Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса - Альфредо Конде

Началась молчаливая война с листовками и различного рода угрозами, и Ибаньес следил за ней со своего наблюдательного пункта. Первая листовка появилась в церкви Феррейры, жителей Валадоуро уведомляли о том, что им следует явиться шестнадцатого числа для повторения мятежа, который на этот раз покончит с властью господина Саргаделоса. За ней последовала еще одна, появившаяся в следующее воскресенье на дверях церкви Руи, и в ней вопрошалось, как это жители не приходят в ужас оттого, что среди них живет человек, который из пастуха превратился в волка и привел к гибели свое стадо. Когда Антонио прочел эту листовку, он признал в ней руку брата Венансио, который таким образом отвечал на полученные им сообщения о деятельности священника этого прихода, пастыря, ставшего волком. Ибаньес улыбнулся, ничего не говоря. Немало порадовала его и третья листовка, приколотая на двери дома священника: его уведомляли о совершенном им грехе на тот случай, если сам он этого не заметил.

На дверях церкви в Буреле тоже появилась листовка, бывшая ответом на две предыдущие. Ее цель состояла в том, чтобы поддерживать жителей в состоянии войны с заводом, при этом предлагалось двести песо тому, кто покончит с Ибаньесом. Война не на жизнь, а на смерть, которую объявил Антонио, началась. Семнадцатого июня, когда уже наступило лето, сам Антонио Кора вышел навстречу перевозчикам Шоану Басанте и Антонио Фернандесу, доставлявшим королевские снаряды в порт Сан-Сибрао, и начал их всячески бранить, поносить и оскорблять, потом побил их палками и заставил сбросить с повозок двадцать бомб, а затем пуститься в бегство. То же самое сделал и Мануэль Педроса. Они определенно приступили к военным действиям, и никто этого не скрывал.

Но кое-что приятное все-таки тоже происходило. Листовка, появившаяся на доме Антонио Лопеса Вильяполя, уполномоченного представителя Ибаньеса в Вивейро, которую Вильяполь тут же отнес наряду со многими другими, переходившими из дома в дом, на счет Франсиско Пардо Кастельяноса, жителя Вивейро, друга Коры и Педросы и открытого врага завода, и призывавшая жителей покончить со всем в середине мая, не возымела никакого действия. Намерения подстрекателей провалились благодаря решительным действиям Ибаньеса и стараниям его друзей. Бернардо Фелипе и брат Венансио употребили все свои связи в защиту человека, снабжавшего оружием армию его величества. Быстрые совместные действия помешали полному осуществлению планов, ставивших целью повергнуть того, кто осмелился подняться над своим общественным положением и создать империю, мудро и своевременно поставленную им на службу его величеству королю. Это его и спасло.

Дни, последовавшие за возвращением Антонио Ибаньеса в Саргаделос, были очень напряженными, хотя наступившее наконец во всем своем блеске лето весьма благоприятствовало тому, чтобы заполнить их радостным светом, предоставлявшим также дополнительные часы, которые можно было использовать в первую очередь на ремонт доменных печей, а уже потом остальных цехов, работы в которых начнутся лишь после того, как будут восстановлены жилые дома и вся украденная утварь будет заменена новой благодаря щедрой помощи хозяина, выплатившего вперед деньги. Он был уверен, что в конце концов получит назначенное судьями возмещение убытков. Это был удобный случай проявить великодушие, как советовал Шосе, и Антонио намеревался сделать все возможное, чтобы покончить с образом хапуги-ростовщика и еврея, как его называли во всевозможных пасквилях, распространявшихся и в эту раннюю летнюю пору на деревьях возле церквей, словно предсмертные хрипы заморского чудовища, которое наконец-то билось в агонии. Никто никогда больше не напомнит ему об арестах имущества, мере, использованной им, чтобы возвратить займы, сделанные под залог тонкого льна людьми из округи. Некогда это помогло ему преуспеть, ибо, не будь этих займов, не было бы никогда и Саргаделоса.

Казалось, его беспокойство передалось и рабочим. Избитые разъяренной толпой, ограбленные ею, теперь они сплотились вокруг хозяина металлургического завода так, как раньше и представить себе никто не мог. Даже ужасная пощечина, которую Ибаньес залепил лейтенанту Руису Кортасару, помогла ему подтвердить свое положение промышленного лидера, способного не моргнув глазом поставить на место армию. Армию, находившуюся в руках местных дворцовых прихвостней, армию, которая имела обыкновение в момент мятежа пребывать в никому не известном месте и в большинстве случаев служила удовлетворению лишь личных интересов командиров и офицеров, которым случалось прострелить грудь какого-нибудь крестьянина пулей мелкого калибра.

