Тайный воин - Мария Семенова

Книга милостей

Покинув молельню, Лихарь вновь затеплил светильник. Хромая, пошёл дальше сквозь тьму. В первые годы после Беды погреба частью заложили, частью завалили камнями. Люди думали, будто преграждают путь ядовитому болоту, растёкшемуся перед Мытной. Теперь смешно, но в те дни работа вовсе не выглядела бессмысленной. Идя вперёд, Лихарь узнавал камни. Вот этот оказался слишком тяжёлым, он тогда не удержал отломка, упал, увлекаемый тяжестью… в первый миг решил даже, что руку сломал. А вот этот они с Ивенем волокли вместе…

Тень бывшего друга плыла рядом, заглядывала в лицо. Когда слева послышался шорох, Лихарь повернулся так, что в бедре натянулась жила. Вскинул светильник… Ноздрей коснулся знакомый удушливый запах. В нагромождениях битого камня отсвечивали два маленьких глаза. Мелькнула чёрная ость по мягкому золотому подшёрстку. Курна. Кровожадный, отчаянный крысолов, спаситель крепостных подземелий.

Ветер своего первого ученика чуть его именем не нарёк…

«Тебя как звать, оголец?» – спросил он воришку.

Тот долго отмалчивался, тая злость: монетку у него всё-таки отобрали. Наконец буркнул:

«Как надо, так и зовут».

Его вправду каждый день нарицали по случаю. У мальчишки не было имени, чтобы зацепиться душе. Может, мамка и назвала, прежде чем бросить, но он того не слыхал. А может, вовсе не озаботилась.

Ветер понял, о чём он говорил.

«Ладно. Поглядим. Будет у тебя имя…»

На самом деле именно тогда глубоко внутри что-то дрогнуло, что-то робко потянулось к этому человеку. Однако чувство было до того непривычным, что он и не понял. Лишь на всякий случай ещё больше насупился.

У Ветра больше не было дел в городе. Пока шли к воротам, бродяжка дважды пытался удрать, но сник, убедившись: ни опередить, ни обмануть котляра ему не удастся.

Они весь остаток дня шагали по дороге на север. Над морем утихала гроза, тучи, обведённые золотом, постепенно рвались, плавились, истаивали в малиновом пламени…

Ветер нашёл под скалой пятнышко сухого песка, сладил костёр. Дал будущему ученику большой, немного помятый пирожок. С улыбкой смотрел, как тот подбирает крошки с ладони, стараясь не упустить ни одной. Потом растянулся в кругу тепла, веявшего от углей. Беспечно заснул… Уличный шатун свернулся напротив. Во рту держался вкус масляного теста, лука и сыра. Все мысли были только о сумке спящего котляра. В ней наверняка лежали ещё пирожки. И деньги в дорогу. А раззява эту сумку не то что под голову – даже под руку не уложил…

Подобравшись поближе, бродяжка бережно вытянул у мужчины из ножен хороший, острый нож. Помедлил, примериваясь к горлу спокойно дышащего человека… Всё-таки отсягнул, схватил сумку, удрал в темноту.

Он бежал туда, где привык и умел жить: назад в город. Однако везение кончилось. На полдороге, когда уже вовсю светила луна, он попался на глаза воровским людям.

От обычных горожан он легко увернулся бы. Но эти были такие же, как он сам, только взрослей, опытней и опасней. В тот день им не досталось удачи. Злые и голодные бродяги таили при себе кистени из тряпок с ввязанными камнями. Какая против них оборона?.. Лихарь до сих пор помнил свою тогдашнюю беспомощность. Страх, нещадные удары и то, как легко чужие руки разгибали его пальцы на ремне сумки…

А потом подошёл Ветер, не сильно отставший от беглеца.

Половину шайки мгновенно сдуло в кусты. Самым наглым достало ума дать бой. Пожалеть успели не все. Котляр водворил сумку на плечо, вернул в ножны нож, кивнул окровавленному воришке:

«Пошли».

Он даже не запыхался. Сирота побежал следом.

«Там, в котле… я стану, как ты?»

На другой день Ветер показал ему книжицу:

«Это слово Владычицы…»

Мальчишка для начала только отметил, что книжка выглядела небогато. Ни заморского письма на обложке, ни серебряных уголков.

«На что мне? – пробурчал он. – Я грамоте не умён…»

Котляр рассмеялся:

«Ещё прочтёшь. Пока пусть пазуху греет и душу от всех зол загораживает…»

Потом он рассказал: глядя, как воришка подбирается с ножом к его горлу, совсем было решился назвать приёмыша Курной. Но руку перехватывать не пришлось.

