Аукцион - Яна Николаевна Москаленко

Честно, после тебя я тоже ошибался, но, обращаясь к тому дню, я столько раз силился понять, что упустил. Все было подготовлено. Сбоев быть не должно было.

Но все-таки сбился. Ты должна увидеть тот день моими глазами. Этого хватит, чтобы поверить? Чтобы простить? Я не знаю. Все было идеально. Обычный летний вечер.

Даниил никогда не опаздывал, но ты никогда не выходила вовремя, поэтому лишь в 10:05 на домашний монитор пришло оповещение, что вы выехали. Я разозлился. День был важный, самый важный в истории человечества, переплюнул даже первое исследование Душелокатором, а ты все равно опаздывала. Как выяснилось, ты долго завязывала ленточки на костюме – корсет из тесемок стягивал грудь и витиеватой сеткой опускался до пупка, и ни многозначительные вздохи Даниила, ни я, ничто на свете не могло тебя поторопить. Еще ты непременно должна была выпить чашечку кофе перед выходом – черный, с щепоткой кардамона. На самом деле ты состояла из всего, что меня раздражало в людях. Ты была непунктуальной, взбалмошной, вздорной, иногда просто неадекватной, самое страшное – твое поведение невозможно было предугадать или предсказать, из-за этого с тобой каждый день напоминал испытание на удачу. Но куда мне было сопротивляться? Я много лет тащил тебя за собой, пускай ты постоянно норовила свинтить, потому что, смешно, со временем все сильнее в нас путалась, никто тебе не надоедал, любовь крепла и жирнела, откормленная. Даже мы с Даниилом научились уживаться, и только тебя по-прежнему штормило от одного к другому, и ни разу – в равных пропорциях. Когда вы опоздали на сорок минут, я успел отпинать мусорку, а потом выматерил тебя, наплевав на пищание монитора о штрафах, и пообещал себе, что все-таки придушу тебя собственноручно. Задушу теми самыми тесемками от корсета, их хватило бы, чтобы повесить тебя на дереве. Если бы я знал, чем закончится этот день, я бы не злился. Честно.

Из подвала мы перебрались в полноценную лабораторию. Была возможность переехать на площадь в Прогрессивный Центр, к тому времени, работая в больнице, я скопил достаточно денег для аренды лаборатории, но недоверие было сильнее. Я знал этих ученых – все как один заносчивые, им лишь бы сунуться в чужие дела. Они на первый взгляд кажутся нелюдимыми, зато в застенках Прогрессивного Центра – целое крысиное королевство, и каждая откормленная очкастая крыса хотела знать, чем я занят в своей лаборатории. Я бы не смог оставить там машины, я не хотел пробираться через пункты досмотра, в голове прикидывая, сколько нарушителей условий конфиденциальности засекли мои камеры. К тому же позже я занял весь Центр целиком, зачем мне было довольствоваться крохотной комнаткой в чужих владениях. Как ни странно, делиться мне удавалось лишь тобой, и я до сих пор не понимаю, как это работало.

Ты нашла помещение на Тихом проспекте. Проспект – по три полосы движения в каждую сторону – шел от спальных районов через весь Город до главной городской площади, огибал ее по кругу. Новая лаборатория находилась «в промежутке», в районах, которые уже не относились к историческому центру, но и спальными тоже не считались. Зелень, активно жрущая спальники, здесь встречалась изредка, почти случайно. В новой лаборатории было два окна, ты их отмыла, а я тут же забил досками, потому что за время исследований отвык от солнечного света, а еще считал нужным перестраховаться. Я даже жил в смежном с лабораторией помещении, потому что по-прежнему боялся оставить Душелокатор и Машину-616 одних надолго. Даниил напичкал лабораторию примочками ударников для безопасности, но нет, я должен был следить сам. Сам.

В лаборатории мы отделили стерильную зону, все было готово, давно готово, и мы ждали тебя в «холле», как ты его называла. Тебе нравилось воображать, что мы все вместе на отдыхе в роскошном отеле, истребовала кофемашину, закуски и даже холодильник с игристым, ты вообще могла требовать всё, потому что была единственной, на ком держалась вся операция. Даниил хотел курить, он сидел в кресле и похлопывал себя по ляжкам, перед ним – его любимые орешки со сгущенкой, один он разделил на две части, но есть не стал, так и бросил на обитый вельветом подлокотник. Ты вышла в операционной пижаме, в одних широких штанах, затянутых на ребрах. Грудь молодо торчала вверх и едва заметно вздрагивала, пока ты кружилась по комнате, раскинув руки. Мы с Даниилом переглянулись. Вдвоем полуголой мы тебя не видели, и каждого передернуло от раздражения. Минуту за минутой я щелкал секундомером. Ты остановилась и задержала на мне долгий взгляд.

– Сделаешь еще кофе? – спросила ты и тут же улыбнулась по-родному тепло.

Ты редко смотрела на меня именно так, и я подсел на эти моменты. На самом деле это была не просьба, а приказ, тебе казалось, я слишком суечусь и все порчу, поэтому проще было меня прогнуть. Я почти решился тебя прикончить. Зашумела кофемашина, щепотка кардамона, прости, мне до сих пор стыдно, что я забыл про тыквенное печенье. Ты выпила еще кофе. Даниил не подавал виду, но он боялся. Я видел, у него вспотел нос, и под мышками тоже темнело, он выкручивал себе пальцы, а орешек со сгущенкой так и лежал – две грустные половинки.

– И как это будет? – Ты села на подлокотник кресла, сложила на Даниила ноги и все же полезла в пачку с орешками, засунула в рот сразу два и бубнила.

– Что?

– Операция.

– Я тебе сто раз рассказывал.

Ты пожала плечами. Ты забывала все, что тебя не интересовало, а я и не знаю, волновало ли тебя хоть что-нибудь, кроме шитья.

– Мы выведем из наркоза донора, которого привез Даниил…

Я долго выбирал твоего донора. Осознавая риски, несовершенность системы, я старался многое предсказать, поэтому в совпадении был уверен. Не вспомню ни имени, ни лица, мы воспринимали его как неодушевленную составляющую эксперимента. Вам так было проще, мне – просто все равно. Помню его душевные показатели, которые столько раз перебирал, пытаясь выискать ошибку. Если сейчас стремительное поглощение – роковая случайность, то в твоем случае, к сожалению, несовместимость была изначальная. Но разве я мог знать об этом тогда?

– …потом мы извлечем из него душу и пересадим тебе. Кристалл готов, аппаратура в порядке. Все получится.

– Почему она? – Даниил наконец заговорил, и я понял, почему он отмалчивался. Голос выдал его – пересохший, скрежещущий. – Ты даже не знаешь точно, получится ли.

– Конечно получится. Потому что она первая.