Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха - Игорь Минутко

Ну, а пустить в Шамбалу тогдашних кремлевских правителей во главе с такими монстрами, как Ленин, Сталин или Дзержинский, значило бы то же самое, как если бы тогда в их руки попали первые атомные бомбы пятидесятых годов или современное психотропное оружие. И они не преминули бы не моргнув глазом тут же употребить все силы ада на дело «мировой пролетарской революции».

Осенью 1924 года Александр Васильевич выполнил задуманное: отправился в Костромскую губернию на поиски таинственного старца Никитина, о котором ему поведал юродивый Круглое, или хотя бы его последователей-единомышленников.

Едва появившись в заштатном городе, ученый привлек своим «нездешним видом» бдительных работников местного ОГПУ. И хотя стражам революционной законности были предъявлены все необходимые документы, ученый был арестован «до выяснения обстоятельств». При аресте у подозрительного путешественника были изъяты книги по оккультизму и мистике и револьвер системы «смит-вессон». Больше всего смущало оперативников то обстоятельство, что гражданин Барченко прибыл в Кострому без всяких видимых причин — никем не командирован. А что разыскивает какого-то старика Никитина (о чем простодушно поведал мистический ученый), это, товарищи рабочие и крестьяне, еще более подозрительно!

Однако — невиданное дело! — арест оказался недолгим, уже к вечеру Александр Васильевич был выпущен на свободу, ему (даже в некоторой степени поспешно) были возвращены и книги, и револьвер. Определенно вмешались какие-то могущественные силы. Что они собой представляли, остается только гадать.

Но дальше произошло уже совсем необъяснимое: на следующее утро в сиротский номер коммунальной гостиницы «Серп и молот», в которой провел ночь Александр Васильевич, деликатно постучали, и перед профессором возник молодой человек в новенькой, с иголочки милицейской форме.

— Идемте, гражданин, — строго сказал он. «Опять арестовывают, — уныло подумал мистический ученый. — Теперь затаскают. Придется Луначарскому звонить».

— Моя фамилия Шишилов, — представился милиционер. — Следуйте за мной.

Они молча прошагали через весь город и в конце концов оказались на патриархальной окраине: низкие домишки, неасфальтированные улицы, канавы со стоячей водой, заросшие уже высохшими лопухами. Петушиная перекличка, гуси белыми пятнами в бурой траве. Лениво перебрехиваются собаки. За дырявыми заборами облетевшие голые сады. Ленек был пасмурный, тихий. Русская осенняя тоска…

Милиционер Шишилов привел Барченко в ветхий домишко, присевший от старости на один бок под самое подслеповатое окошко. На крыльце стоял высокий худой старик в драной овчинной шубе, накинутой на плечи, и в валенках. На морщинистом лице все черты как бы застыли, только глаза смотрели зорко и с пониманием.

— Я и есть Никитин, — глухим голосом сказал старик. — Давно тебя жду.

Со старцем Александр Васильевич провел в Костроме больше месяца — в долгих беседах, а случалось, и спорах.

Неторопливый собеседник принадлежал к секте старообрядцев-бегунов, вернее, к ответвлению этой секты: «Мы называем себя голбешниками». Он поведал, что много лет назад совершил паломничество к святым местам — в Индию (побывал там в городе Бенаресе) и в Тибет.

Постепенно узнал Александр Васильевич Барченко причудливую и сложную историю старообрядческих сект, в которой странники занимают особое, даже исключительное положение. В разных местностях России они называются по-разному: не только голбешники, но и бегуны, пустынники, скрытники.

Само это своеобразное народное движение, типично русское, следует добавить, лежащее в ментальности русского национального характера, началось в конце XVIII века и, видоизменяясь, обретая новых «водителей» и пророков, дожило до советского времени, уйдя при большевиках в глубокое подполье. Впрочем, во все времена странничество на Руси преследовалось официальной властью, потому как было «супротив Бога и царя-батюшки», а в новые атеистические времена все эти бродяги — «самые злостные носители опиума для народа».

Что же искали староверы-странники в бесконечных путешествиях по свету? Что их страстно манило за горизонт? А искали они истинную веру, очищенную от мирских страстей, искали поводырей-бессребреников, для которых служение Богу и просветлению душ человеческих во имя взаимной любви и добрых дел — незыблемый закон.

И однажды странники Костромской земли во главе с Никитиным попали в калмыцкие степи, повстречали калмыков-буддистов, которые в своих храмах-хурупах возносили молитвы богу Гималаев и Тибета. Русские «искатели веры» оказались среди калмыцких буддистов как раз в ту пору, когда организовывалось паломничество в сердце Азии — за «новой верой» и «истинными знаниями» — в таинственную страну Шамбалу. И старец Никитин со своими единомышленниками отправился вслед за ними…

Их путь лежал через Памир, Гиндукуш, через неприступные хребты Гималаев. Они попадали в скрытые от прочего мира монастыри, получали в них секретные сокровенные знания, записывали их суть на деревянных дощечках-стелах, старательно вырезая ножами тибетские буквы. И учение, которое постигли они, называлось «дюнхор-каличакра».

Русские странники сами не заметили, как постепенно из староверов превратились в буддистов. Стелы со знаками, запечатлевшими сокрытые истины, они уносили с собой, в беспредельные русские пространства — в горы и степи Алтая, в тайгу Сибири, в лесные дебри русского Севера.

В костромских общинах бегунов деревянные стелы появились в конце XIX века, и были в них закодированы истины древней науки, сосредоточенной в Шамбале. Две составляющие этой науки — учение о Солнце и его ритмах и система развития неразбуженных способностей человека — особенно заинтересовали профессора Барченко.

Вернувшись в Петроград, Александр Васильевич застал в Северной Пальмире слякотную сизую зиму: шел густой мокрый снег, с Финского залива наплывали густые туманы; иногда срывался пронзительный злой ветер и лихо гулял по прямым проспектам, заставляя прохожих отворачиваться и прятать лица в воротники пальто.

В буддийском дацане на Черной речке стало холодно, Ольга Павловна простудилась и кашляла. Решено было немедленно возвращаться в городскую квартиру.

И во время сборов, когда вокруг были узлы, чемоданы, книги и рукописи, связанные бечевками в стопки, и профессор уже решил было идти за извозчиком, в дацане появился незнакомый пожилой мужчина: высокий, крупный, небритый, в пальто на лисьем меху, с интеллигентным лицом; глаза скрывали очки с толстыми выпуклыми стеклами.

— Вижу — не вовремя, — голос у незваного гостя был низкий, густой. — Но не выгоняйте! Еле вас разыскал, уважаемый Александр Васильевич! И мы с вами знакомы…