Сопка голубого сна - Игорь Неверли

Павел лежал еще несколько дней, он порывался вставать, но ему не разрешали и не давали одежду, пришлось подчиниться. Бронислав же с Митрашей копали ямы под столбы для забора по линии, очерченной вокруг подворья, каждые двенадцать шагов столб. Если в этом месте росло дерево, обходились без ямы, поскольку оно заменяло столб, таким образом они сэкономили много работы, ведь кругом был лес.

И вот, как-то вечером, уже управившись с ямами, они сидели за ужином на кухне и обсуждали, как делать забор. Весь материал, столбы и горбыль, они заготовили еще в прошлом году, оставалось только прошпунтовать горбыль, а в столбах проделать выемки для слег. Но Бронислав плотничать не умел совсем, а Митраша еле-еле.

— Дайте мне только какую-нибудь одежку, я вам быстренько все сделаю,— вмешался в разговор Павел.— Я и плотницкому и столярному делу обучен.

— Где же это ты научился?

— В армии. В нестроевой команде. У нас там были оружейники, кузнецы, плотники, столяры, колесники, шорники и бог знает кто еще. Вначале я плотничал, а потом начал столярничать, делал мебель для офицеров. Шесть лет прострогал.

Бронислав дал ему свои старые унты и, за неимением другого, синий выходной костюм, решив, что купит себе другой. Павел оделся и приступил к работе. Уже в том, как он держал инструмент, прилаживал, точил, угадывался мастер. Он разметил на столбах пазы, Бронислав с Митрашей вырезали, а он обтачивал. В два дня управились. Осталось обтесать на концах двести слег, подогнать под размер пазов.

В воскресенье после обеда они пили чай и прикидывали, сколько времени уйдет на это, сколько на шпунтовку штакетника. Только после этого можно городить забор...

Залаяли собаки. Они выглянули в окно. Трое шли к дому и остановились, встреченные Брыськой и Живчиком. Буряты. Бронислав узнал их по островерхим шапкам из лисьих лапок и халатам, застегнутым слева направо. На ремнях, опоясывающих халаты, висели справа кисет, нож в футляре и кожаный мешочек для огнива, украшенный металлическими бляшками. Юфтевые сапоги с короткими голенищами, за которые заткнута трубка, на толстой войлочной подошве, без каблуков, со слегка задранными кверху носами... Вид у них был жалкий, одежда такая грязная, выгоревшая и вся в заплатах, что невозможно было догадаться, какого она цвета и из чего сшита. Только серебряные пряжки на ремнях, украшения на кожаных мешочках, да следы аппликаций на голенищах, носах и задниках сапог говорили о былом величии.

Бронислав успокоил собак. Гости поклонились, сняв шапки и обнажив две черных головы и одну седую, наполовину выбритую, с тоненькой косичкой, как у китайцев. С шапок, которые они держали в руках, свешивались сзади обрывки некогда ярких лент.

Старик заговорил на ломаном русском языке. Бронислав понял, что они пришли издалека и у них к нему просьба.

— В таком случае зайдите в дом...

Он открыл дверь. Гости вошли осторожно, робко и долго вытирали ноги. Они увидели оставшийся от Николая образ в углу, поклонились и перекрестились, истово и неумело, словно с трудом припоминая, как сложить пальцы и в какую сторону креститься, в правую или в левую. Должно быть, это были православные буряты, которые вспомнили теперь о своем православии и захотели этим расположить к себе хозяев. Они поклонились Павлу и Митраше, затем старик сказал:

— Я есть Иван ясу Хонгодор, это мой сын Василий, а это сын Петр.

Сыновья взглянули на него с испугом, вероятно, отец спутал имена или они показались им совсем чужими, старик смутился и часто заморгал, но тут Бронислав пододвинул к столу скамью.

— Садитесь, почтенный Хонгодор, и вы садитесь, гостями будете. ...А что значит «ясу»?

— Ясу — значит кость. Быть болшой, болшой воин Хонгодор, кинязь, тайша хана быть, воевать, ходить далеко, где солнце засыпать, где тепло и богатые большие города... Его кость — дети и внуки, много-много внуки, теперь я последний Хонгодор.

— Понял, «ясу» — значит род.

— Да, да... Мы ваша вера, у нас висеть ваши бур-ханы.

— Иконы?

— Да, иконы, бурханы.

— Когда вас крестили?

— Давно, давно... Каждый получать рубаха и крестик.

— А потом уже никто к вам не приходил?

— Нет. Рубаха носить, носить и конец. А крестик оставайся.— Он расстегнул свой халат и показал висевший на шее медный крестик. Сыновья последовали его примеру.

