У метро, у «Сокола» - Вячеслав Николаевич Курицын

ведь не в вере дело. Мы как начали говорить, я сразу поняла, что разумная старушка. Не сумасшедшая точно. Но все равно может ошибаться, много больше шансов, что ошибается. Это все-таки довольно специальное знание. Она, кстати, обнаружила знание — икона, говорит, вырублена топором.

— И что же это… Что значит вырублена?

— На бока если посмотреть, они не ровно отрезаны, а отесаны грубым топором. До Петра Первого пил не было.

Это ему, мужчине с пистолетом, про топоры и пилы объясняет девушка с треугольным лицом.

— Я спросила, конечно, откуда у нее такая икона и почему она считает, что это Прохор Чернецов. Подруга, говорит, как узнала, что у нее рак, так и подарила.

— У подруги рак?

— Да. Заболела и подарила. Не хотела своим родственникам-атеистам оставлять, и они вроде все равно богатые люди. Я так поняла, что номенклатурные какие-то. А если номенклатурные, то что угодно может быть, даже и икона Прохора Чернецова.

Номенклатурные, кивнул про себя Покровский.

— Все равно неординарный поступок — подарить такую ценность чужому человеку. Пусть и подруге.

— Да, в это трубно поверить, согласна. Но они это, подруги… — девушка Лариса, говорившая до этого очень гладко, тут замялась. — По особым обстоятельствам подруги.

— Лагерные, — подсказал Покровский.

— Да-да, — Лариса обрадовалась, что милиционер ее так легко понял. — Я тоже удивилась, как и вы, что такой подарок, а она мне и объяснила, что их связывают очень особые отношения. Я сначала не поняла, а она про заключение уточнила.

Разговаривая, Покровский встал, подошел к окну, чтобы Лариса к нему повернулась — глаза рассмотреть на свету. Очень глубокие. Вблизи они темные, а отсюда видно, что ярко-синие, невероятные. Слишком, быть может, худая, чуть-чуть бы нагнать… Да какие ее годы.

Есть ведь какой-то наверняка у нее… Лапает корягами своими. Покровский на сто процентов был уверен, что какой-нибудь жалкий замухрышка.

— Но икону она с собой не принесла, верно?

— Не принесла. Не стала с такой ценностью в метро спускаться.

— И что же вы с ней решили?

— Я на следующий день уезжала в отпуск. Завсектором нашей не было на месте, я оставила ей докладную. Рассчитывала, что поедут к Варваре Сергеевне, посмотрят икону. А там все сошлось — Тамара Юрьевна сначала забюллетенила, потом форс-мажор, крыс в секторе стали травить. В прямом смысле крыс, санэпидемстанция, — уточнила Лариса, хотя Покровский не спрашивал, в прямом крысы или же в каком-либо из переносных. — Кроме того, наша завсектором не такой и фанатик нашего дела. Не спешила, и замылилось это все.

А поспеши завсектором… Журналистке из «Литературной газеты» тема для морально-нравственного очерка: как — нет, не злой умысел! нет, не халатность! нет, не бюрократические рогатки! — как самая элементарная недостаточная любовь простой завсектора к своей работе стоила жизни незнакомым ей Варваре Сергеевне и Нине Ивановне.

Сам Покровский к вопросам причинности-следственности иначе относился. Усматривал не человеческое слабое влияние, а скорее костлявые дыхания судеб. Тусклые пауки скучают в хрустальных коробочках на серебряных лугах за огненной рекой, разматывают нити случайностей.

— А я была у мамы, в Дивногорье. Позвонила по межгороду в музей узнать, нет ли чего срочного, спросила, конечно, и что с иконой. Завсектора мне рассказала и про крыс, и про бюллетень, а потом говорит, что телефон Варвары Сергеевны впопыхах потеряла. Я заново продиктовала. Но, думаю, пока они соберутся, а Варвара Сергеевна, наверное, переживает. Тогда я позвонила сама. И мне мужчина сказал, что она умерла. Я больше и не стала звонить, а вот сегодня приехала в Москву — и тут ваш сотрудник.

Интересно, оценил ли Кравцов красоту Ларисы Горшковой… Тюфяк.

А уж как там на нее в Воронеже смотрят… Или в Дивногорье. Одноклассники, например. Тот, что слыл безнадежным двоечником, теперь передовик производства, член партии, в очереди на машину и на кооператив, замечательный парень, но Лариса… Лариса, например, читает доклад на конференции, указкой показывает на слайд с херувимами. Какой там член партии… А тот одноклассник, который хотел стать артистом, яркий, талантливый, душа компаний, она с ним целовалась на выпускном… Он из армии вернулся без руки и сшибает теперь у магазина пятаки, а у нее по старой памяти стрельнул рубль.

— А она что? Варвара Сергеевна?

Лариса слегка наклонилась и быстро почесала ногу под юбкой. Господи, зачем ты создал нас всех, какого, спрашивается, хрена? Скажи сейчас Ларисе, что чесала только что ногу, она и не вспомнит.

— Действительно умерла. Выясняем обстоятельства. Икону найдем — будем иметь в виду, что она планировала отдать ее вашему музею. Я, правда, не знаю, какие в этом смысле законы. Она, разумеется, останется государству, а вот в какой музей…

Вышел с Ларисой в коридор, там Кравцов — попросил его проводить гостью вниз, до самого поста. Были у Кравцова шансы позаигрывать, пока сюда вез Горшкову. Сейчас особо не успеть, но свидание-то может назначить.

Диву давался Покровский, какие идеи ему иной раз вворачиваются. Кравцов — женат. Да, жена его, Мила, несколько не от мира сего, занимается какой-то гуманитарной наукой, сама иной раз ходит в дырявом чулке, за Кравцовым не следит. Домой Кравцов с работы не очень спешит. Мила, насколько Покровский понимал, от этого не страдает. Отец ее служил на Петровке, недавно на пенсию ушел, и мать ее на Петровке в архиве работала. В семье считается правильным, что мужчина-офицер приходит с работы поздно — служит народу, хранит до посинения честь мундира. По многим пунктам патриархальная семья. Кравцов как-то по пьянке сболтнул: хотел Милу в выходной днем, когда тестя и тещи дома не было, как бы это гуманитарно сказать… на диван уложить. Та наотрез отказалась, это только ночью, ночь ведь на это дана.

Ладно.

Спустились в буфет с Фридманом и Настей Кох выпить кофе, Настя Кох и Фридман еще и по пирожному схарчили. Чашки маленькие, если пирожное туда погрузить, оно вытеснит весь кофе. Покровский только вздохнул про себя. В конце концов, человечество так или иначе обречено, планета наша временна, скурочит ее рано или поздно или потепление, или похолодание, или астероид жахнет прямой наводкой, или вот была чума, треть людей выкосила в Европе. Треть! Что уж там пирожные.

Рассказал про Прохора Чернецова.

— Это знаменитый иконописец, очень дорогая должна быть икона, — авторитетно сказал Миша.

— Наверное, в семье Харитонова могла быть дорогая икона, — предположила Настя Кох. — У него и два деда, и прадед тоже были академиками или ректорами, еще до революции. А у самого двое детей, сын и дочь, поздние, он женился уже в тридцать