Съемочная площадка - Джун Зингер

— Баффи! О, Баффи!

В какое-то мгновение я решила, что Кэсси не захочет пригласить меня в дом, но ошиблась. Вид ее напугал меня, хоть я и пыталась улыбаться. Было уже одиннадцать часов, но Кэсси все еще ходила в халате. Она была неестественно худа, волосы растрепанны, глаз подбит… Моя рука невольно потянулась к ее изможденному лицу. Но она тут же прикрыла его ладонью и проговорила:

— Я случайно упа…

У меня к горлу подступил комок, а на глаза навернулись слезы.

— Кэсси! Что произошло?

Мы сидели за дубовым кухонным столом.

— О Баффи, если бы ты знала, какое это облегчение, поделиться с кем-нибудь…

— Естественно, Кэсси. Но я все же не могу тебя понять. Мне ясно, почему ты вышла за него — ты была беременна, напугана, боялась признаться матери, что тебя изнасиловали. Я знаю, как ты относилась к Гаю — это не было любовью, он тебе нравился, и ты надеялась, что со временем сможешь полюбить его. Затем погиб твой ребенок, и к этому времени ты уже точно знала, что он за человек… животное, не испытывающее к тебе никаких чувств. И я не могу понять, почему ты до сих пор остаешься с ним!

— Но я же тебе уже все объяснила! В ее голосе слышались истерические нотки. — Я ни за что не признаюсь матери, что допустила еще одну ошибку. Что она, как всегда, оказалась права. Пойми — этому посвящена вся моя жизнь. А мать только и ждет, что я приползу к ней и распишусь в собственной глупости! Я не могу себе этого позволить! Просто не могу!

— О Кэсси, Кэсси! Тебе не кажется, что это мелочь в сравнении с той жизнью, которую ты ведешь с Гаем? Даже если бы не было этого… — Я указала на ее лицо.

— Сомневаюсь, что он сделал это нарочно, — угнетенно произнесла она. — Просто… просто… он меняется, когда мы занимаемся любовью.

— Любовью?

— Для Гая секс — это акт жестокости. У нас всегда так. — Она снова потрогала лицо.

Я пришла в бешенство.

— Ну, это говорит о многом. Может, в следующий раз он разобьет тебе нос или сломает челюсть, а может, и вовсе убьет! Не думаю, что ты без ума от участия во всем этом.

— Мне нужен ребенок…

У меня даже живот подвело. Необходимо ей объяснить, что она ведет себя глупо, что она убивает себя.

— И что же дальше? Вместо того чтобы вести этот противоестественный, бесплодный образ жизни, ты могла бы выйти замуж за хорошего, любящего человека.

— Но пойми, ведь это не навсегда! Просто мне нужно дождаться, когда Гай станет звездой и у нас родится ребенок. Тогда моя мать увидит, что я могу уйти достойно… Что я не приползу к ней на брюхе.

— Но тебе и без того не нужно ползти к ней. Ты же не подросток! Ты твердо стоишь на ногах и вполне можешь послать их обоих к черту! И Гая, и свою мать! Сейчас двадцатый век, Кэсси, семидесятые годы!

— Тебе легко говорить, Баффи. Ты сильная. А у меня пока хватает сил только на это… Я должна оставаться здесь и терпеть все… даже секс с ним… ради ребенка. Я должна терпеть, чтобы моя мать поняла!

— Я тебе не верю, — резко ответила я.

Она отпрянула, словно я ее ударила.

— Чему ты не веришь?

— Я не верю, что ты остаешься с Гаем, чтобы доказать матери свою правоту. И что ты ложишься с Гаем в постель, заранее зная, что ничего хорошего из этого не выйдет, просто чтобы забеременеть от него, прежде чем развестись…

На лице Кэсси появилась слабая улыбка.

— Ты всегда была психиатром-любителем…

Я считала нужным высказать ей все начистоту.

— Честно говоря, не нужно быть психиатром, чтобы догадаться, что с тобой происходит… чтобы понять, почему ты позволяешь издеваться над собой — Гаю физически, а матери — морально. Это шито белыми нитками. Тебе самой хочется, чтобы тебя наказывали.

В ее взгляде появилась тоска, а пальцы вцепились в растрепанные волосы. «О Боже! — подумала я. — Может, я позволила себе лишнее? Может, мои любительские опыты принесут больше вреда, чем добра?»

— Но почему, Баффи? Почему мне самой хочется, чтобы меня наказывали?

Я не была уверена, стоит ли продолжать. Кто знает, что лучше? Но был ли у меня выбор после всего, что я уже успела ей сказать?

— Мне кажется, Кэсси, что в глубине души ты и сама все о себе знаешь. Тебе хочется, чтобы тебя наказывали, потому что ты считаешь себя дурной, ничтожной. — Наконец Кэсси успокоилась — по крайней мере внешне. У меня возникло чувство, что она пропустила мимо ушей все, что я ей сказала. Она поставила кофе на огонь и достала чашки с блюдцами. Затем вытащила из холодильника пакет сливок и взяла с полки крошечный кувшин. — Перестань, Кэсси. Просто поставь пакет на стол, — с раздражением проговорила я.

Но она все-таки вылила сливки в кувшин.

— Для меня это дело привычки. Или воспитания. — На ее лице появилась виноватая улыбка. — Все-таки я дочь своей матери, — заметила она с деланной насмешкой.

— Кэсси, ты не должна извиняться за хорошие манеры, за то, что ты леди, — возмутилась я. — Да, ты леди; да, ты хороший человек; и нет никакой нужды подвергать себя наказанию. Что ты такого сделала, что уготовила себе подобную участь?

— Но кто тебе сказал, что я ищу для себя наказания? Ты сама это решила! — Она поставила кофе на стол и села. — И потом, не так уж я и хороша. Ведь я обманула Гая. И вряд ли возможно придумать для мужчины ложь хуже, чем моя. Я вышла за него беременная чужим ребенком, убедив при этом, что отец он. Кроме того, я вышла за него без любви. Ведь это отвратительно?

— Может, это и было бы отвратительно, если бы он тебя любил. Но совершенно очевидно, что это не так. Он женился на тебе из-за денег твоей матери. Так что, думаю, вы в расчете.

Но она не слушала меня. Она думала о своем.

— Мать тоже никогда меня не любила. Единственным любившим меня человеком был отец, но он умер. Может, как раз из-за него мать и не любила меня. Она без конца высказывается в его адрес… дурно высказывается. То говорит, что он был упрямым и самоуверенным, то вдруг называет его безвольным, слабохарактерным и трусливым. При этом возникает ощущение, что она говорит о разных людях. Путаница какая-то. Но она все время говорит с презрением. И поскольку я его дочь, это презрение распространяется и на меня.

— Послушай, твоя мать заставила тебя почувствовать себя ничтожной, недостойной любви, а стало быть, заслуживающей наказания. Это классический случай для любого психиатра. Но, Кэсси, ты способна любить и заслуживаешь любви. Тебе нужна любовь.