Запретный плод - Эмма Холли

– Ты... ты так возился с малышом, словно тебе действительно это нравилось! Словно это был твой ребенок!

– Но мне правда нравилось, – удивился граф. – И потом, я знаю Бартлов очень давно, и даже присутствовал на крестинах малышей.

Но Флоренс его объяснения показались недостаточными, и она прервала его тираду нетерпеливым жестом.

– Я знаю, что ты задумал! Ты добиваешься того, чтобы я вышла за Фреда, а сам наделаешь мне детей, раз этого не может твой брат! Так вот, ничего не выйдет! Ни-че-го!

Подобная глупость Эдварду даже в голову не приходила. Обвинение Флоренс удивило и позабавило его. Несмотря на весь ее гнев, девушка и сама не верила в то, что говорит. Граф прочитал это по ее лицу. Улыбнувшись, он взял ее за руку.

– Не смей! – резко крикнула девушка, отшатнувшись. В глазах ее блестели злые слезы. Эдвард понял, что ее сопротивление ослабевает. Сильнее всего ему хотелось обнять ее, поддержать и утешить. Задержав дыхание, опасаясь отказа, он сделал шаг навстречу Флоренс и притянул ее к себе. Она не стала противиться, прижавшись щекой к его груди, и слабо вздохнула. Слезы, покатившиеся у нее из глаз, намочили ткань рубашки. Нежно, боясь испугать ее, Эдвард прижался губами к теплому затылку и не отрывался до тех пор, пока сердце не прыгнуло в груди и не застучало чаще и надрывнее.

– Не злись, Флоренс, – тихо шепнул граф. – Я просто хочу заслужить прощение.

– Тому, что ты сделал, не может быть прощения.

Слезы катились и впитывались в рубашку, теплые и такие трогательные, что Эдварду захотелось схватить Флоренс посильнее, сжать и целовать до тех пор, пока она не перестанет плакать. Приподняв ее лицо за подбородок, Эдвард нежно коснулся губами ее губ, но лишь добился обратного эффекта. Поцелуй напомнил девушке все то, через что она прошла, и всколыхнул боль, поселившуюся в сердце.

– Держись от меня подальше! – крикнула она, отчаянно отталкивая его руками. Отступив на несколько шагов, Флоренс повернулась и побежала прочь. Внутреннее чутье подсказало Эдварду, что преследование бесполезно, поэтому он, устало уронив руки, лишь смотрел ей вслед. Даже когда маленькая фигурка скрылась за забором, он не шелохнулся.

Отчаяние сдавило горло. Что же теперь ему делать?

Флоренс думает, что он по-прежнему хочет женить на ней брата, чтобы по ночам пробираться в ее спальню? Да как ей такое в голову пришло? Неужели она сама не чувствует, как гадко и скользко это звучит? Неужели не чувствует, что небезразлична ему? Разве он мог подобным планом, в наличии которого она его подозревала, разрушить ту связь, что установилась между ними? Связь не только физическую, но и духовную. Или это он сам своим жестоким поступком убедил ее в том, что от графа Грейстоу можно ожидать любой подлости? Как заставить ее доверять ему? Как доказать ту любовь, что терзает и мучит его?

Стоп! Почему он ни разу не сказал ей всего этого? Почему, не имея сил сопротивляться этой муке, он не облек ее в слова? Почему не предложил ей большего – руку и сердце? И как мог не предложить?

Что-то странное произошло с Эдвардом, едва он подумал о возможном браке с Флоренс, браке, основанном на любви и доверии, – как если бы какой-то крепкий, гранитный фундамент, на котором держались все его принципы, дал глубокую трещину и стал рассыпаться на глазах. Жениться на Флоренс означало поставить ее впереди Фредди. А брат всегда занимал первое место в его сердце. Граф Грейстоу представлял себе неизбежным свой брак, но сравнивал его с клеткой, в которую он заключил бы себя только ради появления законных наследников. Но брак с Флоренс... она все перевернула с ног на голову, и сейчас, похоже, переворот этот, наконец завершился.

Он не сможет жить без нее, подумал граф. А Фред никогда не сделает ее счастливой, вопреки всему тому, что представлял себе граф раньше.

Сможет ли он сам подарить ей счастье? Способен ли он? Слезы, катившиеся из глаз Флоренс, подсказывали ему ответ: она тоже не представляет своей жизни без него, хотя и не хочет с этим мириться.

А Фредди? Он так желает быть свободным в любви, что готов терпеть любые лишения ради своих убеждений. Быть может, он прав? Ведь жить в тисках светской морали хуже, чем быть свободным.

Сердце забилось больно и часто. Эдварду было страшно признаться себе в том, что он начинает понимать, как прав его брат, готовый бороться за свои убеждения. Он, Эдвард, – просто жалкий трус, раз так долго сопротивлялся очевидному.

– Я сделаю это! – пообещал он покрытому облаками небу и птицам, щебетавшим в кустах у дороги. – Я женюсь на ней!

И странная легкость наполнила все его тело. Теперь, когда выбор был сделан, казалось странным, что этого не произошло раньше. Он шел к такому решению с момента, когда впервые увидел Флоренс в доме мадам Виктуар.

Он женится на Флоренс! Он, Эдвард Артур Бербрук, возьмет в жены Флоренс Фэрли, дочь приходского викария, и сделает все, чтобы она была счастлива. И у них будут дети, красивые, чудесные дети!

Дело за малым – убедить Флоренс в том, что она тоже этого хочет.

Флоренс взлетела по узким ступеням, словно за ней гнались все черти ада. Стремительно вбежав в свою комнату, она захлопнула за собой дверь и огляделась. Маленькая каморка, отведенная ей Кэтрин, была светлой и почти пустой. Из мебели здесь были только кровать, потертое кресло, шкафчик и умывальник. В углу притулилась узкая ванна, точно такая же, как была в доме Флоренс в Кезике. Простые вещи для простой жизни.

Как она ошибалась, думая, что может избежать всего этого! Девушка из бедной семьи, пытающаяся прыгнуть выше своей головы, попасть в высший свет. Как самонадеянна она была!

Кэтрин верно сказала: связавшись с Бербруками, получишь лишь боль и разочарования.

Флоренс прижалась спиной к двери, словно пытаясь защитить свою комнату от вторжения, которое произошло гораздо раньше, и не в этом доме. Эдвард вторгся в ее жизнь и поселился в ее сердце, похоже, навеки. Сегодняшняя встреча доказала: ничто не ушло, ничто не изменилось. Мысли о нем терзали, мучили и не оставляли в покое.

Эдвард, волнующийся за брата, упавшего с лошади. Эдвард, схвативший ее за руку в Академии искусств и потащивший в дальний зал только для того, чтобы показать удивительную картину. Эдвард, так редко и скупо улыбавшийся, а все чаще хмурый и жесткий. Эдвард, танцующий с ней на балу у Вэнсов, – так уютно было в его руках! Как ей недоставало его, как мучительно ныло все тело при воспоминании о тайных объятиях и жарких поцелуях.

Неправда! Все, что она помнила, было неправдой! Ее любовь окрасила черное в белое, подменив отвратительное прекрасным и благородным. Для настоящего Эдварда в жизни была ценна только честь его семьи. В его жилах вместо крови текла вода, а сердце было камнем. Ему было наплевать на Флоренс с ее чувствами, он не знал даже о том, что его брат вовсе не хотел быть спасенным столь нелепым образом. Дьявол, дьявол в человеческом обличье!