Мертвое царство - Анастасия Александровна Андрианова

– Ты должна это сделать. Ради князя, сохранившего тебе жизнь. Ради Горвеня, давшего тебе приют. Всему Холмолесскому нужен спокойный и здоровый князь Лерис Гарх, думающий о благополучии Княжеств, а не о том, что его верный сокол слеп и беспомощен. Если Огарёк останется таким, я не знаю, что станет с князем. И со всеми нами. Иначе нас всех растерзают, Ивель. И тебя в том числе. Даже твоё хвалёное Царство не сдюжит войны сразу и с Княжествами, и со степняками, а те точно не остановятся на одних только Княжествах. Сама почаще выглядывай в окно или выходи в посад: отовсюду видны пожарища, все говорят если не о чудесах Милосердного, то о грабежах.

Тут я могла спорить: царю наверняка было бы выгодно, если бы степняки и княжьи армии занимались друг другом и не думали об армиях Царства, заходящих с тыла. Но кое в чём я была согласна с Нилиром. Князь-чудовище – что бочка с порохом. Я видела, как он мечется, страдая от переживаний за сокола. Что придёт в его воспалённую голову? Ему ничего не будет стоить спалить свой терем со злости, собрать воинов по всем Княжествам и ринуться воевать. Конечно, его гнев будет направлен на степняков, пленивших сокола, но кто вообще может предугадать, что придёт в голову безумца? В конце концов, он запросто может повесить ворожею-неудачницу, так и не вернувшую зрение соколу. Князь так боялся показать свою слабость, что даже не приглашал в терем знахарей – чтобы не видели Огарька беспомощным и увечным. Мне не хотелось умирать, да и никому не хочется.

– Я постараюсь, – процедила я сквозь зубы. Рука Нилира безвольно опустилась.

– Спасибо, Ивель. Лучше бы тебе справиться.

«Лучше бы мне справиться». В самом деле. Точнее и не скажешь.

Мы поспешили дальше по полутёмным коридорам, двигаясь быстро, но бесшумно. Нилир первым вошёл в опочивальню и отослал дружинника, охранявшего вход, и Нешу, немую травницу.

Всё ещё чувствуя себя недостаточно хорошо после вечерней порции ворожбы, я присела на кровать Огарька и осторожно приняла шкатулку со страшным содержимым из рук Нилира. Глубоко вдохнув, я начала.

Мне бы очень хотелось забыть весь этот кошмар – как опоила сокола снотворным, как вскрыла кожу тонким ножичком… Всё время меня не отпускало ощущение неправильности происходящего. Это уже была не ворожба – вернее, не совсем ворожба, но подкреплённое ею надругательство над двумя телами разом.

Закончив, я положила обе ладони на лицо Огарьку и направила всю свою силу в подрагивающие пальцы – мне определённо стоило бы выпить прежде, чем начинать, но я решила, что наверстаю и спрошу с Нилира столько браги, сколько он сможет для меня раздобыть.

Помещение выглядело зловеще: неровный свет в лихорадке плясал по стенам, рыжими бликами высвечивал лицо сокола, а за окнами завывала метель, пробиралась сквозняком в опочивальню и разбавляла густой, пропахший травами и кровью дух. Пальцы и ладони кололо, жгло, во рту сделалось солоно, под носом привычно растёкся влажный жар – силы покидали моё тело, переходили в чужое.

Сколько ворожбы нужно для того, чтобы слить живое с неживым? Не воскрешение, но и не латание раны… Мне казалось, будто прошла целая вечность, и чем ярче я чувствовала ворожбу, тем слабее становилась сама.

Дверь распахнулась, и поток воздуха едва не погасил свечи. Тут же покалывание в моих ладонях исчезло, я испуганно обернулась, когда моё плечо стиснула чья-то рука.

– Лерис, не стоит отвлекать… – предупредил Нилир князя, который так внезапно ворвался к нам.

Я отняла руки, будто обжёгшись, – ворожба иссякла, испуганно затаилась. Но князю не было до меня никакого дела, он оттолкнул меня, кинулся к Огарьку и заглянул в его лицо. Кинув мимолётный взгляд, я ахнула: у него снова были веки и даже ресницы, выходит, хоть что-то у меня получилось?

Князь осторожно, будто боясь разбудить, приподнял затёкшее Огарьково веко и жутко переменился в лице.

– Не жёлтые, – страшно прохрипел князь и отшатнулся от спящего сокола. – Не жёлтые! Они должны быть жёлтыми!

Князь взревел, и я вся сжалась, едва не врастая в стену. Мне было плохо, очень плохо, на губах пекло и солоно пузырилось от крови, из ушей текло что-то тёплое, и я знала, что увижу на своих пальцах, если дотронусь до кожи.

– Не всё ли равно? – прошептала я, но он меня услышал. Лучше бы мне в самом начале вырвали язык…

Рука князя больно сжала меня за плечо и встряхнула. Моя голова безвольно мотнулась, волосы рассыпались по лицу.

– Что ты сказала? Не всё ли… – Князь замер с рукой, занесённой для удара. Лицо его было страшно, и мне хотелось по-детски зажмуриться, лишь бы не видеть его бешеных глаз и кулака, готового вот-вот пробить мне висок. Всё мигом куда-то делось: вся моя спесь и бравада растворились, стоило этому человеку разъяриться. От него исходила какая-то пугающая мощь, а может, мне так просто казалось из-за того, что я сама ослабела.

– Не-ет, – протянул князь. – Нет, блудница. Мне не всё равно. Слышишь? Не всё равно! Его глаза должны быть жёлтыми! Слышишь меня, тварь? Жёл-ты-ми!

Он снова схватил меня, я, кажется, даже вскрикнула. Ноги совсем не держали меня, ворожба испила все мои силы, и гнев князя пугал до дрожи, но утешало меня одно: письмо, отправленное с мальчишкой-воробьём. Князь тряхнул меня, перед глазами закружилось, замелькало, а потом я потеряла сознание.

Кто-то принёс меня в опочивальню, в которой я ещё ни разу не была. Одна из стен была покрыта мхом и ростками папоротников, скрученными, как сахарные рогалики у лоточника. Здесь пахло лесом: терпко, свежо и дико.

Я отёрла краешек рта и посмотрела на свою руку. Крови не было. Меня переодели в чистое платье, красивое и свободное, волосы расчесали и вновь заплели в косу. Я нахмурилась: такая забота меня насторожила, особенно после того, как князь… что сделал князь? Избил меня? Я ничего не помнила, но сейчас мне на удивление было гораздо лучше.

Дотянувшись до столика, я налила себе сладкого липового настоя из кувшина. Под тряпицей нашлись и калачи, посыпанные сушёной клюквой. Я отломила кусочек и задумалась.

Тело ещё было слабым после ворожбы. Определённо, ворожба отнимала у меня много сил, откусывала меня по кусочку, и после каждого нового раза я чувствовала себя хуже, чем после предыдущего. Что будет со мной, если я продолжу? Быть может, я делала что-то неправильно, черпала из себя больше, чем могло дать моё тело. Но у меня не было наставника, не было учителя, а Ферн только подталкивал меня к чему-то, о чём сам знал мало, и смотрел, пройду ли я по тонкой доске