Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа - Понсон дю Террайль

– Простите меня, если вас побеспокою: я хочу показать вам квартиру, которая сдается в этом доме.

Она посмотрела на него с притворным удивлением, как бы ничего не понимая. Он нежно взял ее за руку и повел на третий этаж.

– Как вам нравится эта квартира? – спросил он.

– Я думаю, что в ней живет особа, которая богаче меня, – сказала она, взглянув на него с простодушной улыбкой.

– Ошибаетесь, это ваша квартира, дорогая Евгения.

– Моя!? – вскрикнула она.

– Простите меня, – проговорил он, вставая пред нею на колени, – быть может, я вас этим обижаю, но я не могу смотреть, как вы сидите наверху, в этом ужасном чердаке.

– О! – воскликнула она, закрыв лицо руками. – До чего я дожила… какое унижение!

Наконец, после долгих просьб влюбленного она согласилась поселиться в новой квартире и принять в подарок всю ее обстановку.

С этой минуты началась для Вишни мучительная и безнадежная жизнь.

В продолжение четырех дней Леон почти не сидел дома, с женой обращался весьма сухо, даже грубо. Он жил только для Евгении, мечтал во сне и наяву только о ней.

На пятый день поутру Леон, по обыкновению, побежал на улицу Шарон и хотел уже на крыльях любви взбежать на лестницу, но его остановила вдова Фипар.

– Господин Роллан! – закричала она, и на лице ее появилась насмешливая улыбка.

– Что вам надо? – нетерпеливо спросил он.

– Возьмите ключ. Какой ключ?

– От квартиры мамзель Евгении.

– Разве она ушла со двора?

– Да.

– В восемь часов утра?!

– Нет, гораздо раньше… лишь только немного рассвело.

– Куда же она пошла?

– Не знаю.

Леон взял ключ и, мучимый дурным предчувствием, отправился наверх. На столе в столовой он нашел письмо, которое прочел жадным взором. Оно состояло лишь из нескольких строк:

«Мой друг! По непредвиденным причинам, которых я не могу вам сообщить, я должна разлучиться с вами на день или два, но мы вскоре опять увидимся. Я люблю вас.

Евгения».

Письмо это сразило Леона: он сел, облокотился на стол, закрыл лицо руками и заплакал, как осиротевший ребенок. В таком положении он просидел более часа.

Он заходил днем, заходил вечером и на другой день – Евгения не возвращалась. Леон провел эти два дня в страшных мучениях, ему приходила даже мысль о самоубийстве, но слова «я люблю вас» его подкрепляли.

На третий день около четырех часов он опять пришел, но Евгения все не возвращалась.

Спустя десять минут после его ухода, она приехала. Сев спокойно за свой рабочий стол, она начала расспрашивать привратницу, которая разводила огонь в камине:

– Что случилось? Расскажи-ка мне, моя милая.

– Случилось то, что господин Роллан плакал, как маленький ребенок, думая, что вы влюбились в другого.

– Когда он приходил в последний раз?

– С четверть часа тому назад.

– Хорошо; я думаю, он теперь не скоро придет, и я успею написать письмо. На всякий случай, Фипар, смотрите через окно, и если увидите, что он идет, – скажите. Я не должна ему показываться.

Тюркуаза взяла перо и бумагу, подумала немного и начала писать:

«Мой друг!

Я обманула вас, мой бедный Леон, написав, что мы скоро увидимся. Я уехала с твердым намерением никогда с вами не видеться. Прощайте навеки!»

– Да, – сказала про себя Тюркуаза, – эти два слова имеют много силы. Мой почтенный покровитель будет от них в восхищении.

Она продолжала писать:

«Да, мой друг, мы не должны более видеться. Сохраним воспоминание о прошедшем, как о прекрасном сновидении. Друг мой! Я люблю вас, быть может, более, нежели вы меня, и если бы вы были свободны, ваша любовь была бы для меня земным раем, но вы женаты, вы отец, и как ни чиста и беспорочна была моя любовь к вам, я все-таки сделалась причиной раздора в вашей семейной жизни.

Вот почему я бегу от вас. Помните о ваших святых обязанностях мужа и отца, а меня старайтесь забыть.

Дай бог, чтобы и со мной случилось то же.

Прощайте еще раз. Простите и забудьте.

Евгения».

Она оставила письмо на столе незапечатанным.

– Если он не лишит себя жизни до послезавтра, – подумала Тюркуаза, – то дойдет до того, что заложит обручальное кольцо, чтобы купить мне букет. О, мужчины, мужчины, какие вы слабые, жалкие создания!

Затем она уехала.

Спустя час явился несчастный Леон.

– Ну, что? – спросил он у привратницы.

– Она пришла.

Леон вскрикнул от радости и хотел бежать по лестнице. Вдова Фипар удержала его за полу сюртука.

– И опять ушла, – сказала она, улыбнувшись. Он побледнел и задрожал всем телом.

– Мадемуазель Евгения, кажется, разбогатела: она была одета как герцогиня, на ней была шляпка с перьями, – продолжала вдова, получившая от Тюркуазы приказание действовать подобным образом.

– Вы с ума сошли! – проговорил Леон.

– Она приехала в карете парой, с кучером в галунах.

Леон не хотел больше ничего слушать – он пошел проворно в третий этаж.

– Господин Леон, – крикнула ему вслед старуха, – я забыла вам сказать, что она была не одна. В карете сидел еще такой красавец!

Леон промолчал.

Дверь маленькой квартиры была отперта, огонь пылал в камине.

Он надеялся, что привратница обманула его.

– Евгения! Евгения! – крикнул он. Но квартира была пуста. Он нашел на столе незапечатанное письмо, взял его дрожащей рукой и стал читать.

Вдова Фипар, стоявшая в это время на лестнице, услышала вдруг крик и глухой стук. Это был стук от падения тела на пол. Несчастный Леон упал без чувств.

В то время, когда Евгения Гарен, или Тюркуаза, переодетая простой работницей, отправилась на улицу Шарон, наемная карета выехала из улицы Клиши и остановилась перед решеткой сада отеля Монсей.

Из этой кареты вышла женщина, одетая в черное платье и с густой вуалью на лице. По ее скорой походке можно было заметить, что она молода. Она смело позвонила у решетки, как будто бы возвращалась домой.

Когда ворота отворили, она быстро прошла через сад, к главному входу отеля.

– Эта дама, – проговорил лакей Тюркуазы, – пришла сюда, как к себе в дом.

– Мадам Женни живет здесь?

– Здесь, – ответил бесцеремонно и почти дерзко лакей.

Посетительница была одета просто, и главное в трауре, и этого уже было вполне довольно, чтобы вызвать дерзость лакея, служащего у женщины такого разряда, как Тюркуаза.

– Здесь, – повторил он не менее нахально, – но ее тут нет.

Она подняла свою вуаль и сказала повелительно:

– Проводите меня в залу, я подожду. Лакей остолбенел.

Баккара прошла мимо него и, войдя в залу, бесцеремонно села у пылавшего камина.

Затем она подала лакею свою визитную карточку и сказала:

– Когда ваша барыня вернется домой, то вы скажете ей, что я жду ее.