Прекрасные дьяволы - Ева Эшвуд

из них хорошо зажили, превратившись в слабые линии, а некоторые – уродливые и сморщенные, свидетельствующие о поспешных швах или плохом заживлении.

Я касаюсь пальцем одного из них, который выглядит как кружок, затем поднимаю на него вопросительный взгляд.

Мэлис не колеблется. Он накрывает мою руку своей.

– От пули, – говорит он. – Случилось примерно за год до того, как я попал в тюрьму.

– В тебя стреляли? – в ужасе спрашиваю я.

Он только фыркает.

– Не в первый раз. По крайней мере, пуля прошла навылет. – Он поворачивается и направляет мою руку к другому шраму на своей спине, где, я полагаю, пуля вышла из его тела.

– Ты так… – я подыскиваю подходящее слово, – спокоен по этому поводу.

– Приходится. Если бы я переживал каждый раз, когда мне причиняли боль, то ни черта бы не добился.

Думаю, он прав. Судя по множеству шрамов на его теле, боль ему причиняли часто.

Я касаюсь других его отметин, расспрашивая о каждой, и Мэлис рассказывает мне, как он их получил. Многие из них остались после его пребывания в тюрьме. Он говорит что-то вроде «драка в столовой» или «надрал парню задницу во дворе, потому что тот пытался затеять какую-то фигню».

Некоторые из них появились и до тюрьмы, и в них немного больше волнующих подробностей. Я провожу пальцем по маленькой неровной линии, которая проходит по всей длине его предплечья, и он усмехается.

– Шлепнулся с дерева, когда мне было лет одиннадцать, – говорит он. – Не хотел волновать маму, поэтому несколько дней ничего не говорил. Потом пошло заражение, и в итоге маме все равно пришлось заняться раной.

В его глазах мелькает что-то теплое, когда он говорит о ней, и я мягко улыбаюсь, наклоняя голову, чтобы поцеловать этот шрам.

Я спрашиваю о его татуировках, и он рассказывает мне. У некоторых из них есть история, у некоторых нет. Одни – это просто пробы, когда он учился на тату-мастера, а другие имеют гораздо более глубокий смысл – например, имя его мамы у него на руке.

Еще один шрам привлекает мое внимание, и я наклоняюсь, касаясь пальцами маленькой отметины на его шее.

– Я уже замечала вот этот, – говорю я ему. – В первые дни нашего знакомства. Ты тогда пришел ко мне в колледж и угрожал.

Его губы изгибаются в усмешке, и он прижимает меня к себе чуть крепче.

– А ты замахнулась на меня ножом.

– Я не знала, что ты собирался сделать! – настаиваю я.

– Эй, я не злюсь, – говорит он. – У тебя хватило смелости наброситься с ножом на парня, который угрожал застрелить тебя. А за пару дней до этого ты еще и видела, как он убил кого-то. Меня твоя реакция даже впечатлила. Ты не позволила мне собой помыкать, и тогда я понял – пусть внешне ты казалась кроткой, но на самом деле была сделана из более крепкого материала.

– Вон оно что. – Я слегка смеюсь над этой фразой, щеки горят от его явного одобрения. – А вот этот как получил? – Я слегка потираю шрам, глядя Мэлису в глаза.

Он на секунду отводит взгляд, но затем снова смотрит на меня, и на его челюсти играет мускул.

– Я разозлил одну банду в тюрьме. Это было до глупости просто – все, что нужно было сделать, это быть кем-то, кто им не нравится, или находиться в месте, которое они считали «своей территорией». Я не хотел играть по их правилам. Так и стал мишенью.

Я вздрагиваю, ведь эта история явно ни к чему хорошему не идет.

– Что произошло?

– Однажды они загнали меня в угол. Из всех возможных мест – в гребаной библиотеке. Исколотили до полусмерти. Их было дофига, и они хотели преподать мне урок. Поэтому они надрали мне задницу, а потом прижали к полу, пока их главарь пытался перерезать мне горло.

Мои глаза расширяются, в груди становится тесно. Я знала, что Мэлис пробыл какое-то время в тюрьме, и, судя по тому, как Рэнсом и Вик говорят об этом, я предположила, что это было не очень здорово. Но все еще хуже, чем я думала. Не могу себе представить, чтобы кто-то вообще решил наброситься на Мэлиса, учитывая, какой он крупный, сильный и устрашающий, но, думаю, одна из причин, по которой он стал таким сейчас, – это опыт, подобный тому, что он пережил в тюрьме.

Я приподнимаюсь на цыпочки и обхватываю ладонями его подбородок.

– Я рада, что ты выжил, – шепчу я.

Он улыбается, и его взгляд немного смягчается. Это один из немногих случаев, когда я вижу у него такую улыбку, теплую и почти нежную. По крайней мере, для Мэлиса.

– В мире не так много людей, которые могли бы сказать подобное, – признается он. – Но я рад, что ты одна из них, солнышко.

Боль в моей груди усиливается, но на этот раз это сладкая боль. Приподнимаясь на цыпочки, я прижимаюсь губами к его губам. Сначала поцелуй нежный, но, как и все между нами, он быстро разгорается.

Мэлис проводит мокрыми руками по моему влажному телу, а затем обхватывает мою попку и притягивает меня ближе. Я чувствую, как он начинает возбуждаться, его член растет и утолщается, и когда поцелуй прерывается, я делаю шаг назад. Сердце бешено колотится. Внезапное желание переполняет меня, и я, встречаясь с ним взглядом, опускаюсь на колени.

– Я увидела все твои татуировки, – говорю я ему с придыханием. – На эту тоже хочу посмотреть поближе.

Мэлис смотрит на меня сверху вниз, его глаза полны сдержанного жара. Он не произносит ни слова, но его подбородок опускается в медленном кивке.

На нас льется вода. Я обхватываю его член рукой и принимаюсь рассматривать линии татушки, вьющиеся по стволу. Наверняка такое больно набивать, но Мэлис сказал, что сделал это, чтобы доказать себе, что может выдержать подобную боль.

Моя свободная рука покоится на его бедре, и я чувствую, как напрягаются крепкие мышцы под моей ладонью, когда провожу кончиками пальцев по бархатистой, покрытой прожилками длине его члена, неторопливо изучая его.

Нервы и возбуждение сводят меня с ума. Я начинаю двигаться дальше, наклоняясь, чтобы попробовать его на вкус своим языком. Но прежде, чем успеваю это сделать, Мэлис запускает пальцы в мои волосы и тянет меня назад.

Я удивленно смотрю на него.

– Что…

– Ты не обязана этого делать. – Он качает головой. – Я позволил тебе взять инициативу в свои руки, когда ты в первый раз отсосала у меня, но я не умею быть нежным.

В его глазах