Любить того, кто рядом - Эмили Гиффин

— Маленький подарок на новоселье.

— Ты нам и так столько всего надарила… — Я вспоминаю старомодные часы, льняные полотенца, подержанную, но все еще пристойную мебель в итальянском стиле для веранды, живописный портрет Энди в детстве — дары, предназначенные для поддержания семейного очага, от которых нельзя отказаться. С их помощью Стелла благожелательно, но настойчиво вмешивается в нашу жизнь. Она такая добрая, такая внимательная, такая щедрая, что невольно чувствуешь себя обязанной во всем поступать согласно ее вкусам. Так и поступаешь.

Она машет рукой и отвечает:

— Это такой пустяк!

— И все же большое спасибо, — произношу я, припоминая, что в свое время благодаря Марго я выработала правило: вначале протестую, но никогда не отвергаю ни даров, ни комплиментов.

— Не стоит благодарности, дорогая, — говорит Стелла, рассеянно похлопывая меня по руке. Ярко-красный лак на ногтях выглядит идеально и гармонирует с плиссированной юбкой и модной сумочкой, придавая массивному сапфиру на безымянном пальце правой руки патриотический оттенок.

— Ну ладно. Элли, — с озабоченным видом вмешивается Энди, — давай вставим в эти рамки наши свадебные фотографии и снимки, сделанные в медовый месяц? А что в прихожей?

Стелла расплывается в улыбке, ожидая моего одобрения — печати хозяйки дома.

— Разумеется, — улыбаюсь я. Выбор совершенно правильный, учитывая, что венчание тоже проходило в полном согласии со вкусом Стеллы.

Энди сгребает несколько рамочек и направляется к прихожей.

— Пойдем, прикинем, как будет выглядеть.

«Ну, уходим».

Стелла, напевая, принимается аккуратно собирать пакеты, а я закатываю глаза и следую за Энди в прихожую на нашу рамочную рекогносцировку.

— Прости меня, — шепчет он, опираясь на полированый столик красного дерева (еще один родительский «дар», где стоят наши фотографии). Муж выглядит и держится совершенно искренне, но меня занимает мысль о том, на сколько эта тяга к покаянию обусловлена присутствием матери в доме. Похоже, в семье Грэм все делают с оглядкой друг на друга.

— Прости, пожалуйста, — говорит он.

— Нет, это ты меня прости… — На душе неспокойно, и я отвожу глаза. С одной стороны, я жажду помириться и снова сблизиться с Энди, а с другой — хочу оставить все как есть, чтобы оправдать свое поведение. Каким бы оно ни было.

Скрестив руки на груди, слушаю бормотание Энди:

— Мне надо было вмешаться вчера… насчет вина…

Я смотрю ему в глаза, ощущая странную обреченность при мысли о том, что он искренне считает жалкий виноградник под Питсбургом причиной нашей ссоры. Да нет же, наверняка он сознает, что есть причины гораздо серьезнее, чем вчерашнее событие. Вроде того, счастлива ли я в Атланте, подходим ли мы друг другу, почему наш едва окрепший брак уже зашатался.

— Да ладно, — говорю я. Не знаю, проявила ли бы я такую уступчивость до разговора с Лео. — Наверное, я тоже не во всем была права.

Энди кивает, словно соглашаясь, и мое негодование вновь распаляется до такого градуса, что удержаться от мелкого выпада выше моих сил.

— Только вот Джинни и Крейга я и в самом деле не переношу.

Энди вздыхает:

— Знаю… Но от встреч с ними не отвертишься.

— А хотя бы попробовать можно? — нажимаю я, на этот раз еле сдерживая улыбку.

— Разумеется. — Энди тихо смеется. — Попробуем.

Я улыбаюсь, а он предлагает:

— Насчет возможных ссор в будущем — давай всегда мириться перед сном. Мои предки никогда не отправлялись в постель, обижаясь друг на друга. Может, поэтому они и прожили вместе так долго…

«Еще одно очко в пользу безупречных Грэмов», — думаю я, а вслух произношу:

— Между прочим, будучи обиженной, я отправилась не в постель, а на диван.

Энди улыбается.

— Давай и на диван тоже не отправляться.

— Ладно. — Я пожимаю плечами.

— Ну, теперь у нас все хорошо? — Озабоченные складки на лбу Энди разгладились.

Чувствую укол обиды при мысли о том, как он легко отмахивается от всего — от наших проблем, от моих чувств.

— Да, — неохотно говорю я, — у нас все в порядке.

— Только в порядке? — настаивает муж.

Я смотрю ему в глаза и на мгновение испытываю позыв все выложить, излить душу, сказать Энди, что наша семья в глубоком кризисе. В глубине души чувствую, что единственно верный путь спасти наш брак, вновь соединить нас, — однако я не вполне готова к такому воссоединению.

— Где-то между «в порядке» и «хорошо», — отвечаю с неискренней улыбкой.

— Ну что ж, для начала сойдет. — Энди обнимает меня. — Я так тебя люблю, — шепчет он мне на ухо.

Закрываю глаза, обняв его, расслабляюсь и пытаюсь забыть про ссору, про свое недовольство нашим образом жизни и прежде всего про то, как Марго распорядилась моей судьбой — не важно, из благих намерений или из корыстных побуждений.

— Я тоже тебя люблю… — Чувствую нежность и влечение. На душе становится легче оттого, что я все еще способна испытывать к Энди подобные чувства.

За миг до того, как мы размыкаем объятия, там, возле столика с нашими свадебными фотографиями, я, закрывая глаза, представляю Лео в прихожей нашей с Марго квартиры… Вижу, как сейчас он сидит у себя в Куинсе, слушая Боби Дилана и ожидая моего звонка.

Глава 28

Ужасно хочется позвонить Лео, но я держусь — не звоню, не пишу эсэмэски, не связываюсь с ним по Интернету. Занимаюсь исключительно полезными делами: вставляю наши свадебные фотографии в новые рамочки и, почти не напрягаясь, пишу Стелле благодарственное письмо. Иду в церковь, а потом обедаю со всем семейным кланом. Делаю сотню стильных черно-белых фотографий Уэбба, Марго и ее живота. Все это время подавляю рвущийся наружу гнев, изо всех сил уговаривая себя: «Не хочу никому мстить, не хочу возвращать прошлое, приняла предложение Лео вовсе не для этого! Я еду в Нью-Йорк работать. Ну и провести какое-то время с ним… Имею я право работать? Имею. Так же как имею право дружить с Лео. Ни то. ни другое не мешает мне быть примерной женой, подругой Марго и счастливой жительницей Атланты».

Без особых угрызений совести в воскресенье вечером я усиживаюсь за компьютер и заказываю не подлежащий возврату билет до Нью-Йорка. Мои намерения чисты. Ну, скажем, достаточно чисты. Знакомое чувство вины настигает меня, когда я подхожу к сидящему перед телевизором Энди и небрежно говорю: