Выбираю таран - Людмила Жукова

«Уклонился от боя, — вот как определил его поступок командир. И проворчал: — Детский сад в полку развели».

После этого Борис поднялся в небо, полный решимости стать другим человеком. Он искал в небе врага, чтобы доказать товарищам, каким стойким и хладнокровным воином он может быть. Но патрульный полет над Гомелем уже подходил к концу, горючее на исходе, а фашистов не было.

Он повел свой И-15 бис на большой высоте, в облаках, к аэродрому. Точно рассчитав курс, вынырнул из облаков почти над аэродромом — и увидел врага. Перед глазами мелькнули жирные черные кресты «Хейнкеля-111». Борис тут же нажал на гашетки пулеметов и — закрыл глаза. Он проскочил уже далеко вперед, когда решился открыть их и оглянуться: вражеский самолет камнем падал к земле.

На аэродроме к нему первым подбежал друг Иван Сомов и восторженно крикнул:

— Ну и красиво ты его сбил, Борька! Главное, «бочку» делаешь и — стреляешь! Здорово!

«Какую «бочку»?» — хотел переспросить Борис, зная, что не собирался делать этой фигуры высшего пилотажа. Но быстрым шагом подходил командир полка Немцович и, улыбаясь, повторил слова Сомова:

— Как это ты умудрился и фигуру высшего пилотажа исполнять, и стрелять? Молодец!

«Я понял, как это произошло, — рассказывал впоследствии Борис Иванович, — но тогда сказать не решился: когда я от страха-то глаза зажмурил, самолет перевернулся, сделал «бочку», а я и не заметил! Вот какой я тогда «герой» был!»

Он смеялся над собой, девятнадцатилетним. Борис Иванович Ковзан, единственный в мире герой четырех победных таранов, признался: «Честно говоря, я всегда, когда принимал решение идти на таран, глаза зажмуривал. Тряхнет после удара — первая мысль: жив! Значит, воюем дальше».

…Вскоре после первого воздушного боя Бориса Ковзана вместе с закадычным другом, москвичом Николаем Поляковым, отправили в тыл: осваивать новые самолеты Як-1. Скорость у этого самолета была в два раза больше, чем у И-15 бис, обзор хороший, маневренность великолепная, словом, по всем летно-тактическим данным не уступал истребитель конструктора А. С. Яковлева лучшим истребителям врага — «мессершмиттам».

Месяц осваивал Ковзан новый самолет, изучал по описаниям вражеские — те, с которыми придется встретиться в небе. Me-110, например, в лоб не возьмешь: у него четыре пушки и два крупнокалиберных пулемета спереди. Значит, надо, умело маневрируя (а Як-1 это позволяет), зайти сбоку или в хвост. Ну, а в хвосте у него — стрелок со спаренным крупнокалиберным пулеметом. Значит, надо заставить его замолчать! Но вдруг кончится боезапас? Ковзан читал о таранах ленинградских летчиков Харитонова, Жукова, Здоровцева, первыми в боях Великой Отечественной войны удостоенных звания Героя Советского Союза, расспрашивал бывших халхингольцев о таране Скобарихина. Очень притягивал его этот сокрушительный удар — вращающимся винтом по хвосту машины врага или плоскостью по плоскости.

В октябре 1941 года Бориса Ковзана и Николая Полякова направили в 744-й истребительный авиаполк, которым командовал Герой Советского Союза Ф. И. Шинкаренко, а заместителем его был Г. В. Зимин, впоследствии маршал авиации. Полк стоял под Тулой, в деревне Волово…

29 октября 1941 года Ковзану предстоял вылет. Синоптики обнадежили: погода летная. Но… с утра моросил дождь, аэродром развезло. Борис и Николай сидели под чехлом самолета, ожидая команды на вылет и с тоской поглядывая в хмурое небо.

Только после обеда развиднелось, и сразу поступило задание: Ковзану, Полякову и Прокопенко вылететь в район Плавска на штурмовку войск врага.

Цель нашли как будто неказистую: конный обоз, тянущийся по грязной дороге на восток, к Москве. Но, полив его пулеметным огнем, заметили взрывы — значит, боеприпасы везли. Стреляли экономно: был приказ до самого приземления держать в запасе до пятидесяти процентов горючего и двадцать пять процентов боеприпасов: вдруг враг появится уже на подходе к аэродрому. Поляков с Прокопенко пошли на посадку, когда слева по курсу машины Ковзана показался Ме-110.

Долгожданная встреча! Он к ней готов! Борис резко бросает свою машину вниз, проскакивает под брюхом «мессера», чтоб избежать его шести стволов, и боевым разворотом, зайдя ему в хвост, стреляет из пулемета и пушки… Все! Фашистский стрелок молчит. Теперь еще очередь, и… Но и его оружие молчит! Вот он, тот случай, когда нет другого выхода: повернешь обратно — враг расстреляет вдогонку. Да никогда и не покинет поле боя Ковзан!

Значит, таран? А для этого что нужно? Уравнять скорость с «мессером», подняться над ним — и лучше всего винтом слева или справа, чтобы обломки вражеской машины не задели, ударить по хвосту… Но фашист, будто поняв замысел Бориса, переводит машину на левое крыло и начинает маневрировать: то отвернет, то наберет высоту, то скользнет вниз. Борис, как прилежный ученик, в точности повторяет эти маневры, стараясь, чтобы фашист посчитал, что потерял его. А минуты летят. Только бы хватило горючего! Под крылом уже Зарайск, далеко затащил его фашист и тащит дальше. Ага, перевел машину в горизонтальный полет, устал, видно, да и решил, что оторвался от преследования. Пора! Борис переводит самолет вправо от «мессера»… Сейчас бешено вращающийся винт врежется в хвостовое оперение врага…

«В этот миг кажется, будто кусок льда проглотил — холодеет внутри, — рассказывал Ковзан. — Это, конечно, тот самый страх, который свойствен всему живому. Но мы же люди, мы перебарываем его в себе! Мне пришлось пройти через этот «холодок» четырежды. Но что интересно: потом, на земле, я обычно мог вспомнить почти весь бой по порядку, словно разум фотографировал каждое мгновение».

…«Ястребок» после удара бросает в сторону, переворачивает вверх шасси (опять «бочка»), и Борис повисает на привязных ремнях головой вниз. На миг помутилось сознание, но он понимает: «Жив!» И машина летит! Она слушается пилота, делает «полубочку» и переходит в горизонтальный полет. Он убирает обороты двигателя, и тряска становится меньше. Правда, на исходе горючее, придется сесть. По карте определил местонахождение — деревня Титово. Сел на поле. К самолету бежали люди, впереди, конечно, мальчишки.

— Ох и здорово вы его, товарищ летчик! — крикнул первый. — А вы не ранены, дядя?

— Не ранен я, не ранен! — ответил Борис. — Только какой я вам дядя? Мне всего девятнадцать.

Тогда, после первого тарана, он сберег свой истребитель и после замены покореженного винта снова взмыл на нем в небо.

…На его счету было уже шесть сбитых самолетов врага, когда при посадке на зимний наст, где-то в Тамбовской области, его выбросило из машины, и в результате он попал в госпиталь в Елец. Там он впервые увидел девушку Надю — в белой накрахмаленной косынке, в белом халате. Она давала лекарства, делала уколы, но лучше всех лекарств лечила ее милая застенчивая улыбка. (Через год Надя станет его женой, а потом матерью двух его сыновей.) Надя и сказала ему о разгроме немцев под Москвой.