Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы] - Дмитрий Холендро

Дом, оладьи, теплая печка — что это за чудо после такого дня! Молодожены занимали две нарядные комнаты. Обставлены они были вполне по-городскому, с хорошим гардеробом, буфетом, в котором громоздился сервиз — свадебный подарок родителей Степана, о чем сказала его жена, — с большими фотографиями на стенах: на одной — выпускники курсов механиков, на другой — агрономического техникума, в овальчиках, а в центре той и другой, в овалах покрупнее — фотографии учителей. И стены, и буфет, и кровать, и этажерка с книгами, и тумбочка с духами — все было украшено яркими вышивками.

— Это Лена, — объяснил Степан Константинович.

Оладьи нетерпеливо зашкворчали на горячей плите. Через какую-то минуту их выросла целая гора на тарелке, и проворные руки Лены уставили стол всякой едой: копченой рыбой, салом, порезанным на прозрачные и оттого розовые кусочки, домашним печеньем, а к чаю появился и лимон.

Степан Константинович усадил Петю за стол.

— Ну, вот какая у нас история, — начала без предупреждения Лена, и Петя понял, что история эта уже давно обсуждалась в доме. — Работала я агрономом. Работа нелегкая, все время в поле, с шести утра и до темна. Как будто бы и хорошо, что теперь я хожу на работу к девяти и сижу до шести, а потом дома, но, — она посмотрела на мужа, — мне не по душе… Не нравится!

— А где вы сейчас работаете?

— В райисполкоме, секретарем.

— Ну?! В связи с замужеством переменили профессию?

— Нет! — пристукнул кулаком по столу Степан Константинович так, что чай у него выплеснулся из стакана на скатерть. — Выбрали ее! Сам на тракторе сведения доставлял! — Он оглядел пятно на скатерти и стал виновато растирать его.

Лена протянула руку с полотенцем, вытерла пятно.

— Выбрали, — подтвердила она, мягко улыбнувшись. — Выбрали в районный Совет и взяли работать в райисполком, потому что… вот, — она кивнула на мужа, — ну, в общем понятно почему, а теперь я жалею…

— Что за меня замуж вышла? — взволнованно спросил Степан Константинович больше для Пети, чем для себя.

— Ты пей чай! — снова тихонечко засмеялась Лена. — Не жалею, что за тебя замуж вышла, и жалеть не буду. Я другим не завидую, пусть мне позавидуют. А что сама собой судьба у меня вышла печальная, то это, правда, вышла. Ну, вот вы скажите, как тут быть? — доверчиво обратилась она к Пете, а он, вместо того чтобы поразмыслить над ответом, любовался тем, какие у нее ясные, честные глаза с карими кристаллинками в синей глубине, какие пушистые детские завитки на висках и как она легко улыбается и смеется. Должно быть, очень смешливая.

— И вы не можете ответить, — сверху вниз сокрушенно покачала головой Лена. — Никто не может. А я все же убегу.

— Вот! — воскликнул Степан Константинович, со звоном ставя стакан на блюдце.

— Куда? — выпалил вслед за ним ошеломленный Петя.

— Убегу, — повторила Лена ради собственной твердости. — На сев.

И она прищурилась и посерьезнела разве только на миг. Затем веселая, ласковая улыбка снова приютилась у ее тонких губ. Слушая ее, как бы ее взглядом Петя видел степь, ровные, без границ, поля, дымку влажного воздуха над ними, тракторы, тянущие сцепы сеялок.

— Как пришла весна, так я вскидываюсь по утрам, до рассвета, — говорила Лена, — и уж больше спать не могу. Тянет в степь.

— Я тебя взаперти держать буду, — грозно пообещал Степан Константинович. — Сиди.

Не считаясь ни с возражениями, ни с мольбами Пети, ему постелили на кровати, а хозяева остались в первой комнате на диване, к которому подставили стулья. И стало тихо, только ветер гулко валил за окнами, всплескиваясь в воздухе, и был он похож на реку, хлынувшую мимо дома, и к шуму его нельзя было не прислушаться хоть на время. Но потом Петя привык к ветру и совсем перестал его слышать, вспомнив Гошкина.

Глупая фигура? Нет! Это он второпях подумал о нем. Те, кто назначал сюда этого артиста, несерьезно, неуважительно отнеслись к Лене, Степану Константиновичу, Васе. Петя заворочался, и Степан Константинович громким шепотом окликнул его:

— Не спите?

— Сплю, — отозвался шепотом Петя, чтобы успокоить хозяев.

— А что, Гошкин — плохой артист, а? — спросил Степан Константинович, видимо переосмысливая свои оценки.

— Плохой, — убежденно ответил Петя. — Просто никудышный, просто гнать его надо.

Механик молчал.

И Петя понял, что Степан Константинович, может быть, и не ошибался, может быть, давным-давно знал цену Гошкину, но хвалил его сегодня в первом акте потому, что ему хотелось, чтобы всё в районе, где он живет, было хорошим, чтобы всем он гордился.

— Спать пора, — нестрого, но внушительно предупредила Лена.

Пете вспомнилось его училище и один из друзей, с которым он, правда, много спорил все годы учебы. Скажи ему и сейчас про районный Дом культуры, — как он натопырщится! А где он? Женился на красивой актрисе и теперь каждый вечер встречает ее у служебного подъезда московского театра, ограждая от подозреваемых провожатых. Как-то Петя видел его, приезжая в отпуск. Весь он обносился, усох, но не подает виду и сочиняет, что его зовут по крайней мере в десять провинциальных театров, но он никуда не едет, ибо расти можно в одной Москве.

А не ближе ли к Москве та же Лена и Степан Константинович по духу, по мыслям, по скромным своим делам? Приехать бы сюда тому другу. Не приедет! Что ж… Презренье сидням! И да здравствуют те, кто едет, кто работает, не испаряясь, как роса, и не витая в облаках где-то между землей и небом, так и не обретая своего места в жизни.

Он лежал закинув руки за голову и все ближе подходил к мысли остаться здесь вместо Гошкина. Тем более что он пока еще не женат и волен сам выбирать, где ему лучше. Только бы поддержал его Алексей Антонович и согласились на назначение областные руководители. А что? То-то удивятся в Доме народного творчества! Эх, верно, удивится даже ко всему равнодушный верзила-шофер, которого он бросил на дороге, а приехать бы и ему сюда, к Степану Константиновичу, вместо того чтобы целыми днями дремать в машине у подъезда, положив голову на «баранку».

И он заснул.

Утром Петя поразился тишине, разлитой за окном. Ветер весь унесся куда-то, и не верилось, что так неподвижно, будто вделанное в стекло, может стоять тонкое дерево с чуть проклюнувшейся листвой и таким обильным бывает свет (в нем растаяла маленькая занавеска) и такой нежной синева. Он, однако, заспался!

Петя позвал Степана Константиновича, но ему никто не ответил, и тогда он быстро и смущенно вскочил. Одевшись и разведя руки для зарядки, он глянул в высокую синеву за окном и застыл так. Какой большой мир под этой солнечной синевой, за домами, углы и крыши которых видны в окно, далеко отсюда. И как он заманчив! Вчера Петя почти решил остаться здесь, но об этом надо еще подумать. Хорошо, что он не сказал Степану Константиновичу: было бы неудобно отступать.

В синеве, над крышами, пролетали птицы. Петя проследил за ними и подумал, что огромная степь, должно быть, не так привольна для птиц, как тесная рощица, как два-три густых дерева, полных щебета. Степь для него была широка и неизвестна.

Но где же Степан Константинович? Где Лена? Хоть он поспал больше, чем полагается, еще нет девяти. Оставили его одного, а ему скоро нужно к секретарю райкома. Как быть с домом?

Петя выглянул во двор и посидел под солнышком на скамейке, размышляя о своей поездке. Странно… Вчерашняя ненависть к Гошкину, которого он считал негодяем, несколько притупилась.

Конечно, он не пощадит его, он скажет о нем все, что надо, секретарю райкома, но он уж знал и о том, что первый автобус, пожалуй, повезет его домой. Хорошо бы купить Лене и Степану Константиновичу какой-нибудь подарок на прощание, книгу или что-то такое.

Петя вздрогнул от громкого стука калитки, повернулся к ней и увидел Степана Константиновича. Тот был в рубашке, без пиджака, растрепанный и растерянный.

— Удрала! — закричал он Пете. Губы его дрожали. Петя сразу понял, о ком речь, но механик повторил, объясняя:

— Лена убежала!

И Петя пригляделся к нему, не разбирая, какого чувства больше на его лице: горя, обиды или восхищения, и не зная, что делать ему, сочувствовать или восторгаться.

Степан Константинович протянул Пете записку.

«Милый Степушка! — было написано на листке. — Я уезжаю в Ленинский, на сев. Алексей Антонович разрешил. Не сердись на меня, Степушка. Оладьи в духовке, разогрей, накорми гостя. И сам не забудь поесть. А то забудешь. В поле увидимся. Лена».

— Удрала! — в третий раз повторил Степан Константинович.

— Настояла на своем, — сказал Петя.

— Ведь она беременная, — пробормотал механик.

И Петя подумал, что Лена все-таки уехала на сев, а он собирался подарить ей книжку на прощание.

— Когда же она уехала? — проговорил он, чтобы что-то спросить. — Не удержали?