Посол эмира - Клыч Мамедович Кулиев

однажды тем, что Бачаи Сакао будет повешен на виду у всего народа, и тем самым окажется перевернутой еще одна черная страница истории Афганистана.

3

Итак, мы подъехали к Мазари-Шарифу. Как оказалось, народ заранее знал о нашем прибытии, и мы двигались по многолюдным улицам, нас встречали возбужденные толпы, покинувшие свои дома ради столь редкого события. Действительно, никто бы не мог сказать, когда еще из Кабула в Россию отправлялся столь торжественный караван!

Мазари-Шариф почти вплотную прилегал к границе, дорога к очередной нашей ночевке пролегала между ним и Термезом, который был в руках большевиков. Таким образом, именно в Термезе должна была состояться наша первая встреча с представителями Советского правительства. А в Мазари-Шарифе нам предстояло лишь пообедать и, немного передохнув, двинуться дальше.

Такая поспешность не была случайной. В последнее время город был буквально наводнен беженцами из России, главным образом ханами, сановными людьми, ахунами, муллами… Большевики были их лютыми врагами, и они молили аллаха о крахе большевистского режима. Легко понять, что наша миссия не могла прийтись этим беженцам по душе, мы могли ожидать и нежелательных встреч, и провокационных вопросов, и клеветы, и шантажа, чего угодно, только не спокойного отдыха перед дальней дорогой. И потому даже во время этой короткой остановки в городе посол советовал нам никуда не отлучаться.

Но я все же вынужден был отколоться от своих товарищей, потому что в Мазари-Шарифе мне надлежало встретиться с людьми Эмерсона.

Я бродил по улицам города, заходил в лавки, озирался по сторонам, но никто и не пытался приблизиться ко мне, заговорить, и взгляд мой не остановился ни на одном сколько-нибудь подозрительном человеке. Что ж, тем лучше! И в полдень мы покинули Мазари-Шариф и стали подгонять коней, надеясь до темноты прибыть на ночлег в одно узбекское селение.

Погода была отличная, после короткого, но щедрого ливня природа благоухала такой свежестью, что каждый вдох радовал и гнал усталость, а изумрудная зелень омытых листьев ласкала глаз.

Ближе к закату мы оказались у широкого брода. По ту сторону стоял огромный карагач с кроной, подобной куполу, а рядом — множество молодых деревьев.

Видно, под этим деревом-куполом отдыхал после долгого пути не один путник. Об этом говорили сложенные из камней небольшие очаги; один из них и сейчас дымился; кумганы, пиалы, клочки от разорванной одежды — все свидетельствовало о недавнем присутствии людей.

Мы напоили лошадей и приблизились к мощному дереву, но не успели расположиться на отдых, как услышали чей-то глухой, сдавленный стоп. Озираясь по сторонам, мы прислушались. Стон повторился еще и еще раз, и тогда посол первым направился к засохшему дереву с уродливо обломанными ветвями. Мы поспешили следом.

К стволу этого умершего дерева был накрепко привязан какой-то чернобородый ширококостный мужчина с непокрытой головой, босыми ногами и кляпом во рту. Человек едва дышал. Его рваная рубаха открывала волосатый потный живот. На земле валялись какие-то книги. Мы застыли пораженные неожиданным зрелищем, и, заметив нашу растерянность, посол крикнул:

— Чего стоите? Быстро освободите его!

Мы с Ахмедом рванулись к незнакомцу, я вырвал из его рта кляп, Ахмед перерезал толстую веревку, которой было обвито тело, и тут же мужчина стал тяжело оседать на землю — он потерял сознание.

Посол быстро снял с себя халат, скатал его и подложил под голову мужчины, я побежал за водой. Склонившись над несчастным, посол стал уговаривать его сделать хоть глоток и несколько раз спросил:

— Кто вы? Вы меня слышите? Кто вы? Постарайтесь открыть глаза…

Чернобородый не реагировал. Дыхание его было тяжелым и прерывистым, глаза закрыты.

Я стал рассматривать валявшиеся на земле книги. Первая оказалась Кораном. Я приложил его к лицу и взял другую. Это был «Касыдат аль-бурда». Потом я увидел «Китап аль-хамсах», «Рисалат аль-гуфран» — редкие книги на арабском языке, говорящие о том, что перед нами какой-то интересный, образованный человек.

В это время прибежали джигиты и сообщили, что обнаружили еще двух привязанных к деревьям людей.

— Освободите их! — приказал посол, все еще не отходивший от лежавшего на земле бородача.

Тот наконец, стуча зубами о край кружки, сумел сделать несколько глотков, с трудом поднял тяжелые веки и мутным взглядом посмотрел на посла, рукой поддерживавшего его голову.

— Кто вы? — вновь спросил посол, и на этот раз не впустую.

Тяжело дыша, незнакомец с опаской глянул на Мухаммеда Вали-хана, потом на меня, и каким-то сдавленным голосом, в котором слышался страх, заговорил:

— О аллах! Неужто наступил конец света? Люди перестали думать о боге, перестали уважать его слуг… — Он немного помолчал и, словно встрепенувшись, спросил: — Но где же мои мюриды?[45]

— Живы, живы, не волнуйтесь, — с участием глядя на бородача, заверил его Мухаммед Вали-хан. — Но что с вами случилось?

— О, не спрашивайте! — Он стал растирать пальцами багровый след от веревки на шее, попытался сесть. — Вы тоже путники?

— Да, — сказал посол.

— И далеко собрались? Не в Туркестан случаем?

— Именно в Туркестан, — подтвердил посол.

— Ну, слава аллаху! — сказал незнакомец и протянул Мухаммеду Вали-хану руку. — Давайте знакомиться. Мое имя Абдул-Хамид ибн Шухайт. Я родом из Багдада, но в последние годы живу в Каире и преподаю в медресе «Аль-Азхар». Я ехал в Самарканд, там у меня друг — Кайс ибн Сабит. Он уже год тяжело болеет, я хочу его проведать… — Абдул-Хамид прервал сам себя вопросом: — Но вы-то кто такие?

— Я — Мухаммед Вали-хан, — сказал посол. — Мы следуем в Москву. Я — посол его величества эмира.

— Как же, как же, слышал о вашей миссии! — чуть оживившись, сказал Абдул-Хамид. — Еще в Мазари-Шарифе нам говорили, что ждут вас. И пусть счастливым будет ваш путь!

— Спасибо! — поблагодарил посол. — Но все же: как вы попали в такую беду? Отчего не рассказываете? — спросил он и внимательно поглядел в лицо бородача.

— Не спрашивайте! — повторил Абдул-Хамид с горестным вздохом. — Никогда не думал, что такое в мире возможно! Никогда бы и не поверил, если б не испытал на себе.

— Но что? Что именно произошло?

— Видите ли, ехали мы спокойно, все было хорошо, потом остановились вон под тем большим деревом, чтобы в его тени отдохнуть и напиться чаю, а едва собрались в путь, как откуда ни возьмись появилось несколько всадников. Мы думали — они такие же путники, как мы, а оказалось совсем другое! Они окружили нас, обыскали, обшарили все наши пожитки… Мы молчали, опасаясь худшего. Но тут один из них бросил на землю Коран и стал топтать его своими грязными сапожищами…

Я нагнулся, поднял Коран и протянул Абдул-Хамиду,