уже подавала ему пояс с револьвером, патронташ и обрез. Инженер взял у неё всё это, сразу надев пояс, стал быстро обуваться. А сам тем временем спрашивал у переминающегося с ноги на ногу от волнения Баньковского:

– Кто напал? На кого? Где?

Но Толик ответить не успел, на него рычала полуголая Самара:

– Выйди на улицу, варнак, одеться дай!

– Да, да…, – кивал он, побаиваясь взглянуть на неё. Вышел из-за полога, продолжал бубнить уже снаружи. – Человека, что вёз нам воду, порезали. Он весь в крови!

– Порезали? – инженер удивился: порезали, что за глупости, почему не застрелили? – Кто? – кричал Горохов, надевая пыльник и фуражку.

Он уже хотел выйти, но остановился, секунду подумал и схватил сумку с медикаментами.

– Не знаю, он толком ничего не говорит! – кричал инвестор всё так же взволнованно, почти истерично.

Горохов вышел из палатки:

– Хватит орать, не нагоняй страху на окружающих, говори спокойно и чётко: что с ним и где он.

И Баньковский сразу поволок его к тому месту, где раньше стояла вышка, а теперь стоял тягач, который приволок десятикубовую цистерну.

– Он весь в крови, руку ему порезали сильно, бок и голову, голова вся в крови… Он там, около тягача.

Это инженер уже и сам видел, вокруг раненого столпились люди. Он подошёл к людям, довольно бесцеремонно растолкав их. И увидел человека средних лет, который весь был перемазан кровью, он тяжело дышал. Его уложили на грязный брезент, который становился ещё грязнее из-за крови, которая капала и капала из его руки, головы и левого бока. Было ещё светло, но Горохов рявкнул:

– Света мне!

Кто-то стал ему подсвечивать, и инженер осмотрел раны человека.

Порезали!? Да его не порезали, его, кажется, рубили!

Левая рука почти перерублена. Левый бок… Рассечение или прокол такой у него… Голова посечена… Несколько глубоких рассечений, а с правой стороны рассечение такое глубокое, что череп видно через кожу. Горохов быстро раскрывает сумку. Первым делом нужно остановить кровь. Он сразу находит нужный шприц. Но прежде, чем начать, он находит глазами буровика.

– Дячин, сливай пока воду из цистерны, Баньковский его сейчас в город повезёт.

Быстрый и умелый укол, он остановит кровотечение, тут же в руке Горохова появляется второй шприц, это обезболивающее. Иначе все остальные процедуры бедолага может не пережить.

Теперь он достаёт большой тюбик с биогелем, встряхивая его. Инженер не торопится, ждёт, пока подействует обезболивающая инъекция. Всё смотрят на него, уже и Самара тут, принесла воду, готова помогать. Наконец Горохов начинает заливать ужасные раны биогелем. Это вещество очень дорогое, но он не экономит его, а обезболивающее ещё не совсем работает, особенно это было заметно, когда он ввёл трубку тюбика в глубокую рану на груди раненого. Всё, тюбик был пуст, а руки Горохова были все чёрные от засохшей крови. Он снова лезет в сумку и достаёт оттуда медицинский степлер. Теперь раненый уже ничего не чувствует, и инженер ловко, не хуже какого-нибудь медработника и не боясь проступающей из ран крови, стягивает края самых глубоких ран и зашпиливает их степлером. Когда он занялся большой раной на голове пациента, только тогда он спросил:

– Ну, дружище, говорить можете? – теперь, когда кровь уже из ран не текла, инженер достал из сумки ещё один шприц.

– Что… Что? Я? – с трудом отвечал раненый.

– Ты, ты, рассказывай, кто это тебя так? – спрашивал Горохов, загоняя иглу в бедро раненого. – Это не дарги, их тут нет, не казаки, они нас вообще тут охранять должны, и не варан. Варан тебя бы не отпустил, да и не режет он так кожу. Ну… кто на тебя напал?

– Я… и сам не понял, – отвечал раненый, последний шприц был со стимулятором, теперь он говорил увереннее, – ехал, кондиционер у меня вчера помер, я двери кабины от… крыл… для сквозняка… И эта… этот… Я даже его и не видал… А… он с бархана просто запрыгнул ко мне на… в кабину… Хорошо, пистолет был под рукой… На спинке сиденья висел…

– А этот, который запрыгнул, был зелёный? – спросил инженер. – И руки как складные ножи?

– Руки? У него такие… Ножи длинные… Вот прямо до локтя, такие ножи. А сам он серый… Не зелёный.

– В общем, всё тот же самый прыгун-попрыгун, только теперь серый. Ладно, а где это он на тебя напал?

– Четыре километра отсюда по спидометру, – сразу ответил раненый. – Да, где-то… Четыре километра…

– И ты его малость подранил? – уточнил инженер.

– Не малость, всю обойму в него всадил.

– Ну хорошо, ты молодец, – Горохов похлопал его по относительно целой руке, – тебя отвезут в город, а там тебя залатают, там, кажется, хорошая больница у вас.

Он встал, Самара тут же начала поливать ему на руки воду. А он, смывая кровь, заговорил:

– Толя, как только цистерну Дячин от воды освободит, возьми одного человека, отвези раненого в больницу. Оружие не забудьте.

– А ты куда? Ты не с нами? – спросил в ответ Баньковский с некоторым замешательством.

– А я… Я поищу этого охотника… Прыгуна с ножами вместо рук, – задумчиво отвечал инженер. – В нём целая обойма, если раненый не ошибается, так что он далеко убежать не должен.

Больше Горохов ничего не сказал, взял почти опустевшую медицинскую сумку и пошёл в свою палатку. Вот теперь-то пришло время проверить дрон и его камеру. Причём в ночном режиме. Солнце уже садилось за реку, ещё пять-десять минут, и вечерний заряд сильными порывами поднимет пыль с песком и заметёт все следы. И пока ветер не стихнет, у него было время подготовить дрон.

Его у палатки догнал Дячин:

– Сергей Владимирович, может, мне с тобой? Одному опасно, вон она, зверюга, как человека покромсала.

Инженер качает головой:

– Нет. Баньковский уедет, я уеду, ты, Женя, останешься в лагере за старшего. Нельзя всем лагерь бросать. Бабы тут. Оборудование.

– Ясно, – ответил буровой мастер.

Инженер зашёл в палатку, бросил сумку в угол, быстро раскрыл коробку и стал собирать дрон. Он на него очень надеялся, денег в эту штуку было вложено немало. И главные траты пошли на экономичные моторы, на очень дорогие аккумуляторы и камеру. Камеру он не зря взял двухрежимную, такую, которая работает и при слепящем солнце, и при едва заметной на небе луне. Пока он собирал дрон, в палатку пришла Самара:

– Ветер поднимается, – сказала она, садясь рядом с ним. Он и сам это видел, стенки палатки уже