Мертвое царство - Анастасия Александровна Андрианова

Вот так. Хоть пугалась, это было ясно, а всё же не лебезила и запросто приказывала, даже господином не называла. Я хмыкнул и послушно отвернулся – так уж мне захотелось, послушаться в этот раз.

Она возилась, шуршала тканью, а я рассматривал стену опочивальни, которую густо покрыли мхи и папоротники, расплетаясь причудливым узором. Просил ведь Смарагделя не превращать терем в лес, но после его владычества нет-нет да проскакивали наворожённые лесные мотивы.

– Ты не боишься смотреть в окна? – вдруг спросила она.

Против воли я обернулся на неё: она стояла, зашнуровывая платье на груди, и мне снова захотелось раздеть её, хотелось попросить, чтобы не прятала белую кожу под тряпками.

– Вряд ли меня способно напугать собственное княжество.

– Даже после того, как ты сам впустил в него степняков?

Я медленно поднялся и шагнул к окну. В голове пронеслись страшные картины разграбленного, наполовину выжженного Горвеня, хотя умом я понимал, что не мог бы не знать о нападении Алдара. Степняки не двигаются тихо, они поднимают столбы пыли и убивают с криками, от которых можно испустить дух прежде, чем твоё горло расчертит палаш.

– Всё в порядке, князь, не надо так рваться. Сам на себя не похож стал.

Голос Ивель дразнил, но вместе с тем звучал удивительно нежно, успокаивающе. Горвень в окне сонно ворочался в холодных осенних лучах Золотого Отца, брехали псы где-то на востоке, а над посадом поднималась прозрачная дымка от затопленных на ночь печей. Я выдохнул.

Ивель разглядывала меня, покусывая ноготь. Хитрая баба, себе на уме, ей быть бы княгиней, а не собирать мертвяков по оврагам… Я провёл рукой по лицу и плеснул в кружку вина, оставшегося с вечера.

– Ты права. Сам на себя не похож. Да как быть спокойным, когда рвут со всех сторон? Как, скажи мне?

Она села на кровать рядом со мной, чуть сгорбившись, без всякого кокетства и даже без улыбки. Другая девка присела бы мне на колени, обвила бы шею руками и шепнула какую-нибудь глупость, но эта даже не старалась выглядеть красавицей, а всё же притягивала взгляд. Ивель повела плечом.

– Стать сильнее. Сделать то, чего от тебя хотят. Ты непрост, князь, я знаю. Но ведь можно хотя бы прикинуться обычным, чтобы добиться всего, что хочешь.

– Ты мне в этом поможешь?

Никогда бы не подумал, что буду волноваться, задавая такой простой вопрос. Я не любил просить помощи, но мне всегда кто-то помогал: Смарагдель, Трегор, Огарёк, Нилир… От Ивель же мне требовалось совсем другое, и она уже помогла мне, повернув разговор в нужную сторону.

Она была умной девкой и сразу всё поняла.

– За жену-иноземку тебя могут вздёрнуть князья-соседи.

– Зато княгиня-иноземка, да ещё и сестра царского военачальника, пусть и покойного, может выпрясть ниточку между Княжествами и Царством. Положить конец войне. За это соседи не то что не вздёрнут, ещё и одарят меня золотом.

– Ты ведь обещал отпустить меня, – напомнила Ивель. Её рука медленно подвинулась к моей, так, что наши пальцы теперь соприкасались. Странная нежность после пламенной ночи – словно глоток сладкого киселя после кружки браги. В серых глазах я прочитал тоску и спешку. Я знал, что Ивель прижилась бы в тереме, если б я попросил, и даже Огарёк, окончательно оправившись, смог бы обуздать ревность ради благополучия Холмолесского. У нас бы появился наследник – я питал надежду, что, вероятно, он мог бы родиться уже к концу лета, и тогда уже никто не смог бы и слова сказать против моего княжения. Я стал бы настоящим, не самонаречённым князем, и все лающие пасти разом захлопнулись бы.

В моих измышлениях было слишком много «бы».

– И ты бы так легко ушла?

Ивель замялась, и это уже было хорошим знаком. Я не надеялся, что сумел понравиться ей настолько, что она согласилась бы выйти за меня и родить мне наследника: она явно была не из тех девок, какие вешались мне на шею и сами прыгали в постель. С ней я бывал зол, груб, яростен даже – едва не позволил себе поднять на неё руку после того, как она помогла Огарьку, и презирал себя за ту минутную вспышку. Но всё же… всё же мне хотелось, чтобы она проявила мудрость и согласилась, спасая сразу все земли: Холмолесское – от гнева соседей, все Княжества и Царство – от глупой войны за новую веру и от жадных степняков. Я видел в Ивель спасение, которого так давно жаждал. Ивель не ответила, и я спросил иначе:

– Ты ведь держала путь в Княжества. И ты здесь. Разве тебе так нужно скорее вернуться? Разве ты хочешь домой?

Но вместо ответа Ивель прибегла к бабьей хитрости, работающей безотказно, – поцеловала меня.

– Я сама не знаю, чего хочу. Но именно сейчас – хочу целовать тебя, князь, и прогонять с твоего лица хмурое выражение.

Конечно, я поддался. Быть может, зря, потому что второй раз оторваться от неё было сложнее, чем в первый.

Право, уже думаю, что начинаю привыкать писать тебе, княгиня. Удивительно же, как в лице иноземки я нашла собеседницу и… не побоюсь того слова, друга – тех, кого в Зольмаре и не надеялась найти.

Раньше я и думать не могла, что можно поставить под сомнения действия мужа, коронованного царя, однако всего два твоих письма убедили меня, что стоит почаще составлять ему компанию в ночных бдениях и внимательнее слушать то, что и как он говорит.

Недавно я обнаружила стопку его писем, адресованных нашему сыну Велефорту. То, что Велефорт болен и слаб умом, знают все во дворце. Даже я давно потеряла надежду, что однажды он сможет стать обычным юношей, таким, как все – хотя для матери такое неверие в собственное дитя и постыдно. Велефорт не получал тех писем – Сезарус просто складывал их в резной ларец, присланный много лет назад его отцу из Солограда. Сомневаюсь, что он вообще однажды передал бы их Велефорту, а если бы и передал, то вряд ли Лефер понял хотя бы малую часть.

О, Пеплица, пишу тебе не как царица княгине, а как женщина женщине. Ты ведь была замужем и, я слышала, избавилась от мужа, как только поняла, что он не принесёт твоему княжеству ничего доброго. У меня мурашки бегали по коже, когда я впервые об этом узнала – как же так, жена убивает мужа, остаётся одна, да ещё и начинает править самовластно! Тогда ты стала моей героиней, и я представить не могла, что однажды ты лично напишешь мне письмо. Мне, бледной Азарии, пустому украшению на шее царя.

Я верю, что ты не раскроешь никому тайну нашей переписки и не воспользуешься слабостью нашей семьи. Если такое