Борьба за Рим - Феликс Дан

— Ну? — нетерпеливо спросил Тейя.

— Мой несчастный друг, воспитатель, пропавший Цетег.

— Ну, едва ли, — заметил король. — Он, вероятно, утонул. Ведь его плащ нашли в воде.

— Вы все истинные христиане и не знаете, что дьявол не может умереть! — заметил Тейя.

— Но это мы узнаем после — сказал Тотила. — А теперь, друзья мои, слушайте. Вы слышали, что Юстиниан отказывается от мира. Но он воображает, что мы будем сидеть и ждать, пока ему удобно будет начать войну с нами. Покажем же ему, что мы будем опасными врагами для него. Он хочет изгнать нас из Италии! Хорошо, он увидеть готов снова, как во времена Теодориха и Алариха, в своей собственной земле. Но прежде всего — храните наше решение в тайне, потому что тайна — мать победы. Готовься, Юстиниан! Мы скоро явимся к тебе! Защищайся!

Глава IX

В простом, но уютном домике в Византии сидели в столовой двое людей за стаканами вина.

— Расскажи же, что было с тобою. Ведь мы так давно не виделись, — сказал Прокопий.

Цетег отпил из стакана. Он значительно изменился с той ночи. Глубже были морщины на его лбу, мрачнее взгляд. Вообще, он не то чтобы постарел, но казался еще холоднее, беспощаднее.

— Ты знаешь ход событий до падения Рима. В ту ночь я видел его падение, Капитолий рушился, мой дом погиб. Эта картина причиняла мне большую боль, чем горящие стрелы готов и даже римлян. Когда варвар разбил статую моего предка, я от злобы и боли потерял сознание. Очнулся я на берегу Тибра, свежие струи которого и теперь оживили меня, как двадцать лет назад, когда я также лежал там, смертельно раненый. На этот раз меня спас Люций Лициний и верный мавр, каким-то чудом избежавший встречи со страшным Тейей. Варвар отбросил его к двери, но не убил. Мавр вскочил и бросился к боковой калитке, где встретил Лициния, который был оттиснут толпою на улицах и только теперь достиг моего дома. Вместе с мавром они бросились по моим кровавым следам в доме, в залу, где я был, и нашли меня в обмороке. Они завернули меня в мой плащ и, захватив с собою, спустились через окно во двор, а оттуда бросились к реке. Там было уже пусто, потому что все готы и римляне бросились тушить Капитолий. Притом Тотила строго приказал щадить всех не сражающихся, поэтому никто из попадавшихся навстречу готов и не остановил их. На берегу реки они нашли пустую рыбачью лодку, полную сетей. Они положили меня на сети и принялись обливать водою, а мой плащ умышленно бросили в реку, чтобы заставить думать, будто я утонул. Вскоре я очнулся, но в сильном бреду. В гавани Рима стоял купеческий корабль. Мои спасители внесли меня туда, а сами отправились за хлебом и вином. Один из гребцов корабля узнал меня и начал громко звать готов, желая выдать меня им. Но остальные гребцы работали когда-то на моих шанцах, я кормил их целый год. Они убили кричавшего и обещали Сифаксу сделать все возможное, чтобы спасти меня. Готы осматривали все выходившие из гавани суда. Но гребцы покрыли меня кучей зернового хлеба, Сифакса и Лициния засадили за весла и таким образом благополучно вывезли нас из гавани и доставили в Сицилию. Но я долго был еще при смерти от ран, никого не узнавал и только беспрестанно кричал: «Рим! Капитолий!» Наконец, благодаря искусству врача, а главным образом — заботливому уходу верного мавра, я выздоровел. Прежде всего я продал все свои громадные поместья.

— Как? ты продал эти чудные дачи, которые были у тебя на берегу моря?

— Все продал богачу Фурию Агалле, — ведь надо было нанять новых солдат, а без денег…

— Неужели ты снова будешь бороться? — с удивлением спросил Прокопий.

— Конечно, до последней минуты жизни. Запасшись деньгами, я отправился в страну старых своих знакомых — исаврийцев, армян и абасгов, и нанял там значительные отряды, хотя, к сожалению, Нарзес забрал почти всех к себе для борьбы с персами. Но я узнал об одном новом племени германцев, племени хотя не особенно многочисленном, но очень храбром, о лангобардах.

— Лангобарды! — вскричал Прокопий, — видел я их! Да, они храбры, но храни Бог твою Италию от них: это волки в сравнении с овцами-готами.

— Тем лучше, — мрачно ответил Цетег, — они уничтожат готов. Я послал к ним Лициния для переговоров, а сам поспешил сюда, рассчитывая при помощи императрицы склонить Юстиниана снова послать войска в Италию. Но не понимаю, что сталось с Феодорой? Мы с нею давно знакомы, с молодых лет. Она и теперь под моим влиянием. Но о войне и слышать не хотела, — занялась исключительно мыслями о постройке церквей, откуда такая перемена в ней?