«А вот лихости в тебе на троих. Будешь Лихарь!»

«Книгу милостей» он давно выучил наизусть. Это было самое простое и первое наставление в вере, созданное для тех, кто среди многих Богов избирал для себя Владычицу Морану. Начальная ступенька великой лестницы до самых небес: опереться, поблагодарить и дальше идти. Больше десяти лет прошло, а Лихарь с ветхой книжицей до сих пор только в мыльне и расставался. Она вправду грела и защищала. В ней жила самая счастливая пора его жизни.

Время, пока он был единственным сыном.

Как же быстро всё кончилось. Из Левобережья пришли новые ложки. У одного новичка были серебристые волосы. И глаза, казавшиеся то серыми, то голубыми…

Подъём оказался довольно крутым, жёлоб ещё и выгибался направо. Умаявшись, опять потеряв направление, Сквара сообразил наконец, куда его занесло.

Всё же не зря они с Ознобишей читали о том, как возводили свои башни воинственные андархи. Должно быть, здешних строителей до зубовного стука напугала неудача у Конового Вена. Они чаяли ответного похода Сквариных предков. Старались предухитить всё возможное, спасти полководцев и иной почёт. Те ведь только в песнях до смерти стояли со своими людьми, охраняя сбежавшуюся в крепость мирную чернь. Когда, стало быть, свирепые дикомыты с ножами в зубах залезут на стены и перебьют последних защитников, вельможи сперва отступят на самый верх башен… а после сокровенными дверцами, коренными трубами, лисьими норами улызгнут далеко в лес: ищи-свищи, глупый враг! Знать бы зодчим, что правнук былых отмщателей разведает их спасительный путь! Да начнёт от размыва в стене старого подтюремка!..

Уяснив это, Сквара сразу повеселел. Перевернулся, нашёл на потолке изъеденные ржавчиной скобы с остатками сгнивших верёвок. Полез вверх быстрей прежнего.

– Ну что, Ивень… – ворчал он, подтягиваясь ещё на скобу. – Ты, значит, здесь вовсе даже ни ногой не бывал?.. Слыхом не слыхивал, как Мытная башня зовётся?..

Сверху волнами скатывался холод. Сквара начал прикидывать, скоро ли уткнётся в снежную пробку, неизбежную в такой узкой кишке. Он уже прикидывал, не придётся ли совсем бесславно вернуться, когда левая рука упёрлась в деревянную дверцу.

Скобы над головой были мокрыми и бугристыми от сосулек. Парень повис на одной руке, начал торопливо ощупывать подгнившие доски. Дверца была всего менее предназначена для открывания из стены. Сквара не нашёл никакого подобия ручки, даже потянулся к неразлучному ножу на локотнице, чувствуя себя лазутчиком времён стояния на Светыни: «А надо будет – прорежем…» Ещё раз обежал пальцами ободверину, убедился: надо было толкать.

Воображение сразу нарисовало доски с той стороны. Толстые, накрест прибитые гвоздями вроде того, который он с такими трудами выправлял на колоде…

Забухшая дверка потребовала усилий всего тела. Сквара гнулся, как лук, налегал снова. С тысяча первого приступа под ногами стало подаваться. Раздался скрип…

Сумрачный свет до того ярко хлынул в глаза, что Сквара невольно зажмурился. Проморгавшись, выполз в лазею, огляделся. Встал на ноги…

Перед ним была сокровищница.

Та самая, о которой все были наслышаны, все судили и рядили, но своими глазами не заглядывал ни один.

Башня не просто так звалась Мытной. Здесь ямили самое редкое и многоценное из того, чем кланялись Царскому Волоку богатые гости. Сквара увидел некогда ярко повапленные, а теперь однообразно серые скрыни, рассевшиеся от ветхости кожаные сумы. Цветные бутыли, обросшие мохнатыми шубками пыли… и нетленные короба, сработанные из вечной берёсты.

«Учителю рассказать!.. Это ж сколько добра…»

Сквара стоял возле дверки, пытаясь понять, отчего сокровищницу устроили не в погребах и не в наземном жилье, а высоко в башне. Воров, что ли, боялись? Хотели самую дороговщину с собой прихватить, когда срок придёт съезжать гузном по трубе?..

– Ивень, – тихо спросил Сквара. – Почему ты не должен был сюда приходить?

«А на дыбу за что? Для себя утаить найденное решил?..»

И откуда всё-таки взялись листки, что потом липли у него на груди и валялись скомканные под ногами?..