Чингисхан - Мишель Хоанг

Беспорядки быстро стихают, и жизнь снова входит в свои права: жизнь юрта, со своими праздниками, на которых едят козье мясо, зажаренное на камнях, раскаленных добела, пиры, на которых объедаются вареной бараньей требухой с тяжелым запахом: ее едят на открытом воздухе — стоят теплые дни. И потом, разве не говорится: «пыль счищают, а масло слизывают»? Появляются фляги с настойкой из фиников и виноградным вином, вымененные или награбленные по соседству. В состоянии радостной эйфории его пьют большими глотками, так как вино согревает сердце. Бывают вечера, когда какой-нибудь вождь рода или безвестный слуга становится бардом у походного костра. Смешивая по настроению наречия и акценты, поэт декламирует отрывок из эпопеи или поет речитативом какую-нибудь неприличную песенку о томных любовницах. Тогда эти маленькие темноволосые коренастые люди замолкают, потому что импровизированный рапсод в лоснящейся от грязи одежде возносит в вечернее небо Трансоксиании волнующую песнь.

Песни хвалебные, эпические, колыбельные, любовные или монотонный речитатив сопровождают монголов в их постоянных переездах; некоторые сохранились до наших дней, в частности, песни, исполняемые горлом или гортанью — когда один певец исполняет два речитатива одновременно, подобно тому, как играющий на волынке извлекает из своего инструмента пронзительную высокую мелодию и в то же время — басовую, более низкую по звучанию. Считается, что эти необыкновенные песни — особенно пришедшие из восточной Монголии и некоторых районов Сибири (Тува) — родились из стремления подражать гулкому шуму водопада, шороху ветра в дюнах или крику таежных птиц.

Инструментальная музыка использует барабаны, варганы, флейты и виеллы. Впрочем, очень старинная легенда делает из монголов создателей скрипки: женатый на молодой и красивой женщине кочевник, страстно увлеченный искусством верховой езды, проводил целые дни верхом на своем коне. Рассерженная его постоянным отсутствием супруга наездника перерубила скакательные суставы коня, чтобы помешать отлучкам мужа. Без ума от горя, муж плакал над своим другом и старался облегчить его смерть, тихонько его поглаживая. Захватив затем волосы из его длинного хвоста, он заставил их нежно вибрировать, извлекая звуки, передающие ужасные страдания коня и горе его хозяина. С тех пор волюта монгольской скрипки (qugur) неизменно украшена головой коня. У этого музыкального инструмента четыре струны, натянутые на длинной ручке, и волосяной частью смычка водят под струнами. Резонатор сделан из дерева, обтянутого кожей. Кажется, что этот инструмент, shanagan-qugur, вначале был просто разливательной ложкой для кумыса, снабженной струнами.

Барды аккомпанируют себе на этой виелле, импровизируя поэмы, которые поют под музыку, — своеобразный речитатив с перечислением всех героев песни. В отличие от европейских трубадуров Средневековья, некоторые барды развлекают двор — это артисты, своего рода кочующие слуги: их приглашают на праздники, на свадьбы. Конечно, Чингисхан на подступах к афганской границе слушал эти эпические песни, прославляющие его победы. Семь веков спустя некоторые музыкальные произведения еще говорят о подвигах великого хана.

Чингисхан пробыл в оазисе Назаф до осени 1220 года, когда стали собирать табуны лошадей, верблюдов и мелкий скот, пасшийся поблизости, и нагружать повозки, крытые войлоком. Армия снова выступала в поход. Ее первая цель, намеченная патрулями, находилась примерно в 200 километрах юго-восточнее.

Построенный у слияния Амударьи и Сурхандарьи, Термез в наши дни — город, расположенный на узбекской территории, поблизости от афганской границы. Так как город отказался сдаться, его попытались взять приступом. После одиннадцатидневной осады монголы проникли в город, и как обычно последовала резня. Утверждают, что были случаи, когда людям вспарывали животы, заподозрив их в том, что они проглотили жемчуг или драгоценные камни, чтобы те не достались врагу.

После Термеза армия Чингисхана вошла в Бактриану, на севере Афганистана, в район Балха. Известный в течение более трех тысяч лет, этот город был центром зороастризма. В VII веке до Рождества Христова он был занят Великим Киром. Два века спустя его, в свою очередь, завоевал Александр и женился там на принцессе Роксане. Городом правили Сасаниды, покровительствовавшие развитию в нем буддизма, пришедшего по Шелковому Пути, и в его стенах находились великолепные памятники древнего ислама. Затем он попал под власть Газневидов. В начале XIII века Балх переживал период расцвета кустарных промыслов, в прилегающих районах было высокоразвитое сельское хозяйство. Когда Джэбэ прибыл в этот город, преследуя Мохаммеда, власти Балха, признав своим сюзереном монгольского захватчика, сделали его открытым городом. Следовательно, он был защищен от грабежа.

Ибн аль-Асир пишет, что Балх сдался Чингисхану и был пощажен. Перс Джувейни утверждает, что капитуляция была хорошо принята ханом, но затем он изменил своему слову и, по обычаю, городское население «было разделено на сотни и тысячи, а затем зарублено мечами». Осенью 1222 года, снова проходя через Балх, хан приказал уничтожить оставшихся в живых. «И всюду, где еще стояла стена, — пишет Джувейни, — монголы сбрасывали ее на землю и во второй раз уничтожили в этой области все следы культуры». Даосский монах китаец Чан Чунь, проезжавший по этой области осенью того же года, подтверждает его слова: «Мы проехали через большой город Балх. Его жители недавно восстали против хана и были выселены, но мы могли еще слышать на улицах лай собак». По мнению Чан Чуня, Балх стал призрачным городом. Кажется правдоподобным, что Балх в самом деле был объявлен открытым городом, но какой-то инцидент спровоцировал резню и депортацию.

Города Хорезма, сдавшиеся захватчикам, были в своей массе помилованы, но те, которые отказались подчиниться или закрыли свои ворота в знак недоброжелательного нейтралитета, стали объектом жестоких репрессий. Разрушение qanat — ирригационных каналов — было особенно страшно для этих оазисов. Резервуары, затворы, плотины и шлюзы, терпеливо создаваемые поколениями садоводов, были повреждены или уничтожены. Поля и сады были затоплены, а каналы вскоре занесены песком. А в Хорасане, как и во всяком оазисе, только вода могла дать жизнь городам.

Несса стала добычей зятя Чингисхана, Токучара. Последний, в конце концов получивший прощение за участие в запрещенном грабеже, был восстановлен в должности командующего. В распоряжении Токучара, говорят, было около двадцати катапульт. Их поставили у самых защитных укреплений Нессы, и крупные камни, пущенные над крепостными стенами города, сеяли ужас и смерть, в то время как саперы под защитой башен на колесах добрались до глинобитных стен. Операции такого рода могли тянуться неделями, даже месяцами, если у осаждающих не было сообщников внутри осажденного города или с помощью хитрости им не удавалось проникнуть за стену, опоясывающую город. Защитники Нессы заделывали бреши в стенах, наваливали груды камней, строительного мусора, балки и тачки в местах повреждений. Через две недели монголам удалось проникнуть в город. Тогда начались его муки. Рассказывают, что осаждавшие заставляли горожан привязываться один к другому, затем собираться тысячами за пределами укреплений, где лучники выпускали в них стрелы как в мишень. Всех, кто был только ранен, без пощады добивали саблями; если верить персидским летописцам, было умерщвлено 70 000.