Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

В светлое Христово Воскресенье я был в Зимнем дворце на выходе. Как только государь прошел в церковь, я поехал к Грессерам, где разговелся, и к обратному выходу государя из церкви был опять на своем месте во дворце. По окончании выхода, это было около 3-х ночи, поехал к графине Орловой, которой я обещал приехать из дворца. Тут я услыхал все придворные новости и сплетни. Оказалось, пять новых фрейлин: графиня Воронцова, княгиня Долгорукова 2-я, Орлова, Всеволожская, Безак и княгиня Кропоткина. Для графини Орловой было большим разочарованием, что ее внучка графиня Граббе была обойдена и не сделалась фрейлиной. Это, как говорили, благодаря отцу, который не хотел служить.

Из Гродно получил тревожное письмо, что у моей сестры пропало молоко и необходимо найти хорошую кормилицу, которая бы согласилась приехать в Гродно. Эту нелегкую задачу возложили на меня. Узнав, что кормилицу можно нанять на Надеждинской, где имелся приют, я поехал туда. Оказалось, там 8 кормилиц на выбор. Мне их всех показали, выстроили, предложили мне выбрать. Я совсем смутился, мне стали говорить о молочности, предложили осмотреть их более внимательно. Но я отказался от таких подробностей и попросил заведующую назначить мне ту, которая, по ее мнению, здоровее других. Кормилица оказалась очень хорошей, молочной, мой выбор – удачным.

В середине пасхальной недели я обедал у Граббе, откуда пошли все вместе к сыну Граббе лейб-казаку, который устроил у себя вечер для своей бабушки графини Орловой. Я играл с ней в винт, после чего графиня Орлова предложила всех развезти по домам в своей карете. В полуторную карету сели: графиня Орлова, ее сын, графиня Пушкина и я. Было очень тесно, сначала завезли графиню Орлову с сыном, затем графиню Пушкину и меня.

В этом году погода как-то все не могла наладиться, весны не было. Только 16-го апреля ледоход на Неве кончился, и комендант, согласно обычаю, переехал Неву и явился к государю с докладом, что навигация открыта. Прежде, как говорили, существовал обычай, что комендант, переезжая Неву, черпал серебряным ковшом воду, которую подносил государю. Воду выливали в рукомойник, а ковш наполняли золотыми и возвращали коменданту. Ходил анекдот, что ковши эти с каждым годом делались объемистее, в конце концов этот разорительный для государства обычай был отменен, комендант воды не черпал, а вместо золотых прибавили коменданту жалованья 2 тысячи рублей.

В конце апреля великий князь делал смотр новобранцам. Дошла очередь и до меня, и я так был счастлив, что они не ударили лицом в грязь, оказавшись на высоте. Даже великий князь, который как-то с предубеждением всегда относился к 4-ой роте, сказал, что новобранцы моей роты, безусловно, лучше других 1-го батальона, и очень меня благодарил. Я был удовлетворен вполне, тем более что и сам был очень доволен моими же людьми, которые прекрасно себя вели все время и отлично усердно занимались. После смотра мы, все офицеры 1-го батальона, завтракали в офицерском собрании, на радостях было выпито должное количество шампанского. Затем я еще пообедал со своим ротным Гардениным у Кюба,[223] празднуя достигнутые нами успехи.

В течение следующих дней я ежедневно ездил в тир упражняться в стрельбе, я не мог простить себе, что на предварительном состязании дал один промах, и мне хотелось не оскандалиться на самом состязании. Был как-то во французском театре[224] с графиней Граббе и барышней Свистуновой. Давали «Les petites voisines»,[225] очень смешную забавную пьесу.

7-го мая в Михайловском манеже впервые был устроен concours hyppeque,[226] скакали жокеи, на лошадях одна лучше другой, было 7 препятствий, лошади шли одна за другой, препятствия все очень трудные. Весь Петербурский бомонд был на скачках, в царской ложе сидели великие князья и великие княгини. Было очень интересно, лучше всего шли лошади великого князя Георгия Михайловича.

На другой день скачки были повторены, но уже скакали не жокеи, а офицеры, что было, конечно, гораздо интереснее, все знакомые. На эти скачки приехал и наследник, который 6-го, в день своего рождения, был назначен флигель-адъютантом, членом Государственного Совета и Комитета министров. В этот же день великий князь Константин Константинович был назначен президентом Академии наук, вместо Толстого, Дурново утвержден министром внутренних дел.

11-го мая в Зимнем дворце по случаю приезда шаха Персидского состоялся парадный обед. В приказании по полку[227] было отдано следующее: «…Завтра 11-го мая по случаю высочайшего стола в Зимнем дворце нарядить от его величества роты внутренний караул в составе: 1-го унтер-офицера, 1-го музыканта, 1-го ефрейтора и 25-ти рядовых под начальством поручика Джунковского. Караулу следует заступить в 5 часов пополудни в обыкновенной форме в мундирах 1888 г. Караулу следует выставить посты: на верхней площадке лестницы его величества (порядный)[228] и площадке лестницы ее величества (одиночный). Внутренний караул по окончании высочайшего обеда будет отпущен в казармы».

Впервые мне пришлось быть во внутреннем карауле. Караул стоял в зале, все время на виду, при проходе всех шедших к обеду. Каждую минуту приходилось командовать, отдавая честь. Я устал порядком, простояв с 5-ти до 9-ти часов, не двигаясь с места.

Рассказывали, что шах, говоривший только по-персидски и плохо по-французски, проходя мимо княжон Черногорских,[229] ткнув в них пальцем, спросил: «Vous Monténégro?»[230] – и на утвердительный их ответ прибавил: «Mere ou fille?»[231] Они ответили: «Fille».[232] Тогда он, опять ткнув в одну из них пальцем, спросил: «Promise d’hériter?».[233] Та страшно покраснела и убежала, всем стало неловко, кругом была масса народа. В то время очень много говорили и делали всякие предположения в свете о женитьбе наследника, невольно взоры обратились на княжон Черногорских, так как знали, что Александр III не любил немцев и был против женитьбы наследника на немецкой принцессе. Очевидно, и князь черногорский мечтал о том, чтобы одна из его дочерей стала невестой наследника русского престола, об этом говорили, и эти разговоры дошли до шаха, который не постеснялся сделать такую бестактность.

На следующий день его катали на катере, чтобы познакомить с островами. Когда он подъехал к пристани, где стоял приготовленный для него императорский катер, то он, посмотрев на него, сказал, что в такой дыре не поедет, и сел в стоящий рядом финляндский пароход, приготовленный для свиты.

14-го мая опять были скачки в Михайловском манеже, я заехал на четверть часа и поехал поздравить Г. П. Алексеева с днем рождения, меня уговорили остаться обедать. К обеду приехал министр внутренних дел Дурново с женой и дочерью, еще несколько друзей Алексеевых. После обеда я сейчас же уехал и, вернувшись домой, получил письмо от А. В. Михалкова, очень меня огорчившее и разочаровавшее в нем. Он извещал меня о своей помолвке с В. И. Унковской.[234] Я никак не мог понять, как можно было жениться, потеряв такую чудную жену, какой была его первая жена Алиса.