Выбираю таран - Людмила Жукова

Сорокин освобождается от парашюта, открывает стеклянный колпак машины. Но что это? На него с хриплым лаем несется огромный… волк? Захар захлопывает колпак и тут же видит через стекло оскаленную пасть и медную бляху на ошейнике. Немецкая овчарка! Откуда? Значит, близок враг! Он приоткрывает колпак и стреляет в мгновенно бросившуюся на него овчарку.

Теперь можно и осмотреться. Черт возьми! Метрах в двухстах от «мига» — двухмоторный Ме-110 с крестами и свастикой… Тот, подбитый тараном. Значит, овчарка с самолета. Пижонят фашисты — возят собак на борту.

К Сорокину, вылезшему из машины, проваливаясь в снегу, бежит фашистский летчик с пистолетом в руке. Сорокин стреляет, и тот, схватившись за живот, падает. И тут Сорокин видит второго. Он крадется, прячась за валунами, но, увидев, что обнаружен, открывает пальбу.

Сорокин выстрелил, но пистолет дал осечку, а гитлеровец в этот момент прыгнул на него с ножом, рассек лицо и повалил навзничь. Лицо врага в рыжей щетине склонилось над ним, цепкие руки подбирались к горлу.

Как помогла Захару в этот миг сибирская богатырская закваска и сила кузнеца!

Тишина какая… Звенящая. Он прислонился к самолету, снял шлемофон — жарко. Что теперь делать? Надо идти! Только подкрепиться бы сперва. Но квадратик шоколада «Мокко» вызвал страшную боль: зубы еле держались в деснах от удара фашиста. И он зашагал через сопки, увязая в снегу…

Он брел шесть суток…

Много раз слышал гул самолетов — его искали, но как в этой полярной тьме увидеть точку на снегу? Он проваливался под лед и брел, заледенелый, голодный, дальше. Он не раз в эти бесконечные шесть дней вспоминал ободряющие слова отца: «Ты же сибиряк!»

На седьмые сутки, когда он медленно, кое-где ползком, забрался, наверное, на тысячную сопку, — увидел море, катер и избушку на берегу.

— Стой, кто идет? — окликнул часовой.

— Летчик Сорокин… — тихо ответил он и упал, потеряв сознание…

Очнулся в госпитале города Полярного, где его тут же навестили однополчане. Здесь впервые услышал от врача:

— Делать нечего, Сорокин, третья степень обморожения ног. Сейчас отрежем только ступни, через неделю придется отнимать выше колен.

Девять месяцев продолжалось лечение, ему сделали удачные протезы, и он не сразу, но научился на них ходить. Боль, поначалу острая, нестерпимая, притуплялась, он ее почти не замечал. Но военная врачебная комиссия предложила демобилизацию. Сорокин так яростно возражал, часто повторяя: «Ведь я летчик! Летчик!» — что медики решили признать годным… к нестроевой службе в тылу и откомандировали в резерв — в морской экипаж в Москву.

А в Москве — Наркомат военно-морского флота, и Захар Артемьевич стал писать туда рапорты с просьбой вернуть его в морскую авиацию. Последний, принесший удачу, относил сам дежурному офицеру: рапорт этот дошел до адмирала Н. Г. Кузнецова.

«Я бросил свою палку в бюро пропусков и, стараясь идти четким шагом, вошел в кабинет наркома, — вспоминает Сорокин.

— Как себя чувствуете? — спросил нарком.

— Стою и хожу устойчиво, — уверенно ответил я.

Но когда нарком показал мне на стул, я пошатнулся и схватился за край письменного стола.

Николай Герасимович выслушал меня внимательно, участливо и сказал:

— Пройдите еще раз военно-врачебную комиссию. Если у вас не найдут других физических недостатков, разрешу, как исключение, летать».

Может ли человек летать на невидимых миру крыльях? Может! Такую окрыленность чувствовал Захар Сорокин, выйдя из наркомата.

19 апреля 1943 года Захар Сорокин снова поднял истребитель в небо и в этот же день сбил седьмой фашистский самолет. С этого самолета он повел новый счет — счет за сбитого в неравном бою Сафонова, имя которого стал носить 2-й гвардейский истребительный Краснознаменный авиаполк Северного морского флота.

19 августа 1944 года Захару Артемьевичу Сорокину, сбившему 18 вражеских самолетов, совершившему 267 боевых вылетов, было присвоено звание Героя Советского Союза.

Последний год войны он летал на персональном самолете «Тихорецкий комсомолец», построенном на средства рабочих родного паровозоремонтного завода. Они приглашали его в гости, и осенью 1944 года он взял краткосрочный отпуск и съездил в Тихорецк.

— Бей, сынок, фашистов так, чтобы они больше не нападали на нас, — сказала мать, провожая сына. — И поскорее возвращайся с победой.

Он воевал так, что его имя знали и английские союзники, корабли которых он охранял от фашистских истребителей, получив за то британский орден, и враги, которым он поклялся отомстить за Сафонова. «Было известно, что сбил Сафонова летчик Рудольф Мюллер, летавший на «фоккевульфе», заметном по огромной черной свастике на хвосте. За ним охотится весь сафоновский 2-й гвардейский полк. И сбив «фоккера» со свастикой, каждый надеялся, что отомстил за гибель Бати.

Но сбить Мюллера повезло Николаю Бокию в паре с Петром Сгибневым. А Захару Сорокину удалось сбить еще одного аса из «Гордости Германии», потребовавшего показать ему «опытного русского аса», сразившего его. В комнату, на плохо гнущихся ногах, вошел молодой летчик — Сорокин. Переводчик объяснил, что парень воюет на протезах…

Выйдя в отставку, Захар Артемьевич часто выступал перед молодежью, рассказывая о войне и однополчанах. Особенно охотно, с любовью говорил о Борисе Сафонове. Его попросили описать все то, о чем он рассказывает, и он написал несколько книг: «Нет, не отлетался!», «В небе Заполярья», «Крылатые гвардейцы».

ЧЕТЫРЕЖДЫ ТАРАНИВШИЙ

Все четыре тарана Ковзан совершил с октября 1941 по август 1942 года, время, которое, по его словам, «не зря называют таранным» — решалась судьба страны, судьба существования самого нашего народа и всего мира.

За войну он совершил 127 боевых вылетов, на его личном счету было 27 побед. Кстати, это же количество викторий указано и в книге английских исследователей Т. Полака и К. Шоурза «Асы Сталина».

После войны один из былых командиров 19-летнего младшего лейтенанта Ковзана в опубликованной беседе за «круглым столом» сказал: «В первом же бою таранным ударом Ковзан сбил самолет противника… при неизрасходованном боекомплекте. Зачем же человек рисковал собой, решаясь на таран? Оказалось, Борис Иванович, ранее летавший на самолете связи, не умеет стрелять!»

Но не прав был командир! Еще накануне войны летал Ковзан на истребителе И-153 бис, а не на самолете связи, но, что чистая правда, 23 июня 1941 года, встретив в небе врага, не открыл по нему огонь, объяснив командирам, что «фриц по нему не стрелял!» Получил тогда «благородный гуманист» крепкий нагоняй «за уклонение от боя» и уже 24 июня открыл личный счет, метким огнем сбив «Хейнкель-111». 29 октября 1941 года, на подступах к Москве, в бою с двухмоторным Me-110 он сразил огнем его стрелка и потом отрубил винтом хвост.