— Не знаешь? Да ведь она страдает каким-то страшным недугом и только благодаря необыкновенной силе воли скрывает свои страдания, так как Юстиниан не выносит больных. Узнай он, что она больна, — он под предлогом лечения отправил бы ее на край света.

— Удивительная женщина! Но, как бы ни было, я уже отчаялся в помощи Юстиниана, тем более, что прибыли послы от готов — Кассиодор и… и другой, с предложением мира. Феодора была против войны, и все казалось потеряно для меня. Но в последнюю минуту мне все же удалось подействовать на нее. От нею же самой я узнал, что Юстиниан милостиво принял готских послов. И я сказал: «Ты тратишь все свое золото на постройку новых церквей, но едва ли сможешь выстроить их еще сотню. А если ты убедишь Юстиниана вырвать Италию из рук еретиков-готов, то этим самым ты возвратишь Небу сразу тысячи церквей, которые теперь принадлежат еретикам. Думаешь ли ты, что твоя сотня имеет больше значения?» Это подействовало. «Да, большой грех оставлять церкви в руках еретиков, — проговорила она. — Я не возьму такой грех на себя. Если мы и не будем в состоянии вырвать все церкви из рук готов, то все же никогда Юстиниан не признает их прав на Рим. Благодарю, Цетег! Много общих грехов нашей юности простят нам святые за то, что ты удержал меня от этого греха». Она тотчас пригласила Юстиниана к себе и поцелуями и мольбами побудила его поддержать дело Христа. В тот же вечер Юстиниан отказался от дальнейших переговоров с Кассиодором. Пока еще нет средств начать войну, но я найду их: Рим должен быть свободен от варваров, — решительно сказал Цетег.

— Цетег, — вскричал Прокопий, глядя на него с удивлением, — я поражаюсь величием твоих духовных сил, и особенно в наше время, когда всюду видишь только ничтожных людишек. Я понимаю теперь, почему все враги так суеверно боятся тебя. Такая сила и настойчивость не могут не влиять на, людей, — вот почему ты побеждаешь всех своих врагов.

— Всех? Да, мелких, конечно. Но что мне в том, когда в Риме властвует враг, единственный, который действительно велик. О, как ненавижу я этого белокурого мальчишку с женственным лицом! Когда наступит день, в который его кровь обагрит мой меч! С самого начала моей борьбы за Рим этот мальчишка вечно становится мне поперек дороги и почти всегда побеждает! Он отнял у меня моего любимца — Юлия, мой Рим и даже моего благородного коня Плутона. Пизон рассказал мне, что его воины нашли Плутона в месте, где скрыл его Сифакс. И из всей добычи Рима Тотила взял только «лошадь префекта». О Плутон! перебрось его через свою голову и растопчи его своими копытами!

— Однако ты горячо ненавидишь его! — вскричал Прокопий.

— Да, ненавижу! Я поклялся, что он умрет от моей руки. И это так и будет. Но когда удастся мне найти средства, чтобы натравить Юстиниана на готов!

В эту минуту вошел Сифакс.

— Господин, во дворце какая-то странная суета. У всех ворот расставлены сторожа, чтобы тотчас проводить в закрытых носилках прибывших гонцов во дворец. И вот тебе записка от императрицы.

Цетег схватил поданную записку и прочел:

«Не покидай завтра своего дома, пока не получишь известий от меня. Завтра решится твоя судьба».

Действительно, двор Юстиниана был сильно взволнован. Приехавшие гонцы сообщали невероятные, но тем не менее справедливые известия: готы сами начали войну. После целого ряда побед они не только овладели всеми городами Италии, которые оставались еще во власти Византии, захватили Сицилию, Сардинию и Корсику, но вторглись уже в пределы самого Византийского государства. Соединенный флот их под начальством Гунтариса, Маркья и Гриппы после двухдневной битвы уничтожил византийский флот, а сухопутное войско под начальством Тотилы и Тейи вторглось в Македонию, захватило Фессалонику и этим открыло себе свободный путь в Византию, так как государство не имело наготове нового войска для защиты столицы. Но Тотила не двинулся дальше, а снова прислал послов с предложением мира: он предлагал возвратить Византии все захваченные у нее города и области под одним только условием, чтобы Юстиниан отказался от Италии.

Юстиниан просил временного перемирия. Тотила согласился, но с тем, чтобы по истечении его был заключен мир. Юстиниан обещал. Но ему очень тяжело было отказаться от мысли владеть Италией, и он собрал совет. Все сенаторы, узнав подробности дела, единодушно молили о мире. Только два голоса требовали войны: императрица Феодора и Нарзес.