Антонио Ибаньес был достаточно восприимчив, чтобы почувствовать окружавшую его атмосферу, и достаточно искушен, чтобы не воспользоваться ею. Но он не был низким человеком. Он сохранил верность своим убеждениям и продолжал линию поведения, обязывавшую его проявлять почтение к просвещенной монархии, в которую он всегда верил, прибегая к правосудию и уважая его решения, хотя он и постарался извлечь из них всю возможную пользу, чтобы возместить убытки. Он не хотел быть низким человеком и умел не быть им. Первое, что он привел в порядок, были жилища рабочих: длинная улица стоящих вплотную друг к другу каменных домиков, которые он лично спроектировал и приказал возвести, когда строительство металлургического завода только начиналось. И теперь он снова отдал тот же приказ, торжественно и громогласно, и он же велел плотникам обставить дома всей необходимой мебелью. Продовольственный склад на пристани Сан-Сибрао обеспечил всех продуктами, и оливковое масло и вино, бобы и турецкий горох, пшеница и кукуруза раздавались самым щедрым образом. Ибаньес, однако, не догадывался, что эти действия еще более ожесточат души его теперь уже явных врагов, в первую очередь Мануэля Педросы, главного подстрекателя.

Идальго дворца Педросы предоставил убежище Франсиско в момент наибольшей опасности, это так; но этот поступок, который Педроса хотел использовать в качестве алиби, чтобы избежать суда, был расценен Ибаньесом как доказательство тайной интриги, сплетенной настолько незаметно, что пришлось просить помощи у главного врага. Теперь же к ненависти, порожденной бунтом, следовало прибавить еще и ту, что рождалась из бессилия и зависти, расцветая отныне еще более пышным цветом. А наш предприниматель тем временем бродил среди рабочих и не задумываясь при случае подставлял плечо на работах, которые еще до недавнего времени считались уделом людей низкого происхождения. Более того, он развращал рабочих, не давая им ощутить разницу в общественном положении, содержал их, одаривал пособиями и снабжал деревянными балками, чтобы подпирать новые чердаки.

Постепенно эта деятельность стала наполнять жизнью не только окрестности Саргаделоса, но и сердце его хозяина. На всем протяжении лета не прекращались работы, и вот, пусть медленно, печи вновь начали действовать. Время от времени Антонио Ибаньес оставлял все на своего шурина и Шосе и удалялся в Рибадео, приводя доводы, которые не грешили против правды: его присутствия, например, требовали морские торговые перевозки; однако все это служило лишь прикрытием истинной насущной потребности, призывавшей его к Лусинде. Как раз в один из таких приездов были завершены работы по сооружению тайных кладовых в подземном ходе, который вел в домик, где жила девушка. Он часто посещал ее. Казалось, вся первозданная сила души Лусинды таилась в ожидании, дабы потом переливаться в него на протяжении ночей, постепенно возвращавших ему почти уже утраченную веру в жизнь. О, этот неустанный, лихорадочный труд! Однажды ночью, когда голова Лусинды покоилась у него на груди, а он забавлялся тем, что пропускал ее волосы между пальцами, девушка задала ему бесхитростный вопрос:

— А разве ты, который все можешь, не мог бы стать генералом, чтобы командовать солдатами?

Антонио только что вновь рассказывал ей о возмутительном поведении Руиса Кортасара и Бернардино Техадо и о своем подозрении, что, видимо, придется смириться с несправедливым приговором, по которому его условно осудили на тюремное заключение за нанесение оскорбления лейтенанту в обмен на судебный приговор, согласно которому ему полностью возмещались все убытки, благодаря чему он сможет восстановить свое доброе имя и разрушенное имение. Лусинда удивила его своим умом, подтолкнув к решению, которое предполагало не только власть, но и почет, то, что всегда доставляло ему такое удовольствие и скорее всего заставит скрежетать зубами шайку идальго, безнадежно отставших от жизни.

Когда Лусинда задала свой вопрос, Антонио ничего не ответил ей. Он лишь продолжал гладить ее волосы и смотреть на нее так, что она даже испугалась, испытав беспокойство по поводу того, что же такое там разглядывает ее возлюбленный хозяин. Она не догадывалась, что он просто отдает должное ее уму и еще размышляет над тем, как следует поступить, чтобы достичь нового горизонта, только что намеченного Лусиндой. На следующее же утро, едва встав, он послал письмо Бернардо Фелипе, настаивая, чтобы тот предпринял необходимые хлопоты, которые привели бы к назначению его почетным генералом артиллерии. Этот молодой щеголь лейтенант Руис Кортасар и его командир граф Сан-Роман узнают, с кем они осмелились шутить.