Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

Император Александр III возвращался со всей своей семьей с Кавказа. Не доезжая г. Харькова, близ станции Борки, несколько вагонов сошли с рельсов, и одновременно раздался треск, вагон-столовая, в котором в это время находился император со всей семьей и ближайшей свитой, рухнул, крыша вагона прикрыла всех сидевших за столом, два камер-лакея, подававшие в это время гурьевскую кашу, были убиты на месте упавшей крышей. Александр III, обладавший неимоверной силой, как-то инстинктивно удержал крышу и тем спас всех сидевших за столом. Он со страшными усилиями поддерживал крышу, пока не удалось вытащить из-под нее всех сидевших. Это усилие навсегда отразилось на здоровье Александра III, повредило ему почки, что и было причиной его преждевременной кончины 6 лет спустя. Несколько еще вагонов императорского поезда были разбиты в щепы, жертв было много: и убитые, и раненые.

Государь и императрица не покинули места катастрофы, пока не пришел санитарный поезд из Харькова, не перевязали всех раненых, не поместили их в поезда, не перенесли туда же в багажный вагон всех убитых и не отслужили по ним панихиду. Императрица с помощью дочерей, фрейлин сама перевязывала раненых, утешала их. Только когда все было окончено и санитарный поезд двинулся в Харьков, увозя с собой пострадавших, царская семья с лицами свиты в экстренном поезде отправилась вслед в Харьков, где их величества восторженно были встречены харьковцами, они проследовали прямо в собор среди ликующей толпы, запрудившей все улицы. В соборе было отслужено благодарственное молебствие за совершенное необъяснимое прямо чудо – спасения царской семьи. Как никогда свершился божий промысел.

Принц Ольденбургский, временно командовавший в то время в С.-Петербурге войсками, послал государю депешу. <…>[215]

В воскресенье 23-го октября государь вернулся в столицу. В Петербурге состоялся торжественный въезд их величеств, по этому поводу было отдано приказание. <…>[216]

Таким образом, я попал в почетный караул, выставленный на вокзале, и потому имел счастье одним из первых увидеть нашего чудом спасенного государя со всей семьей.

С волнением стоял я на платформе в главе 2-го взвода в ожидании подхода поезда. Раздалась команда Порецкого «на караул» «глаза направо». Музыка заиграла Преображенский марш. Государь, приняв рапорт принца Ольденбургского, подошел к караулу, сделал знак рукой, музыка прекратила игру, государь поздоровался. Мощное «Здравия желаем вашему императорскому величеству» было ответом. Раздались звуки гимна «Боже, царя храни». У многих, даже нижних чинов, навернулись слезы на глазах. Дойдя до левого фланга, государь принял рапорт ординарцев и посыльного, пропустил мимо себя караул. По всему пути стояли несметные толпы народа. Государь прямо проехал в Казанский собор, где было отслужено молебствие. Тут на площади стояли учащиеся, в том числе и студенты университета и высших учебных заведений. Овациям не было предела, вся эта молодежь приветствовала царскую семью, шапки летели вверх, «Боже, царя храни» раздавалось в толпе то тут, то там. Государь ехал в открытой коляске с императрицей.

Мне рассказывал ближайший свидетель всего этого градоначальник Грессер, что он никогда ничего подобного не видел, что это была стихия, стихия восторженности. Студенты и молодежь буквально осаждали коляску государя, некоторые прямо хватали руки и целовали. У одного студента брошенная им шапка попала в коляску государя. Императрица ему говорит: «Возьмите вашу шапку». А он в порыве восторга: «Пусть остается». От Казанского собора до Аничкова дворца бежала густая толпа за коляской государя.

Несколько дней столица праздновала чудесное спасение государя, город был разукрашен, иллюминирован, учебные заведения распущены на 3 дня.

Всех, конечно, занимала причина крушения. Много было разговоров, толков, говорили о покушении, чего только не придумывали. Обер-прокурор Сената сенатор Анатолий Федорович Кони был назначен председателем комиссии[217] для выяснения причины катастрофы.

В конце концов определенно подтвердилось, что никакого покушения не было, что вина лежала исключительно на министерстве путей сообщения, которое не предусмотрело могущей быть опасности от неправильного с технической точки зрения состава поезда, включения в него неимоверно тяжелого вагона министра генерал-адъютанта Посьета между двумя другими значительно более легкими, а главное – назначения на последней узловой станции двух паровозов для тяги поезда неодинаковой силы, одного пассажирского, другого товарного, вследствие чего один паровоз нагонял другой.

А. Ф. Кони, с которым я очень сблизился, особенно после революции, и не прерывал с ним дружеского общения до самого дня его кончины, в беседе со мной рассказал мне подробно все, что выяснила следственная комиссия под его председательством. При этом он мне рассказал один очень характерный разговор свой с Александром III во время одного из докладов о работе комиссии. Выслушав Кони, Александр III его спросил:

«А скажите, Анатолий Федорович, наверное, много говорят о причинах катастрофы, наверное, в обществе идут разные толки, что вы слышали, кого обвиняют?»

Кони ответил: «Ваше величество, существует три версии, о которых говорят». «Какие?», – спросил государь. «Первая версия, – ответил Кони, – это покушение на вашу жизнь, но при самом тщательном дознании это ничем не подтвердилось». Государь его перебил: «Да, я это знаю, это только Посьет в свое оправдание хочет доказать, что тут было покушение, я отлично знаю, что такового не было, ну а вторая версия?» «Вторая. Обвиняют министерство путей сообщения, что оно не предусмотрело всего, что следовало, и допустило ряд технических ошибок при следовании поезда».

«Вот это верно, – сказал государь, – а третья версия?»

Кони немного замялся и сказал: «Третья версия. Обвиняют ваше величество, что вы приказали ехать скорее, более предельной скорости для императорского поезда».

Государь посмотрел на Кони и сказал: «Это неправда. Я действительно сказал раз Посьету, когда мы ехали по Северному Кавказу, – отчего это мы едем так неровно, то плетемся шагом, то летим как угорелые, это очень неприятно, нельзя ли ехать ровнее? Нет уж, вы меня не привлекайте», – прибавил государь и улыбнулся.

А. Ф. Кони мне также рассказал при этом и о Витте, который в то время был начальником движения, кажется, на Юго-Западных железных дорогах. Он обратил внимание на то, что императорский поезд был неправильно составлен, и находил, что таковой состав поезда может повести к катастрофе. Поэтому, когда императорский поезд остановился на конечной станции его дороги, это было в 12 часов ночи, Витте просил доложить о себе министру путей сообщения генерал-адъютанту Посьету, но тот его не принял и выслал к нему инспектора поездов, которому Витте и высказал свои опасения. Инспектор доложил министру и, вернувшись к Витте, передал ему, что министр приказал ему написать свое мнение в департамент железнодорожных дел. Посьету очевидно не понравилось, что Витте посягает на его вагон, который был прицеплен к поезду вопреки всех технических требований. Таким образом, Витте как бы один из всего железнодорожного начальства поступил честно, предупредив министра об опасности.