Время одуванчиков - Александр Афанасьев

Это не все поняли – но потом стало понятно, что так и надо жить. Потом – отошли и от получалова – стало понятно, что бизнесом надо владеть, а не приходить за долей. А если не владеть – то, по крайней мере, что-то давать за получаемые деньги.

То, что Ларин соскочил с вышки – это я знал – точнее он не соскочил. С девяносто седьмого Россия, подписав какие-то там документы по Европе, обязалась прекратить приведение смертных приговоров в исполнение, а в две тысячи девятом, Конституционный суд своим постановлением запретил, и выносить смертные приговоры и приводить их в исполнение. То, что говорят, что смертная казнь запрещена временно, до введения суда присяжных в Чечне – это не так, с 2009 года она запрещена постоянно. По факту – все смертники получили пожизненное и содержатся в трех специальных зонах. Но как Ларин оказался на свободе – я не знал.

То, что Семидворов мне не соврал, это я понимал – по реакции Крысы.

Теперь – что делать?

***

Я попросил оставить машины, не заезжать на них в район. В район, где прошло мое детство. Наше – детство.

Я шел пешком, шел по улицам, по которым я ходил в школку, потом…

Б…

Это старый район города, на окраину я не сразу переехал. Вообще, я довольно случайно попал в первый набор группировки. Мое место рождения здесь, среди старых четырехэтажек, вон там – общаги заводские, и два последних, оставшихся двухэтажных деревянных барака на четыре семьи каждый…

Здесь все… настоящее. Лавочки с бабками. Красный кирпич хрущоб – они кирпичные еще, панельные потом стали строить. Вон там детский садик, в который я ходил. Школы уже нет – ее снесли и выстроили новую, с бассейном и стадионом…

А вон и Блинка.

Блинная, она же стекляшка – торцом к общагам. Наше временное пристанище в начале девяностых. Тогда все окучивали свой район и только мы – два, новый и этот, заводской. Местные пацаны всегда мотались за нас. Возможно, потому – поднялись на областной уровень именно мы, а не кто-то другой…

Блинка сейчас была закрыта. На двери было объявление, я подошел, прочитал. Закрыта на реконструкцию с 30 июня 2012 года…

Так, значит и реконструируется…

Желаю солнца, желаю ветра

Пацанам, кто давно ушел на небо

А тем, кто не был, желаю быть

Живым и вечно молодым…

Вечно молодым – быть не получается. Даже живым – быть не всегда получается.

Как же нам мало было надо тогда.

У меня тогда была Шкода, я потом Паджеро купил. Вечером тут гудели вместе с всегда готовыми девицами из общаги. Потом шли к ним, тут всего то – пара шагов.

И как то хватало.

Я ведь так и не знаю, кто тогда вложил Ларина. Знаю, что не я – а кто не знаю. Но вот только сейчас я понял, а почему я так и не попытался узнать. И Мозг вопросов не задал.

А потому что всех всё устраивало.

К тому времени – получалось… это сложно объяснить, но группировка как бы переросла ее создателя – Ларина. Он уже не вписывался. В нем было что-то… он всегда рыцарем был, не делягой. Быть делягой его душило. У него уже был Мерс, но он мог посреди ночи подорваться и поехать разбираться даже не за одного из нас – а просто за знакомого, если его несправедливо где-то прижали. Так он и влипал в неприятности раз за разом.

И нас тянул.

Так что когда его приняли менты – это все приняли как должное. Но теперь я понимал, что мы его – предали, все вместе. И нашу жизнь – мы оплатили его расстрельным приговором.

Я обернулся. Какие-то пацаны смотрели на меня с площадки. Я почему то захотел подойти к ним…

– Как жизнь, пацаны?

Они настороженно смотрели на меня. Вряд ли знали. Но понимали. И допускали.

– Местные?

– Ага – ответил один из них, с мячом

– И как живете? С кем дружите, с кем воюете?

Пацаны переглянулись

– Смелее, чего таить. Я здесь не чужой.

– С ленгородскими воюем.

Ничего не меняется.

– Кто побеждает? Помощь нужна?

…

– Шучу.

– Сами справимся – сказал один из них.

– Само собой. Ну, бывайте…

Я повернулся чтобы уйти.

– Эй, дядя.

…

– А тот мужик. Вы не его ищете?

– Какой мужик?

– Ну, позавчера тут был. Он тоже там долго стоял, где вы стояли. А потом через забор перелез.

Опа…

А вот это ты зря, братан сделал

– Через забор лазал? А он один был?

– Один.

– Долго тут был?

…

Я достал из кармана несколько банкнот

– На всех. Так что?

– Почти полчаса стоял. Странный он какой-то

– Чем?

– Ну как будто местный, но его никогда не видели. Еще сидел он.

– Сидел? Как поняли?

– Да сразу понятно.

Ба-ля… А еще говорят, что девяностые в прошлом. Вот – обычные дворовые пацаны. Но сидявого – сразу разглядят.

– Спасибо, пацаны…. И это.

…

– Держитесь друг друга. Вот так – я показал сжатый кулак – и не предавайте. Пока вы в кулаке – вы сильные. Распадется кулак – вас всех поодиночке переломают, поняли?

Пацаны неуверенно закивали – вряд ли они поняли. Но поймут. Рано или поздно – поймут. Дай Бог, чтобы им не пришлось пройти через то, через что пришлось пройти нам, и чтобы они поняли это до того, как предадут друг друга и станут друг друга рвать, мстя за это предательство.

Предательство – оно может быть как и дружба. На всю жизнь.

***

Когда я полез через забор – там было что-то вроде маленькой летней веранды – подбежали охранники

– Свалите – приказал им я, не оборачиваясь

Перелез – и даже штаны не порвал, хотя можно было ожидать. Маленькая летняя веранда, всего четыре – пять столиков. Толстый слой листьев и грязи, накопившейся с годами.

Один из столиков лежал в углу, так как у него было сломано основание. Я заинтересовался, подошел поближе.

На поверхности столешницы, кто-то, пальцем прямо по грязи старательно вывел:

САША+КРИСТИНА+ВОЛОДЯ=?

Ах, ты, гад…

***

Алену привезли уже ночью. Точнее, она подняла бунт, требуя меня разыскать и угрожая всякими карами, если это не будет сделано. В конце концов, ее привезли на металлобазу, и я должен был уделить ей внимание, если не хотел, чтобы наши отношения постигла та же беда, что у и у нас с Кристиной. Впрочем, видимо с Кристиной все с самого начала было