Семь лет за колючей проволокой - Виктор Николаевич Доценко

Не обратив внимания на свою смертельную рану, но ощутив страшную боль в груди, Никита в ярости бросился на своих обидчиков, сломал одному шейные позвонки, второго швырнул головой об отопительную батарею, и тот навсегда остался инвалидом, третий же, сообразив, что ловить нечего, благоразумно сбежал.

Тот, кому Никита сломал шею, оказался сыном Секретаря горкома партии, который сделал всё, чтобы «хулиган и убийца понёс заслуженное наказание». Никиту с огромным трудом вытащили с того света, и сложнейшая операция так подкосила его, что от прошлых ста с лишним килограммов живого веса в нём осталось не больше шестидесяти.

Трудно сказать, что сыграло главную роль в том, что ко мне стали относиться с большим уважением: то ли я сам внутренне изменился, и это ощущалось, то ли Бриллиант замолвил за меня своё авторитетное «воровское слово». Тем не менее, в какую бы камеру я ни попадал, меня сразу же принимали как старого знакомого, с которым всем делились, как с близким.

Позднее я узнал настоящее имя Бриллианта, этого мудрого человека из криминального, «синего» мира, — Василий Бабушкин. Мне до сих пор неизвестно, что такого натворил в своей жизни Вася-Бриллиант (вполне возможно, что найдутся и те, кто пострадал от него], но лично мне Василий Бабушкин здорово помог, вполне возможно, даже спас мою жизнь.

Благодаря этой встрече мне удалось не только перенести впоследствии все невзгоды и лишения во время следовательского беспредела, но и сохранить всё то доброе, что я получил от матери и от природы…

Находясь в Бутырке, я всё время думал о маме, которой пришлось столько пережить! Когда меня лишили свободы в первый раз, я по дурацкой инфантильности решил не беспокоить маму и просто исчез из её поля зрения на два года, даже и не догадываясь, сколько добавил ей седых волос этим необдуманным поступком. Целых два года мама разыскивала меня, рассылая во все инстанции письма о моём исчезновении. Однако органы МВД хранили загадочное молчание или отвечали, что им ничего обо мне неизвестно…

Хорошо запомнив свой прошлый тюремный опыт, я едва ли не с первых дней ареста просил обо всём сообщить маме, однако Истомин сделал это, только когда следствие закончилось, то есть месяцев через пять-шесть. А как Истомин психологически измывался над мамой, не позволив ей ни одного свидания со мною! Сколько раз ей приходилось обивать его пороги, чтобы вызволить из его липких лап золотые вещи, доставшиеся мне по наследству от моей бабушки Лаймы. Истомин внаглую хотел их присвоить. Хорошо ещё, что подарки бабушки Лаймы были изъяты из моей комнаты в присутствии соседей, и поэтому Истомину пришлось вернуть их маме.

Но вернуть более пятисот редких книг из моей библиотеки да кое-какую аппаратуру, а также подарки зарубежных деятелей кино маме не удалось, о чём я весьма сожалею…

Через несколько лет, когда я оказался на свободе, соседи рассказали, что ко мне в комнату менты наведывались раз десять, как к себе домой, и всякий раз являлись с огромными спортивными сумками и портфелями, набивая их под завязку при уходе. Как-то соседи попытались спросить, что это они всё время тащат, но их так отбрили, что отбили всякую охоту вмешиваться в дела их бывшего соседа.

Когда я писал эту главу, произошло удивительное событие. Читавшие мою книгу «Отец Бешеного» наверняка запомнили Генриха Сечкина, о котором я там упоминал. Генрих Сечкин — в прошлом «Вор в законе», погоняло — Сека. У него было много «ходок за колючку» и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе. Были и побеги. Порой удачные, порой трагические. Более подробно об этом вы можете прочитать в его книге «За колючей проволокой».

Когда мы познакомились, он уже стал журналистом, а за несколько лет до этого, увлекшись всерьёз гитарой, стал одним из лучших гитаристов страны, более того, в связи с этим вошёл в европейские музыкальные каталоги.

Как-то он принёс мне свои новые печатные издания — воспоминания о своём воровском прошлом. Читая их, я вдруг понял, что один из этих рассказов мне знаком. Начинаю размышлять: сам Генрих мне не рассказывал, тогда кто? Звоню ему, дотошно расспрашиваю, и неожиданно выясняется, что мы с ним сидели в одной камере в 1983 году! Мне с первой встречи показалось, что его лицо знакомо, но я никак не ассоциировал его с тем стодвадцатикилограммовым мужчиной, с которым провёл несколько дней в одной камере. Да и меня, потерявшего во время следовательских экзекуций более двадцати пяти килограммов, Генрих не смог узнать.

Вот что он рассказывал:

«— Вот ты, Режиссёр, спрашиваешь, был ли в моей жизни случай, когда законник „завалил" другого законника. Послушай об уникальном случае, произошедшем на моих глазах, в массовой резне среди Воров. На Колыме это было. Получилось так, что около четырёхсот „Воров в законе" оказались на одной зоне, где „мужиков" вообще не было. Так сотворили „на верхах" властных структур. В исключительных условиях на „Воровской сходке" было принято решение ходить на работу, а иначе с голоду бы все вымерли.

Но внутри зоны мы были представлены сами себе — начальство туда не заглядывало — и делали всё, что хотели: мастерили карты и устраивали турниры. Главным образом изготавливали холодное оружие, причём с таким мастерством, что оно могло украсить любую коллекцию. Добыли даже взрывчатки и сделали несколько гранат.

Но нашёлся среди нас парень по кличке Алкан — потрясающий карманник. О нём ходили легенды. В то время женщины нередко прятали деньги, завернутые в носовой платок, под нижнюю резинку своих трусов. Так вот, он извлекал их, не вызывая у обладательницы никакой реакции.

Он был большим любителем выпить и пристрастился гнать самогон, причём самой высшей пробы. Эта способность и оказалась для нашей зоны роковой…»

— Самогон? — Я был несколько обескуражен.

— Именно: самогон!.. Однако продолжим…

«…так вот, ему удалось раздобыть дрожжи и изготовить из подручных материалов этот благороднейший напиток. После нескольких кружек самогона и начались выяснения отношений. В итоге один из Воров по кличке Кощей назвал другого — Палёного —„мусорской" рожей. Такое оскорбление Вор стерпеть не мог.

— Воры, слышали? — завопил Палёный, вроде бы даже сразу протрезвевший.

— Слышали, — прозвучало со всех сторон. — Поступай по-воровски!

Палёный прыгнул к своему матрасу, выхватил нож, вонзил его в Кощея и тут же вырвал его обратно.

— Ты за что Вора убил?! — в ярости вскрикнул Колючий — приятель Кощея. — Получи! — Выхватив из-под своего матраса огромный клинок, он проткнул Палёного насквозь.

Тут и началась та резня. Многие