Очень жалкими и несчастными казались эти последние потомки князя Хонгодора, с крестиками, с угодливыми ссылками на свое православие, видно было, что они напуганы, не уверены, поможет ли им все это. Возможно, хозяева прогонят их нагайками... В застывших лицах, сжатых челюстях, опущенных глазах таился страх.

— Прошу к столу, дорогие гости, отведайте, чем хата богата, вот грудинка, а вот шаньги с ягодами,— потчевал их Бронислав.

— Спасибо, мы не голодный.

— Ясно, что не голодные, но хозяина надо уважить, таков обычай... Вот чай, вкусный чай, китайский...

Буряты отнекивались еще немного, потом, поддавшись на уговоры Бронислава, съели каждый по ломтику белого хлеба с грудинкой, по две шаньги, напились чаю вприкуску и только тогда старик изложил свою просьбу.

По его словам, тайша Хонгодор привез из последнего похода на запад богатую добычу и много рабов, которые умели делать разные диковинные вещи, в частности, построили ему здесь, на этой сопке, каменный дом, таких домов монголы никогда не видели, а сами рабы жили в юртах вокруг. Отсюда Хонгодор правил именем хана окрестными племенами, здесь, у большого черного валуна, молился богу тайги Баян-Хангаю и приносил ему жертвы.

— Как тогда называлось это место?

— Называлось Сопка сна... как небо.

— Голубого?

— Да, голубого!

— Сопка голубого сна... Недурно. Ну а что дальше? Тайша Хонгодор любил это место и завещал своим детям жить охотой и не покидать тайгу, иначе с ними случится большое несчастье. Но дети и их дети, размножившись, не вняли его заветам, ушли в степи, начали разводить скот и лошадей, табуны и стада у них были тысячные. Это их богатство вызвало зависть соседей, начались кровавые набеги, имущество Хонгодоров таяло, их самих делалось все меньше и меньше, и вот наконец злые люди напали на его, старика, семью, обложили ясаком, данью, которая его вконец разорила, и увезли у него старшую дочь, один из них жил с ней, а был он болен страшной болезнью, от которой гниет нос и делается дыра. В прошлом году дочь увидела, что у нее тоже такие язвы, и с горя утопилась. Те ему об этом рассказали, потешаясь, забрали последних лошадей, хотели забрать и Эрхе, младшую дочь, которой шестнадцать лет, но не могли, готовились к большому набегу, хотели напасть на целый улус... Когда они уехали, он собрал все, что у него осталось, нескольких оленей, немного овец, и пошел по пути, показанному отцом, туда, откуда они родом, к Сопке голубого сна, просить покровительства у духа великого Хонгодора. И вот теперь он умоляет Бронислава, не прогоняй нас, господин хороший, дозволь остаться внизу, у подножия сопки, где мы расположились...

— А сколько вас? — спросил Бронислав.

Старик начал считать по пальцам: трое мужчин и две женщины, одна дочь, два пятнадцатилетних внука и пятеро маленьких детей...

— Тринадцать человек,— подытожил Бронислав.— Значит, три юрты?

— Одна,— ответил старик.

— Как же вы помещаетесь?

— Один мало-мало, другой мало-мало, — старик показал руками, как сжимают, сдавливают.

— А ружья у вас есть?

Оказалось, нету. Были старые, кремневые, но давно рассыпались, а новые не на что купить.

Все замолчали. Буряты с виноватым видом опустили головы.

— А мне нужны рабочие забор делать,— сказал Бронислав.— Надо к зиме все подворье огородить.— Он поискал в кармане.— Смотрите! За день работы дам вам серебряный рублик.

У бурят загорелись глаза.

— Нам дать рубль?!

— Каждому из вас по рублю в день, вместе три рубля.

Старик вскочил, сыновья за ним.

— Ой, где забор? Дать нам доска, дать нам молот, увидишь бурятский работа!

Сыновья тоже что-то выкрикивали, размахивая руками, Бронислав остановил их, напомнив, что сегодня воскресенье, работа будет завтра, с семи утра до темноты с одним получасовым перерывом, потому что времени жаль, рано вечереет.

Уже во дворе, провожая гостей, Бронислав спросил у старика:

— Скажи прямо, почтенный Хонгодор, ты как у себя в юрте сыновей называешь? Василий и Петр или по-вашему, по-бурятски?

Старик затрясся от смеха, и китайская косичка запрыгала у него на спине.

— Старший Цаган, младший Дандор, сам не знай, кто Василий, кто Петр!

— Спасибо, теперь я знаю, как к ним обращаться... Ну, до завтра!

Когда он вернулся в горницу, молчавший все время Павел сказал:

— Переплатили, хозяин. Они готовы были втроем за рубль работать, а вы им трояк дали.