Групповые люди - Юрий Азаров

Но поджаривать Квакина не пришлось. Он написал и о том, что замышлял поджог барака и административного здания, бросал в пищу гвозди и битое стекло, чтобы принести вред заключенным и сорвать выполнение плана. Когда Квакин закончил, поставил свою подпись и число, Лапшин сложил вчетверо лист бумаги и сказал:

— Вот теперь, кажется, Квакин, все в порядке.

Мы отпустили Квакина. Однако вид у него был решительный. Казалось, что если бы дверь не была заперта, он тут же пошел бы к Орехову, нашему оперу, и стал бы ему все рассказывать. Но дверь была заперта. Лапшин знал уже повадки Квакина, поэтому он, пользуясь своим ростом и силой, тоже встал, схватил Квакина за шиворот и прижал к стене.

— Не буду, никуда не пойду, пустите меня…

— Послушай, Квакин, а если мы втроем пойдем к Орехову и скажем ему, что ты здесь все это говорил, а не мы, да покажем твое признание, тебе несдобровать.

— Вам не поверят, — ответил Квакин.

— Как это не поверят? Нам троим не поверят, а тебе одному поверят? Как это?

— Поверят потому, что знают про мой и про ваш образ мыслей.

— А какой у тебя, Квакин, образ мыслей? У тебя же его вообще нету.

— У меня не антисоветский образ мыслей. Я люблю свою родину и готов жизнь отдать за нее. Вот так, дорогие мои.

— А ты считаешь, что мы не любим родину? Квакин посмотрел на Никольского.

— Я знаю, почему ты на меня уставился, Квакин, — сказал Никольский мрачно. — Я — пасынок в этой стране. Всегда ощущал себя пасынком. Потому что такие, как ты, мне никогда не верили. Но могу вам сказать: у меня нет другой родины. А любить эту мою родину такой, какая она есть, не могу. А для ее блага, Квакин, я старался, думаю, больше, чем ты…

— Значит, ты считаешь, что мы не любим родину, — это Лапшин сквозь зубы процедил. У него был такой вид, что он вот-вот накинется на бывшего пропагандиста и агитатора.

Квакин присел. Вид у него был жалкий. Лицо в глубоких бороздах потемнело. Голубоватые глаза будто слезились. Мне вдруг жалко стало Квакина. И я сказал:

— Мы групповые люди, потому что ненавидим друг друга. И Никольский неправ. Не только он пасынок в нашей стране. Все мы пасынки. Без отцов и без отчимов. И будем таковыми, пока не станем любить не вообще человека, а каждого, даже такого, как Квакин.

— Не уверен, что когда-нибудь у меня будет что-нибудь общее с этим мерзавцем, — бросил Лапшин в сторону Квакина.

— А вот это типично групповое явление. Отсюда и все беды…

— Что ты как попугай зарядил одно и то же: групповое, групповое! Могу сказать тебе, что я никогда не был групповым человеком. Я ни в один клан не входил…

— Все правильно, — сказал я спокойно. — Это лишний раз подтверждает исключительно групповой характер нашего социума. Ты не суетись, а лучше постарайся вникнуть. Социальная среда по своим группам разнородна, каждый микросоциум, скажем район или ведомство, делится на несколько слоев, это, разумеется, не ново, но вот в каждом слое есть определенные кланы и группы, которые сосуществуют как бы на равных. Как правило, этих групп или кланов три, четыре, но не больше пяти-шести, из них два наиболее сильных — они-то и делят между собой сферы влияния, блокируясь с менее сильными или более отдаленными образованиями, одна-две группы, как правило, создают себе статус как бы независимо от объединения, но на самом деле эта группа примыкает к наиболее сильным, лидирующим общностям. Во главе этих группировок стоят лидеры, имеющие своих помощников, не секретарей-исполнителей, а именно помощников-соратников, которые в случае необходимости вполне могут заменить отсутствующего лидера или выполнить то или иное поручение главы клана. У этих помощников-соратников есть свои соратники, у — которых, в свою очередь, есть на нижестоящем уровне свои подопечные-исполнители, свои действующие на равных. Внутри данного слоя идет постоянная борьба между группами, но группы всякий раз объединяются, если им угрожает опасность, идущая от притязаний соседствующих верхних или нижестоящих слоев. Группы тогда становятся монолитными: они готовы насмерть стоять, защищая свои общие интересы.

— А куда же ты меня подевал, не входящего ни в какие кланы? — иронически спросил Лапшин.

