Холод южных морей - Юрий Шестера

— Не скромничайте, Андрей Петрович! На вас уже, безусловно, британской разведкой давно заведено досье, которое будет пополнено и донесением местного резидента. Кстати, Виллиам, не вы ли или ваш товарищ, — капитан указал на другого матроса, — им и являетесь?

Однако неожиданный вопрос капитана, заданный в открытую, в лоб, ничуть не обескуражил американца.

— Пока нет, сэр. Но по этому вопросу вас может просветить английский миссионер Нот.

— Спасибо за информацию, Виллиам. Но как же вы все-таки оказались здесь, на Таити? — решил сменить щекотливую тему разговора Фаддей Фаддеевич.

Американец рассказал, что на английском судне он покинул Русскую Америку и отправился на остров Нукагиву, где в заливе Анны-Марии женился на прелестной островитянке. Прожив там некоторое время, он с женой при первом же удобном случае на американском судне переехал на Таити, о котором слышал много хорошего. Нынешний правитель Помари дружелюбно принял его и отвел ему вполне приличное место в 75 саженях от берега Матавайской гавани для построения собственного дома.

И Беллинсгаузен, переглянувшись с Андреем Петровичем, который утвердительно кивнул на его немой вопрос, взял его переводчиком на время пребывания на Таити на шлюп «Восток». Другой же матрос, англичанин, был принят Лазаревым переводчиком на шлюп «Мирный».

Когда вопрос о переводчиках был решен, Виллиам непринужденно, как старый знакомый, подошел к Андрею Петровичу.

— Спасибо, сэр!

— За что же? — удивился тот.

— За протекцию.

«Ну и деловые же все-таки люди, эти американцы!» — отметил про себя Андрей Петрович.

В час пополудни шлюп посетил английский миссионер Нот, прибывший на острова Общества с капитаном Вильсоном еще в 1797 году. С того времени Генри Нот безотлучно просвещает жителей островов христианской верой. Он предупредил, что на шлюп едет король.

Двойная лодка, на которой находился король, медленно приближалась. На выдвинутом вперед помосте восседал Помари. Поверх белой коленкоровой рубашки на нем был надет кусок белой ткани с прорезью для головы, концы которого свисали сзади и спереди. Нижняя часть тела от поясницы до пят обернута белым коленкором. Волосы спереди острижены, а задние от темени до затылка свиты в косицу. Смуглое лицо, впалые черные глаза с нахмуренными густыми черными бровями, толстые губы с черными усами и огромный рост придавали ему истинно королевский вид.

На задней части лодки под крышей, подобной верху российских кибиток, сидела королева, десятилетняя ее дочь, сестра и несколько прихожих женщин. Королева от грудей до ступней была обернута белой тонкой тканью, поверх которой наброшен подобно шали кусок белой же ткани. Голова острижена и покрыта навесом из свежих кокосовых листьев, сплетенных наподобие употребляемого в России зонтика для защиты глаз от яркого света. Приятное смуглое лицо украшали зоркие маленькие глаза и небольшой рот. Она была среднего роста, стройна, двадцати пяти лет от роду.

Король первым взошел на палубу шлюпа, пожал руку капитану и подождал, пока на нее поднялось все его семейство. Беллинсгаузен пригласил всех в каюту, где они сели на диваны. Король повторил несколько раз «рушен, рушен» (русские, русские), а потом произнес имя Александра и, наконец, сказав: «Наполеон», — засмеялся. Этим он, конечно, хотел показать, что дела Европы ему тоже известны. В это время женщины с интересом осматривали все, между тем как их пальцы также были заняты: они ощупывали материю на диване, стульях и даже носовые платки моряков.

Миссионер Нот, в совершенстве зная язык таитян, предложил свои услуги в качестве переводчика в разговоре с королем. Фаддей Фаддеевич, предупрежденный американским матросом об истинной роли миссионера, был явно не в восторге от этого предложения, но делать было нечего.

Неожиданно Помари спросил, посмотрев в сторону Андрея Петровича:

— Господин Шувалов уже посещал наш остров?

— Да, Ваше Величество, — ответил тот, явно удивленный вопросом, — три года назад я останавливался на Таити, чтобы запастись свежей водой и фруктами. Но откуда вы знаете об этом, ведь лично с вами я не встречался?

— От нашего миссионера, — кивнул король в сторону добровольного переводчика.

Капитан и Андрей Петрович многозначительно переглянулись. Перехватив их взгляды, Помари усмехнулся:

— Наш миссионер много чего еще знает…

Миссионер перевел, смиренно опустив глаза, но, судя по разности в длительности слов короля и перевода, было ясно, что он что-то явно опустил, видимо, считая, что как раз это «что-то» и не должны знать русские. Это несомненно понял и проницательный Помари, еще раз усмехнувшись, но не сказав более ни слова на эту тему.

«Э, да в ваших отношениях, видать, все не так-то и просто! — прикинул Андрей Петрович. — Неужто король хотел, пусть и косвенно, предупредить нас о чем-то, но так и не смог сделать этого? Надо будет попозже расшевелить американца, используя вроде бы как товарищеские отношения с ним, на которые тот прозрачно намекал. Тот непременно должен знать что-то еще, нас касающееся».

Беллинсгаузен пригласил короля отобедать, извиняясь при этом, что будет мало чего свежего, а лишь все соленое. Тот охотно согласился и, улыбаясь, сказал:

— Я знаю, что рыбу всегда ловят у берегов, а не на глубине моря.

За стол сели по приличию: первое место занял король, по правую его сторону королева, потом Нот и Андрей Петрович, по левую сторону его дочь и Беллинсгаузен. Сестра королевы не села за стол, а устроилась на диване у борта, нянча маленького наследника. Король и все его семейство ели охотно, исправно запивая вином. Так как вода была еще из залива Шарлотты и, следовательно, несвежая, то король приказал одному островитянину подать кокосовый сок. Тот, принеся кокосовых орехов, искусно отбил специальным топориком их верхушки, и король пил вино, смешивая его с соком, обтирая пот, обильно катившийся с его лица. Когда же пил несмешанное вино, то каждый раз по обычаю англичан упоминал чье-либо здоровье и, наклоняя голову, чокался рюмкой с упомянутым лицом.

Отобедав, заметил, что художник Михайлов украдкой срисовывает его. Чтобы тот не волновался, капитан показал ему свой портрет, написанный Михайловым. Тогда король изъявил желание, чтобы его нарисовали с этим портретом в руке. Фаддей Фаддеевич предложил нечто более приличествующее его положению и вручил ему большую серебряную медаль с изображением императора Александра I, чем тот остался весьма доволен.

В это же время, когда Михайлов писал портрет Помари, королева взяла у сестры своего сына и стала кормить его грудью при всех без малейшей застенчивости.