Купеческий сын и живые мертвецы (СИ) - Белолипецкая Алла

Иванушкина тетушка только охнула — едва слышно. А вот Лукьян Андреевич Сивцов, сидевший от неё по другую сторону — тот вскочил со своего места так резко, что стул его с грохотом упал на пол. Однако звук этого удара не заглушил слов, произнесённых господином Красновым:

— Все сидите на своих местах! Я выйду отсюда вместе с госпожой Эзоповой, оставлю её в кресле снаружи, а потом...

Однако исправник не позволил ему договорить.

— Ах, ты... — Он произнес несколько непечатных выражений, намекая на неприличное поведение матушки доктора. — Не будет для тебя никакого потом! Зато будет — Владимирский тракт! — И он одним движением выхватил из кармана форменных бриджей полицейский свисток — явно намереваясь вызвать с его помощью городовых, которые, как подозревал Иванушка, дежурили где-то снаружи.

Однако свистнуть он не успел.

— Нет! — Иван Алтынов вскинул руку изрезанной ладонью вперед, изо всех сил стараясь не глядеть на тётушку, по шее которой уже текли две тонкие алые струйки. — Погодите, Денис Иванович! И вы, Сергей Сергеевич, умерьте свой пыл. Не совершайте преступления, за которое вас в самом деле можно будет взять под арест.

— Что значит — в самом деле? — Голос Огурцова прозвучал надменно и саркастически. — Намекаете, Иван Митрофанович, что сейчас я этого прохвоста арестовать не могу?

— Должен вас огорчить, — сказал Иван Алтынов, — но, согласно Уложению об уголовных наказаниях Российской империи, такого права у вас нет. Вчера исполнилось ровно пятнадцать лет со дня гибели моего деда. И, стало быть, срок давности по делу о его убийстве истек. Если не верите мне — можете спросить у господина Мальцева!

— Он прав, — с огромной неохотой проговорил уездный нотариус. — Понятие срока давности было закреплено ещё в Манифесте Государыни императрицы Екатерины Второй от 28 июня 1787 года. И по истечении установленного законом времени никакие обвинения предъявить уже нельзя, сколь бы ни были вескими доказательства вины того или иного лица.

Произнося это, он глядел не на исправника: он не отводил взгляда от Ивана Алтынова. И взгляд этот совершенно отчётливо вопрошал: "Но вам-то, юноша, откуда это известно?".

Исправник, не сдержавшись, еще раз шёпотом выматерился. Петр Эзопов безо всякого стеснения захохотал. А Сергей Сергеевич Краснов разжал пальцы, так что двузубая вилка со звоном упала на пол; и доктор проводил её столь удивленным взглядом, словно и сам недоумевал: с какой стати он взял сей предмет в руки?

Иван кинулся к тетеньке, выхватывая на бегу из кармана носовой платок — отдать ей, чтобы она зажала раны. Однако Софья Кузьминична только отмахнулась — просто стерла кровавые полоски ладонью.

— Не нужно, дружочек, — сказала она. — Доктор хоть сколько-нибудь существенного вреда мне не причинил. Да и не планировал причинять, правда, Сергей Сергеевич? Это ведь была просто неудачная шутка с вашей стороны.

В последней её фразе не слышалось вопроса. А потом Софья Кузьминична, окончательно всех удивив, повернулась к исправнику:

— И у вас, Денис Иванович, — сказала она, — нет ни малейших оснований заводить дело о покушении на мою скромную персону. Ибо никакого покушения не было вовсе.

5

Иван Алтынов заметил, что доктор Краснов хотел вернуться на прежнее своё место — рядом с Софьей Эзоповой. Однако приказчик Сивцов так на него зыркнул, что уездный эскулап почёл за благо отсесть подальше от своей пациентки, над которой он вот так подшутил. Он, может, и вовсе предпочел бы покинуть зал для приёмов, однако туда уже вошли двое городовых — даже и без зова со стороны исправника. Один из них что-то говорил сейчас господину Огурцову, склонившись к самому его уху. А другой застыл возле входных дверей зала с непреклонным видом часового. И, что бы там ни говорила Софья Кузьминична, закон здесь представляла не она. Так что, если бы исправник решил отдать приказ об аресте доктора за "шутку" над купеческой сестрой, городовые без звука подчинились бы. И Сергей Сергеевич сидел сейчас тихохонько за противоположным от своей пациентки концом стола.

Впрочем, Иван зафиксировал всё это чисто машинально: внимание его приковали к себе переговоры исправника с подчиненным. Купеческий сын так напряженно — хоть и безрезультатно — вслушивался в слова, которые шепотом произносил городовой, что даже не сразу уловил, что к нему самому обращается Лукьян Андреевич Сивцов. Тому пришлось, очевидно, раза два или три повторить свой вопрос, прежде чем Иван обратил на это внимание.

— Что, простите? — переспросил он, наконец-то поглядев на бедного Лукьяна Андреевича.

— Я хотел узнать, как вы догадались о том, что именно доктор и Агриппина Федотова убили вашего деда, — повторил приказчик свой вопрос.

— Ну, догадаться было не так уж трудно. С Агриппиной Федотовой дед много лет враждовал — об этом, среди прочего, говорится в бумагах моего отца. А что касается доктора... Скажите, Пётр Филиппович, — обратился Иван к господину Эзопову, — для чего вы отбили телеграмму своему однокашнику с просьбой послать записку исправнику Огурцову и сообщить о том, что в доме Алтыновых замышляется убийство?

— Да с какой стати мне было бы такую телеграмму отбивать? — Пётр Эзопов изумился самым искренним образом.

— Вот и я подумал о том же: с какой стати? И, когда Лукьян Андреевич об этой телеграмме упомянул, я на всякий случай решил произвести проверку: отправил здешнего мальчишку-посыльного на телеграф. И велел узнать, не приходило ли минувшим днём каких-либо телеграмм из города Санкт-Петербурга от господина Эзопова. Якобы телеграмму эту могли доставить по неверному адресу, а её с нетерпением дожидается один из постояльцев доходного дома. И знаете, какой ответ посыльному дали на телеграфе? — Теперь Иван обратился уже к доктору, но тот демонстративно отвернулся; и купеческий сын продолжал: — Из столицы Империи в Живогорск вчера вообще не поступало никаких телеграмм. Доктору нужно было отвлечь внимание от себя самого. Возможно, он каким-то образом узнал, что мой батюшка исчез, и забеспокоился: не свяжут ли это исчезновение с теми давними событиями? Вот он и отправил Денису Ивановичу ту записку.

— Японский городовой... — пробормотал Лукьян Андреевич. — Так ведь я сам посылал вчера к доктору нашего дворника: узнать, не обращался ли к нему Митрофан Кузьмич за помощью? Не чувствовал ли он себя плохо? А дворник, надо думать, проболтался, что хозяин наш куда-то запропал!..

И тут же двое других городовых — русских, не японских, — как по команде повернулись к доктору. Однако никаких приказов в отношении уездного эскулапа исправник им отдать не успел, поскольку приказчик Сивцов, быстро опамятовавшись, задал Ивану новый вопрос:

— Так выходит, доктор наш вообще обо всем врал? И в том медицинском заключении о смерти Кузьмы Петровича, которое он якобы до сих пор прячет, тоже — вранье? Не женщина убила вашего деда, а сам господин Краснов? Или всё-таки... — Он не закончил фразу, но с недвусмысленным выражением поглядел на Агриппину Ивановну Федотову.

— Баушка!.. — ахнула Зина. — Да неужто это и вправду ты убила Кузьму Петровича?

Но, не успела она договорить, как свой вопрос задала её мать:

— И каким образом тебе и доктора удалось на свою сторону привлечь?

Агриппина Ивановна хмыкнула; всё происходящее словно бы забавляло её.

— А скажи мне, дочура, — сказала она, — как тебя звать-величать по имени-отчеству? И видела ли ты хоть раз в глаза собственного отца?

Тут же громко задребезжала посуда: Аглая ухватилась обеими руками за скатерть — явно для того, чтобы удержаться от падения со стула. И ответила за неё Зина:

— Тихомирова Аглая Сергеевна... — едва слышно прошептал она. — А я-то всегда считала, что дедушка давно умер...

— Как видишь, он жив! — Агриппина кивком головы указала на доктора. — Но помогать он мне взялся отнюдь не из сентиментальных побуждений. Ведь, как ни крути, венчаным мужем он мне не был. И, как говорится, чей бы бычок ни гулял, а теля — наше. Нет, Сереженька задолжал мне за ту помощь, что я ему оказывала по части врачевания. Кабы не мои настойки и порошки, разве бы он стольких пациентов на ноги поставил? Не то, чтобы он уж совсем бесталанный доктор, но — звёзд с неба не хватает, это точно.