— Сейчас найдем и тебе место, дорогой, — сказал я. — Ты — изгой, потому что отвергнут всеми группами, в которых мог бы существовать. Другой, скажем квакинский, слой тебя не примет в свою команду, потому что ты ей противопоказан, и группы, так сказать, командного или пролетарского состава тоже тебя не возьмут к себе, потому что ты типичный выкидышный человек, как и я, впрочем, так что не волнуйся, господин философ, ты не одинок. Тут тоже своя закономерность. Чтобы группа чувствовала свою силу, она непременно должна выбрасывать из своей среды в никуда негодные элементы. Это вытеснение изгоев ей необходимо для самоутверждения, для того чтобы группа постоянно ощущала свою прочность, свою сплоченность.

— Но изгой не может определиться в другую группу?

— Как правило, нет. Собственно, изгой бывает двух типов. Первый тип изгоя — это тот, который не имеет своих людей, которому нечего защищать в этой жизни, который слаб духом. Такой тип изгоя может быть принят в другие группы и ценою многочисленных падений даже добиться некоторого успеха в этом "другом" клане. Что касается второго типа изгоя, к которому относится, в частности, товарищ Лапшин, то здесь дело посложнее. Он зарекомендовал себя как изгой-ястреб. Такому изгою пальца в рот не клади. Он постоянно вынашивает в себе идею реванша. Он, как правило, обладает недюжинными способностями, инициативен, предприимчив и даже талантлив и всеми своими личностными данными как бы несет в себе тенденцию противостоять любой группе. Он утверждает всегда "иные" ценности, "иную" мораль, "иные" установки на всю жизнь. О нем быстро распространяется молва: способный, но некоммуникабельный, талантливый, но скверный человек, хороший работник, но лучше с ним не работать! Пребывая в постоянном изгойстве, он приобретает себе различные крайне непривлекательные, даже болезненные качества: подозрительность, вспыльчивость или неспособность управлять своими чувствами и поведением. Изгои ходят вокруг кланов как побитые собаки. В них швыряют каменьями. Женщины их избегают. Мужчины не хотят с ними разговаривать, здороваться, садиться за один стол. Они обременительны для всех кланов. И когда они уж очень начинают мешать, что-нибудь придумывают, заметьте, здесь-то кланы как раз и объединяются. Но, как правило, один клан затевает войну с изгоем, чтобы либо добить его окончательно, либо изолировать, сбросить, скажем, вот в эту камеру или запереть в психушку.

— Постой, это же социально-психологическая структура по Морено?

— Совсем нет. Больше того, почти ничего общего. А еще точнее, прямо противоположная мореновской системе. У Морено люди объединялись по принципу симпатий. По этому же принципу негласно "избирался" лидер, устанавливалась иерархия мест. Здесь же группа или клан взаимодействует на основе принципа разобщенности. Не симпатии, а антипатии и даже ненависть объединяют людей. Группа подогревается огнем ненависти, которая порождает страх и бесстрашие, порождает миазмы человеческого разложения, уверенность в своей безнаказанности. Я уже говорил, что ни один исследователь не коснулся ближайшего окружения Сталина. Молотов, Ворошилов, Андреев, Микоян, Шкирятов и даже Буденный — это не просто выходцы из низов. Это фигуры, без которых и партия, и ЦК, и съезды, и пленумы — ничто, ибо все решает не личность Сталина и не личность Зиновьева или Каменева, а партия, ключевые позиции которой находятся в руках именно группы Сталина. Возьмите XIV съезд партии. 1925 год. Микоян на съезде: "Мы заявляем, что за эти годы не вели и не ведем линии на отсечение ни Каменева, ни Зиновьева. Но мы хотим, чтобы они подчинились железной воле большинства". Это основная мысль Сталина. Ее смысл э том, чтобы все подчинились большинству, а на самом деле группе Сталина. Сталин обыграл своих противников методами групповой атаки. Группа Сталина в открытую на всех пленумах и съездах на разные лады орала: "Мы не дадим вам свободы группировок, свободы фракций". Это означало, что мы стоим только за одну нашу группу, за которой идут все низовые группы, кроме ленинградской, которой руководит Зиновьев, мы на это вам указываем и призываем вас немедленно подчиниться этой нашей основной группе. На всех съездах и пленумах добиваются "прочие группы", именуемые оппозициями, и намечаются новые объединения, которые предстоит затем разгромить и бросить их обломки в непрекращающийся огонь гражданской войны. Уже в 1925 году, когда Бухарин и его единомышленники ведут на всех фронтах борьбу "за Сталина", он, Бухарин, уже намечается в кандидаты будущих смертников. Контуры той группировки, с которой расправятся сталинисты в 1938 году, уже обозначены. Обозначены пока что под флагом защиты Бухарина: