Колея к ржавому солнцу - Денис Воронин

на фоне белой наволочки, а само тело – те фрагменты, что не были укрыты одеялом, – напротив, растворялось в сумраке.

Другой край кровати, справа от Насти, оказался пустым. Жека прикрыл глаза, подумал, что было бы здорово, если бы вся ночная акробатика втроем оказалась сном…

В стороне от кровати кто-то пошевелился и с ожесточением почесался. Жека закрыл глаза, услышал, как с хрустальным звоном бьются его надежды, и открыл глаза снова.

Увидел Лукаса. Тот сидел в кресле в углу номера. На коленях он держал взятый с собой из Амстердама ноутбук и время от времени щелкал тачпадом. Голубоватый свет от монитора падал ему на лицо и на поросшую неприятного вида кустистыми волосами впалую грудь, будто накладывал мертвецкого оттенка грим. Глаза датчанина шарили по экрану. От ноута, перекручиваясь, шел провод воткнутых в уши наушников. А сам Лукас был голым. И Жека точно не хотел знать, что там секунду назад чесал у себя этот тип.

Полежать бы, приласкать, как свернувшегося кота, свое овощное после спидов состояние. Но нет никаких сил находиться тут, в пропахшем сексом номере.

Жека встал. Лукас оторвался от монитора, выдернул из уха один микрофон наушника и бросил:

– Хэй.

Говорил он тихо, боясь разбудить Настю.

– Хот найт, изнт ит? (Жаркая ночка, да?) – сказал он, заулыбался и посмотрел на Жеку таким взглядом, что тому, и без того не привыкшему размахивать гениталиями перед другими мужиками, срочно захотелось надеть трусы. Только где их найдешь в этой темноте?

– Иф ви тук хе зэт кьюбен виз аз (надо было ту кубинку еще с собой прихватить), – проговорил датчанин, наблюдая, как Жека, наклонившись, лихорадочно и без всякого успеха шарит рукой по полу в поисках трусов. – Имэджин, вот ит вуд би? (Представляешь, что было бы?)

«Хер бы у тебя не отсох от натуги? – подумал Жека, натягивая свои наконец обнаруженные боксеры. – Отвалился бы и пошел гулять, как нос майора Ковалева».

Что же это было вчера такое?

В ванной комнате он ополоснул лицо водой, пытаясь смыть наркотическое похмелье. Вытерся трехцветным, стилизованным под флаг Нидерландов полотенцем. Подумал, что почистит зубы и побреется потом, когда будет не стыдно смотреть в глаза своему отражению в зеркале. Вышел из ванной примерно так же, как этой ночью вышла из нее Настя, все еще спавшая без задних ног. Потянулся в шкаф за курткой.

– Вэр аю гоин? (Ты куда?) – спросил Лукас.

Жека, не оборачиваясь, пожал плечами:

– Джаст тэйк э уок. Ту гет сам фреш эйр. (Скоро вернусь. Пройдусь, подышу воздухом.)

Проверил кошелек, паспорт. Услышал:

– Ай кэнт гоу виз ю нау, мэн. Хиа’з олмост ту хандрид еуроз эт стейк, ай вонт ту трай ту гет… Тэйк кофи фор ми вэн ю гоу бэк. (Не могу с тобой сейчас пойти, чел. Тут в банке почти две сотни евро, надо попробовать взять… Кофе прихвати на обратном пути.)

Жека взглянул на спящую Настю. Свет из ванной комнаты, отражаясь от большого настенного зеркала, падал ей на подбородок и руку.

Он спустился, в холле поприветствовал сменившегося за стойкой портье поднятой ладонью. Вышел на улицу, где из-за пасмурной, серой, непроглядной взвеси было влажно, морозно и совершенно неясно, какой час. Через дорогу напротив тускло, как маяк в тумане, светились витрина и вывеска ювелирной лавки «Blood Diamonds». Жека шагнул на тротуар и, только когда рядом остановилось такси, понял, что так и не опустил поднятую в холле для приветствия руку.

* * *

Такси «Императорские кареты» стояло, выбрасывая в холодный воздух дым из выхлопной трубы.

Название фирмы написали на дверях «мерседеса» такими витиеватыми, под рукописные, нечитаемыми буквами с кучей завитушек, что Жека даже не удивился, когда Гриша сказал, что этот шрифт придумал он.

– Игумен Пафнутий руку приложил, хы-ы… В черновиках у Пушкина увидел, ну, где он себя вечно корябал с бакенбардами своими…

– Остаетесь? – спросил Жека у Матроскина.

– Конечно, рано еще. Фью скоро подтянется. Так что весь кураж впереди.

Они обменялись рукопожатиями. Припаркованный в десяти метрах от них черный «ягуар» Стальных Симпатий, которые могли появиться с минуты на минуту, не располагал к долгим проводам. Жека протянул руку Святым Угодникам, тот энергично тряхнул ее, пока Матроскин галантно, чуть ли не с поцелуями ручек, прощался с Анникки.

Финка села на заднее сиденье такси, Жека устроился рядом.

– На Старо-Петергофский? – уточнил водитель.

Голос знакомый.

Жека пригляделся и в уютной полутьме салона рассмотрел одетого в униформу парня, который вчера бросался под колеса угнанной «бэхи», а сегодня расплачивался с ним за комнату.

– Что-то нас прямо друг к другу тянет, – пробормотал Жека. – Тебя и не узнать в таком прикиде…

– Ага, прямо военный летчик. Добрый вечер. Домой?

– Домой.

«Мерседес» медленно тронулся с места, Угорь повернул ручку магнитолы:

– Я джазку подброшу, по инструкции положено.

Заиграл «Эрмитаж». Не вслушиваясь в музыку, Жека смотрел в окно на плывшую мимо анимешного вида фигуристую девицу с мечом, намалеванную на боку грязно-белого внедорожника. Люди внутри тачки, украшенной аэрографией, были похожи на затаившихся хищников.

* * *

За окном мелькали стеклянные фасады небоскребов Сити. Они казались модницами, выгуливающими по улицам странных домашних питомцев в виде деревьев с выстриженными в одной вертикальной плоскости ветвями.

Жека так и не понял, почему из отеля поехал не к «Евромасту», чтобы броситься вниз головой со 185-метровой высоты, а на Роттердам Централ Стейшн. На вокзале он несколько минут втыкал перед расписанием. Уехать можно было куда угодно – в Париж, в Антверпен, в Брюгге, – чтобы там залечь на дно. Расплатившись в автомате заканчивающейся наличкой, он купил билет. Второй класс, пятнадцать евро. В привокзальной кафешке взял американо с молоком в картонном стакане, накрытом пластиковой крышкой, и вышел на платформу. Достал наушники. Отхлебнул, вспомнив умиротворенную улыбку молодой смуглокожей азиатки, индонезийки или бирманки, наливавшей кофе и принявшей у него мелочь.

Что он такого нашел в этой Насте?

А она тоже не понимает, чего хочет. Какие шестеренки вертятся внутри нее? Что они тут, на хер, натворили?

Хотел бы он родиться драконом. Не для того, чтобы заточить красавицу в высокую башню, а только чтобы сожрать ее и преспокойно завалиться спать на груде золота. Нет человека – нет проблемы. А сейчас Настя как пробка на автостраде, зовущейся его затраханской жизнью…

Стоит тут как герой стихов: «Пьешь кофе, думаешь про фак…» Или других? «Зайку бросила хозяйка…»

К перрону бесшумно подкатила электричка. Он кинул пустой стакан из-под кофе в урну и, пропустив немногочисленных пассажиров вперед, последним вошел в вагон. Поднялся на второй